За окном чужой город, почти что чужая страна. Осень заканчивается, наступает зима. Холод, мороз и снег. Любимое время года его маленькой сестры.

В детстве он звал ее «Снегуркой» или «Зимней девочкой». А теперь никак не зовет. Даже мысленно себе не позволяет такого. Просто «моя сестра».

В душе разворачивается черная дыра тоски. Все внутри узлом скручивается и хочется заорать во все горло от того, что там творится.

Но Руслан снимал однушку в панельной пятиэтажке с тонкими стенами и чуткими соседями.

Раз в год он позволял своей слабости взять над собой верх.

Раз в год он приезжал в этот город, снимал комнату или квартиру на пару дней.

Раз в год он находил в себе мужество и силы наблюдать за своей сестрой и племянником.

Больше не мог. Не хотел. Не смел. Не имел права.

У них своя жизнь, счастливая и безопасная. Он просто смотрел, как сестра живет с мужем и сыном. Как радуется каждому дню, и был счастлив от этого.

Значит, все было не зря. Значит, все, что случилось в прошлом, стоило этого будущего сейчас.

Но ему места рядом нет. Он так решил. Так правильно.

Не хотел быть постоянным напоминанием того ужаса, через который она и ее семья прошла. Не хотел.

В его силах было закончить все еще давно. Нужно было просто сказать кому-то про свои подозрения относительно отца и смерти матери. Но он побоялся. За себя и за сестру. Она была совсем маленькая, веселая и добрая. Разве он мог сказать ей, что любимый и обожаемый папа на самом деле чертов псих, спятивший от ревности окончательно? Не мог он тогда такого сказать.

И до сих пор жалел об этом. Чувствовал вину за то, что случилось многим позже.

Руслан даже отца не винил. Он себя винил. Потому что бросил сестру одну, только наблюдал как система приемников ломает ее личность, но каждый раз говорил, что так надо, так отец ее не найдет.

До него не сразу дошло, что отец окончательно свихнулся. Не увидел в нем безумия, вплоть до того момента, как его самого на очередном задании ранили в спину. Сдал кто-то из своих, из тех, кто был в курсе.

Первым на ум приходил другой человек, больше подходящий на роль предателя и убийцы, но, пораскинув мозгами, увидел все в несколько ином свете. И тогда стало по-настоящему страшно. Не за себя, за сестру.

Когда смог более-менее свободно передвигаться, добрался до ближайшего убежища, подумал и решил, что за сестрой будет приглядывать, но незаметно. А еще будет выслеживать отца.

Не собирался его убивать, хотел сдать в психушку или под трибунал, но не убивать. Хотя, видит бог, ему иногда очень этого хотелось.

Но годы шли, зацепок было немного. Он и отец, оба ходили по краю и знали, что любой прокол может привести к полету на самое дно, откуда уже не возвращаются. Действовали аккуратно, точно шагали по минному полю.

Правда, продолжаться так долго не могло.

События завертелись слишком быстро, и Руслан едва успел вмешаться.

У него был выбор: спасти Диму и Ромку, спрятать их на время и разобраться со всеми, с кем успеет… или спасти племянника, спрятать надежно и надеяться, что бывший любовник матери сможет Димке помочь.

Такой выбор был неспроста. Он все же не супергерой и нечеловеческих способностей у него не было.

Спаси он Диму… на племянника времени бы не осталось, просто бы не успел нагнать конвой врача и охраны. Упустил бы его, и что тогда… он представить не мог. Дима бы потеряла сына навсегда.

И он выбрал. Да, жестокий способ помощи, но другого выхода не видел. Сам он бы не справился, а Дима горела бы желанием мести и влезла бы во все это с головой, а в конечном итоге нашла тех, кто вывел бы ее на заказчика.

По сути так и получилось.

Руслан предпочитал не думать о том, через что его сестра прошла, и кем стала. Это семейное, видимо, — быть убийцами, почти слетевшими с катушек.

Где-то он сестрой даже гордился, чуть-чуть.

Странно, конечно, но когда обычный наемник приобретает славу в определенных кругах и имя его говорят полушепотом, чтоб беду не накликать, как тут можно не гордиться?!

К мальчишке не привязывался. Нашел няньку. Навещал часто, но больше давал посмотреть фотографии Димы и ее голос послушать. У него были старые записи, но и новые тоже иногда удавалось заполучить.

Племянник рос интересным, любопытным и спокойным. Первое время это напрягало, но он привык и стал воспринимать это нормой.

За два года все же привязался к мальцу. И даже скучал.

Все думал, что внутри все выгорело давно и безвозвратно, но нет. Еще какие-то светлые чувства внутри трепыхались.

Когда пришло время возвращать сына законному отцу, будто часть тела от себя отрывал.

Но глаза Ибрагима в тот момент…повлажневшие глаза и неверие, дрожащие руки. Этого не забыть никогда. Не вычеркнуть из памяти.

Как и тот день, когда Илай появился на свет. Горе сестры. Практически разрушенная жизнь старого друга.

Столько времени прошло уже, а все, будто вчера случилось. И помнит все до мельчайших подробностей.

Особенно взгляд Димы в том доме.

Полный боли, неуверенности, страха. И надежды. Надежды, что отец образумится и ей не придётся спускать курок.

Она бы этого не сделала. Несмотря на все, что ей пришлось пережить и сделать, этого бы не сумела. Просто потому, что в глубине души до последнего отца любила.

А он сделал.

Либо отец, либо она.

На его плечах очередной ужасный выбор и он его сделал.

И не жалеет ни капли. Не в этот раз.

Со своей совестью он давно договорился. А то, что время от времени хочется себе пулю в лоб пустить… ну… с кем не бывает.

Пока живет, и так сойдет. А если сильно припечет, так о нем никто сожалеть не станет, и все разом закончится.

Никакой вины, одиночества и тоски.

Ничего не будет.

И с каждым прожитым днем, эта мысль становилась безумно привлекательной.

Как там Ибрагим говорил про Диму? «Она всегда у меня за спиной»?! Что-то такое точно, да.

Все никак понять не мог к чему это, почему?!

Теперь понял.

Если человек дорог на самом деле, если самый родной и близкий, и жизни своей и чужой ради него не жалко, нужно быть у него за спиной всегда.

У его сестры и ее мужа, несмотря на все ошибки и трагедии, вышло остаться за спиной друг у друга. Находясь в разных концах огромной страны, они все равно были готовы в любой момент друг к другу сорваться, и оба об этом знали.

Но у его сестры был ведь не только муж, но еще и брат. Но, когда она повернулась, его за ее спиной не оказалось.

И это до сих пор Руслана изнутри убивало. Потому что ее крики, ее боль ему снились. Звенели в ушах.

Иногда он не понимал даже это желание пустить себе пулю в лоб, когда все кончится, чье оно? Его или ее?

Он все больше склонялся к варианту, что общее.

А теперь только его.

Сегодня он в последний раз посмотрит на племянника и уедет. Возможно, что больше никогда уже не вернется.

Правда, планам его было не суждено сбыться.

Только пройдя на кухню, он уловил запах, которого быть не должно.

Пахло кофе и чем-то сладким.

А в самой маленькой кухне, в углу на табурете сидела его сестра.

На столе две чашки кофе и пистолет.

Он застыл в дверях и просто смотрел на нее.

А Димка на него. В упор, взглядом пытаясь вскрыть ему черепную коробку.

— Я все ждала, когда ты появишься, — она начала первой, прервала молчание, голос спокойный с металлическими нотками, — Но ты упорно продолжал прятаться в своей норе и я поняла, что твоего появления в своем доме не дождусь.

— Как ты меня нашла? — единственное, что смог из себя выдавить. Самое то для встречи с сестрой, после многолетней разлуки. Идиот.

— Я, знаешь ли, стала параноиком по части безопасности, а ты не шибко хорошо заметаешь следы. Про все твои приезды я в курсе. Не понимаю почему ты просто наблюдал издалека. Мог бы просто позвонить и прийти в гости, — взгляд холодный, а в голосе упрек.

Руслан смотрел на Диму, впитывал родные черты, запоминал. Эти льдистые глаза, тонкие губы и взгляд с прищуром. Расслабленная поза, но он знал какой она стремительной может быть.

— Я не собирался показываться тебе на глаза.

— Знаю, — она кивнула, — Не знаешь, почему мне иногда снится, что я беру пистолет и пускаю себе пулю в лоб? И главное, этому радуюсь, ведь все, наконец, кончится. Не знаешь?

Он отворачивается от нее, смотрит на стену.

Он знает. Конечно, он все знает, но надеялся, что ей никогда этого узнать не придётся.

Руслан молчит. Ему сказать нечего. Не знает, как в слова обличить все, что грызет изнутри многие годы. Как попросить у нее прощения. Как загладить вину. Не знает он, а выход видит только один.

— Хочешь, я сама это сделаю? — она вдруг срывается с места, хватает свой глок и подходит к нему, — Хочешь?

Заглядывает в глаза, пытается что-то там найти, но не находит, хмурится, а глаза становятся практически стальными.

Одной рукой прижимает его голову к себе. Щека к щеке. Висок к виску. И холодное дуло пистолета касается кожи.

— Одним выстрелом все решу, хочешь? Одной пулей две жизни, хотя скорее даже больше, — она зашептала ему на ухо, опаляя горячим дыханием кожу, — Раз, и все, — нет больше ничего. Муки. Боли. Вины. Ничего нет. И там тоже, я знаю, я там была. Там пусто, Рус, пусто. Но нам-то с тобой не привыкать, мы живьем в адском котле жарились, да?! Остальное уже не страшно.

Дима будто сошла с ума. Точно. Абсолютно.

Держала пистолет у его виска и шептала торопливо. Захлебываясь своей и его болью.

— За что ты себя винишь? За что наказываешь? За отца? Туда ему и дорога, нам при жизни досталось, а ему после смерти адского пекла будет мало, понимаешь? Мало! — она почти проорала это, но он не шелохнулся. Ее палец на спусковом курке мог дрогнуть и тогда уж точно конец. Им обоим. Сразу. Ледяной холод от страха пробрался в самое сердце.

— Я виноват, Снегурка. Перед тобой. Очень. Не уберег, столько боли причинил. Я виноват.

— Виноват, — она едва уловимо качнула согласно головой, — Но проблемы решаются не так, братец. Ты решил бросить меня опять, только теперь навсегда, понимаешь?! Мы через такой ад прошли, и ты решил снова меня бросить насовсем.

Руслан задрожал всем телом, услышав это. Услышав запрятанные слезы и обиду. Ее боль, созвучная его.

Он не хотел ее бросать, не хотел!

— Я жить не хочу, Снегурка! Не хочу так! — просипел ей на ухо, обнял ее крепче, свою руку поверх ее на пистолет, сменил угол выстрела. Ее не заденет, а ему полбашки точно снесет.

— Ты думаешь это выход? — ее рука под его пальцами напряглась и попыталась переломить ситуацию, но он физически сильнее, — А как я потом жить буду? Думаешь, счастливо?

— У тебя есть муж и сын, ради них жить будешь.

— А еще мне нужен брат. Брат, который вернул мне сына и жизнь. Ты себя винишь, и я понимаю почему, правда понимаю. Но… я никогда не считала тебя виноватым, никогда, слышишь. Я просто надеялась, что ты жив и где-то рядом. Очень надеялась. И ты был рядом, я знаю. И благодарна за это.

— Ты не можешь меня простить, не можешь.

— Мне прощать нечего, Рус. Ты всю жизнь за моей спиной, сколько себя помню, всегда рядом. Мне нечего тебе прощать, брат.

Она убивает его своими словами. Убивает. Как же, прощать нечего?! Боже! Она не может так думать в самом деле, не может, не должна.

— Нет. Я виноват, Дима, виноват.

— Мы оба покалечены, оба ненормальные. Но… если это не принять, то выход действительно только один, — опять дернула рукой и дуло по прямой направлено в висок, нажатие пальца, и две жизни прервутся, — Но если уж так не терпится повстречаться с батей на том свете, то одного я тебя к этому психу не пущу. Никогда. Хватит с меня этого дерьма. У нас право есть на счастье, я его выстрадала. Но мое счастье без тебя не получается до конца, понимаешь?! Мой брат должен быть рядом, в зоне видимости. Илай по тебе скучает.

Рука дрожит, пальцы немеют и так хочется ей поверить.

— Пойдем домой, Рус, прошу! — она повторяет, давит на висок сильней.

Он вдруг понимает, что это не шутка. Ее пальцы под его напряжены, едва судорогой не сводит, рука подрагивает.

И становится страшно. Еще страшней, чем было до этого. Ужас пробирает до костей.

Одно мгновение и рука дергается.

В кухне прогремел выстрел.

— Идиотка, твою мать! — рявкнул на сестру, осмотрел внимательно ее, пуля ушла в стену, — А если бы задело?