Я ощутила себя прямо-таки Николь Кидман.

Полицейский поймал такси и помог мне сесть. Как только машина тронулась, я развалилась на липком кожаном сиденье. Пять часов назад я планировала провести вечер в итальянском ресторане в Виллидже, полакомиться жареной курочкой и выпить бокал тосканского вина. А вместо этого обнаружила начальницу в крови. К тому же оказалась в пекле криминального расследования. Не натолкнись я на эту жуткую сцену, событие все равно не прошло бы стороной. На следующий же день редакция «Базза» превратится в дурдом: все будут обсуждать нападение и как оно отразится на личной судьбе каждого. Мона, вероятно, получила серьезную черепно-мозговую травму. Она вообще может не оправиться.

Пока такси неслось по Бродвею, я достала сотовый и карманный компьютер, нашла номер Нэша. Удалось связаться только по голосовой почте и оставить сообщение об инциденте на случай, если ему еще не доложили, и свой контактный телефон. Затем я позвонила Полу Петроцелли, знакомому доктору из «неотложки», который охотно отвечает мне на основные медицинские вопросы, необходимые для написания очерка. Когда бы я ни набрала его номер, он занят: выполняет непрямой массаж сердца или вытаскивает из руки рыболовный крючок. Однако на сей раз я застала его в перерыве между спасением людей. Описав рану на голове Моны и приступ, я спросила, каков предположительный диагноз.

— Похоже, удар был неслабым, — сказал он, зевая. — При такой травме внутреннее кровотечение не сильное, но мозг набухает от удара, как и любая ткань, а для мозга всякие опухания крайне нежелательны. Череп — штука твердая, внутри него особо не разбухнешь. Мозговая ткань начинает сдавливаться, и все это заканчивается образованием грыжи в нижней части. Та, в свою очередь, давит на дыхательный центр ствола мозга.

— На месте удара было достаточно крови, — дополнила я. — Это что-то меняет?

— Ну да, тогда возможен другой сценарий. При Ударе порвались кровяной сосуд и оболочка мозга. Тогда мы имеем дело не только с набуханием, но и обильным кровотечением в мозг. Хотя финал будет тот же самый.

— Возможен смертельный исход?

Конечно. Травма головы — это тебе не хухры-мухры. Слушай, меня тут срочно вызывают. Перезвони позже, если тебе понадобится дополнительная информация.

Затем я набрала номер Лайлы Паркер, бывшего агента ФБР, у которой я иногда беру интервью. Хорошо бы, если б она взялась за расследование дела. Прозвучал автоответчик, и я оставила сообщение с угрозой завалить ее вопросами.

Таксист высадил меня на углу Девятой улицы и Бродвея. Зайдя домой, я ощутила неимоверное облегчение. У меня небольшая квартирка с одной спальней и кухонькой, но там есть и несколько достоинств: просторный чулан, который я переоборудовала в домашний кабинет, большой балкон и чарующий вид из окна — старые жилые здания из кирпича и девятнадцать водонапорных башен на западном горизонте. Моя квартира — единственное ценное, что осталось от замужества, если не считать исчерпывающих знаний о футбольных ставках.

Я налила бокал вина, сбросила сандалии и свалилась на кушетку с таким шлепком, будто упала со второго этажа. Ничего не ела весь вечер, желудок болит, а аппетита нет. Устроившись среди подушек, я погрузилась в мысли о Моне. Кто мог пойти на такой шаг? Уборщица не видела преступника, а Мона должна была: удар ведь пришелся спереди. Надеюсь, врачам удалось привести ее в сознание и сейчас она шепчет имя на ухо детективу.

Тут до меня дошло, что надо позвонить Робби. Не терпелось сообщить новость и рассказать о моей маленькой лжи, чтобы он ненароком не выдал полиции истинную цель моего прихода в «Базз». Да и потом надо поставить Робби в известность, что я не нашла писем, за которые он так беспокоится.

Я взяла трубку и набрала номер. На третьем гудке Робби ответил.

— Наконец-то, — произнесла я с облегчением. — Слушай, у меня жуткая новость.

— Про Мону?

— Да, а ты откуда знаешь?

— Мне позвонил знакомый из «Трека». Говорят, она лежит в коме в Бельвью.

— А ты в курсе, что тело обнаружила я?

— Что?!

— Ты не ослышался. Мне никого нельзя посвящать в детали.

— Ты нашла ее? — воскликнул он. — Ты была там?

— Конечно, Робби, — подтвердила я, подавляя раздражение. — Я пошла по твоей же просьбе забрать письма, которых в столе не оказалось. Про них я, кстати, не сказала полиции. Не хотела впутывать тебя, поэтому уверила их, что забирала кое-какие бумаги.

— Но ты не перезвонила мне, как обещала, — жалобно произнес он. — Ты собиралась связаться с подругой и сразу мне перезвонить.

— На это ушло время. А когда я набрала твой номер, ты не взял трубку. Я решила, ты просто не в состоянии, оставила сообщение и пошла в офис. Да и какая разница? Что тебя так огорчает?

— Просто… — тревожно замялся Робби.

— Просто что ? — спросила я, начиная сердиться.

— Я сам забрал письма. Я пошел в офис, когда понял, что ты уже не позвонишь.

4

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить бомбу, которую бросил к моим ногам Робби.

Он вечером был в редакции «Базза». Он находился там одновременно с Моной. Робби невероятно расстроился из-за увольнения. А теперь Мона лежит в больнице с дырой в голове.

— Ты еще на проводе? — спросил он.

— Да, — тихо выдавила я. — Ты видел Мону?

— Нет, зачем мне идти до конца коридора? Я схватил письма и ушел. Ты не знаешь, как она? Жить будет?

— Не знаю, Робби. Скажи, как ты проник в офис? У тебя же забрали пропуск.

Он недовольно вздохнул:

— Да. Я знал, что мне без него не пройти, но тут вспомнил, что состою в списке приглашенных на вечеринку в «Трек». Стоило появиться в вестибюле, назвать имя и показать удостоверение личности с фотографией — пошли в ход водительские права. Там далее поставили дополнительного охранника, чтобы сверять имена приглашенных. Никогда его раньше не видел. Когда я поднялся на этаж, оттуда вышел фрилансер из отдела оформления. Он придержал для меня дверь, значит, еще не в курсе, что меня уволили.

— Во сколько это было ?

— Без двух минут восемь. Я посмотрел на часы, чтобы убедиться, достаточно ли поздний час и все ли ушли.

— А ушли все?

— Да. В редакции не было ни души. Очевидно, тот фрилансер уходил последним. Я схватил письма и испарился оттуда.

— Ты воспользовался центральным выходом?

— Нет, я спустился по боковой лестнице — до самого вестибюля. Не хотел рисковать. Зачем ты расспрашиваешь меня, Бейли? Ты ведь не думаешь, что я к этому как-то причастен?

— Вовсе нет. Мне интересно, могли ты натолкнуться на преступника. Ты заметил свет в кабинете Моны?

— Нет, то есть, возможно, он и горел, но я не заворачивал за угол.

У меня голова шла кругом. Мы разминулись с Робби на пятнадцать — двадцать минут. Говорит ли он правду? Или это он раздробил Моне череп? Да нет, вряд ли у Робби хватило духу сотворить такое, даже в минуту отчаяния.

— Как ты считаешь, на меня падет подозрение? — дрожащим голосом спросил он.

— Будем надеяться, что Мона поправится и расскажет все полиции. Но пока она не пришла в себя, тобой непременно заинтересуются детективы. Ты Должен как можно быстрее нанять адвоката.

— О Боже, какой ужас! — заскулил он.

— Я мало в этом понимаю, но адвокат наверняка посоветует тебе самому обратиться в полицию. Все равно они на тебя выйдут. Кто-нибудь наверняка видел, как ты заходил в офис, к тому же не секрет, что тебя уволили. А если ты возьмешь инициативу в свои руки, то окажешься в более выгодном положении. Только сначала нужно посоветоваться с людьми сведущими: пусть они рассчитают правильный курс поведения. Ты знаешь хорошего адвоката?

— Ну, я разговаривал с одним по поводу усыновления.

— Эта не та область, — сказала я, с трудом скрывая раздражение. — Тебе нужен специалист по уголовным делам.

— Может, Брок кого-нибудь знает. Он сейчас в Сан-Франциско по делам. Пока мне не удалось с ним связаться.

— Если не найдешь адвоката, позвони мне, я наведу справки. Держись.

— Стараюсь. О Боже, какой кошмар. А она была… была уже в коме, когда ты ее обнаружила?

— Мне нельзя разглашать детали. Она была в прескверном состоянии. Позвони мне завтра, расскажи, как идут дела, ладно?

— Ладно, — ответил он, сдавливая всхлип.

Я положила трубку и начала расхаживать по комнате. Дела плохи. Очень плохи. Самое страшное, что Робби вскоре станет главным подозреваемым. А вдруг это он совершил преступление? Нет, Робби на такое не способен.

Стянув джинсовую юбку и забросив ее в угол, я поплелась на кухню. Желудок требовал еды, но в рот полезут разве только гренки. Когда я засовывала в тостер кусочек хлеба, зазвонил сотовый в другой комнате. Я добежала до сумочки и откопала в ней телефон. На линии был Нэш.

— Прослушал твое сообщение, — сказал он. — Ты еще там?

— Где?

— В «Баззе».

— Нет, я сейчас дома. А вы? Вы давно узнали о происшествии ?

— Да, я был на вечеринке в редакции «Трека». Едва удалось оттуда выбраться. Они опрашивали всех по очереди, и я оказался в самом конце цепочки, но убедил полицию, что являюсь лицом не посторонним. Что там стряслось?

— Кто-то напал на Мону и уборщицу. Понятия не имею зачем.

— В каком состоянии Мона? Считаешь, она оправится?

— Она была без сознания, когда я нашла ее. Сейчас вроде в коме, в Бельвью. Больше мне ничего не известно.

— Говоришь, ее ударили по голове? А чем именно?

— Не знаю, — честно ответила я, не забывая и о том, что нельзя разглашать подробности. — Полиция не позволяет любителям вмешиваться в расследование.

— А как там уборщица?

— Вроде в порядке.

— Она ничего не видела?

— Кажется, нет. Хотя она плохо соображала из-за удара по голове. Может, когда разум прояснится, что-нибудь вспомнит.

— Что ты сказала? — спросил он. — Я еду в такси по парку, здесь плохая связь.

Я повторила.

— Иисусе… — пробормотал Нэш. — Опять прерывается связь, я вешаю трубку. У тебя есть мой домашний, позвони вечером, если что узнаешь, ладно? Ты мне нужна завтра в редакции. Зайди ко мне в кабинет сразу, как придешь на работу.

— Конечно, — ответила я, недоумевая, что он задумал, но понимая, сейчас не лучшее время спрашивать.

— А ты сегодня должна была, кажется, находиться в суде? — вдруг вспомнил он.

— Да, — сказала я как можно увереннее. — Но мне… мне понадобилось забрать кое-что с рабочего места.

В ответ последовало молчание: видимо, связь прервалась окончательно.

Приготовив гренки, я включила телевизор, по каналу «Си-эн-эн» шло ток-шоу, и ничто не предвещало новостей о Моне. Вряд ли удастся получить официальную информацию до местного выпуска новостей в одиннадцать часов. Несколько минут я ходила взад-вперед по квартире с бокалом вина в руке, практически к нему не прикладываясь. Я не испытывала добрых чувств к Моне, но произошедшее здорово выбило меня из колеи.

Впервые за долгое время захотелось оказаться в обществе Джека Херлити — парня, с которым я встречалась до января. Джек — психолог, мы познакомились, когда я писала статью о беспокойной девочке, убедившей всех, что в доме полтергейст. Как я ни сопротивлялась возникшему влечению, прошлой осенью у нас завязались стабильные моногамные отношения. Работая профессором в Джорджтаунском университете, Джек жил в Вашингтоне, на выходные прилетал в Нью-Йорк, а осенью перевелся в Нью-Йоркский университет. Мы бродили вместе по Гринич-Виллидж, ходили в кино, слушали музыку в небольших клубах, катались на лыжах и много занимались превосходным сексом.

Затем в январе он поразил меня предложением переехать к нему с намеком в ближайшем будущем жениться. Мне безумно нравился Джек, но как только эти слова слетели с его уст, я поняла, что не готова к новым обязательствам. С развала предыдущего брака минуло всего два года, и мне требовалось время на осмысление, отчего все полетело к чертям и как не потерпеть фиаско снова. Джек порвал со мной, заявив, что ему нужно или все, или ничего. Я сильно переживала, но не сомневалась в правильности решения. Шли дни, и боль стихала — даже быстрее, чем я ожидала.

Но сегодня мне безумно хотелось излить Джеку душу. Он обладал поразительным талантом задавать такие вопросы, ответы на которые дают невероятное облегчение, словно камень падает с плеч. Джека больше нет в моей жизни, я должна быть сильной и справляться со всем сама.

Я пошла к холодильнику, на сей раз в поиске чего-нибудь сладкого. Там нашелся замороженный ванильный йогурт, дата и производитель неизвестны. Под крышкой оказалось нечто столь же старое, как полярный лед Южного полушария. Пришлось соскрести сверху кристаллики и вонзить ложку. На вкус йогурт оказался даже хуже, чем на вид.

Выкинув его в мусорное ведро, я услышала звонок телефона.