— Заедем днем в «Березку», и я куплю тебе нарядное платье и туфли, — сказал Чезаре, стараясь тактично не смотреть на мои изрядно поношенные замшевые сапоги и бархатную юбку, которую привез мне из Парижа покойный Баруздин.

— Но у меня есть что надеть, — сказала я, испытав приступ стыда за свою совковость. — Просто сегодня я пришла в ресторан прямо из института.

— О, я знаю. — Чезаре широко улыбнулся и похлопал меня по плечу. — Но я люблю делать подарки. Я очень люблю делать подарки.

Это был восхитительный день. Мы посетили несколько «Березок», где на меня с завистью пялились размалеванные под валютных проституток продавщицы. Платье, костюм, сапога, две пары легких туфель, белье… Он оказался щедрым парнем, этот Чезаре.

Он сам напросился ко мне домой на чашку кофе.

— Очень уютно. Такой я и представлял твою квартирку. Ты не замужем?

Пока мы пили кофе с пирожными, я рассказывала Чезаре недолгую историю своего замужества, разумеется, сглаживая все острые углы и замазывая щели.

— Юная вдова, — сказал он и погладил меня по руке. — Очень, очень сожалею. Хотел бы увидеть твоего сына. Я так люблю маленьких детей. Особенно мальчишек.

Я случайно взглянула на часы и чуть не выронила чашку с кофе. Полтора часа назад я должна была быть на даче у Кудимовых, то есть в постели с Никитой. Я уже несколько раз откладывала наше свидание из соображений безопасности — родители не спускали с Никиты глаз. Сегодня был день его рождения. Господи, что же делать?

— Что случилось? — Чезаре, заметив мое волнение, ободряюще пожал мне руку. Это был жест мужчины, привыкшего по мере возможности ограждать знакомых женщин от всевозможных неприятностей.

— У меня… была назначена деловая встреча, а я про нее совсем забыла. Мне было так хорошо с тобой, Чезаре.

Он встал, обнял меня за плечи. Потом я почувствовала на своей шее прикосновение его мягких пальцев.

— Говоришь, важная встреча, малышка? — спросил он томным голосом. Я поняла, что Чезаре заводится.

— Да. Этот человек… он решит, я его обманула и… Он может сделать мне много неприятностей.

— Позвони ему, — посоветовал Чезаре. — Скажи, что приболела. Врать, конечно, нехорошо, но иногда Бог может нас простить.

Он уже протягивал мне телефонный аппарат.

Мой голос дрожал и срывался на хрип, когда я поздравляла мать Никиты с именинником. Потом трубку взяла Наташка.

— Где же ты? — с места в карьер спросила она. — Мой братик уже налакался коньяка и поцапался с предками. Знаешь, последнее время он так ругается матом. Мама считает, он связался с какой-то проституткой. Она хочет затащить его к врачу.

— Аня, прошу вас, приезжайте как можно скорее, — услышала я в трубке голос Наташкиного отца. — Хотите, я пришлю за вами машину. Ему очень плохо.

— Я заболела, Максим Кириллович. У меня высокая температура. Наверное, это вирусный грипп.

— Очень жаль. Она заболела гриппом, — сказал он кому-то, очевидно, Никите. — У нее высокая температура.

— Я к тебе приеду. Я сейчас к тебе приеду. — У Никиты заплетался язык. — Мы… отметим мой день рождения вдвоем. Так будет еще лучше.

— Нет, прошу тебя, не приезжай. Я сама завтра приеду. Обещаю тебе.

— Я не доживу до завтра.

В трубке запищали короткие гудки.

— Это твой парень, да?

Чезаре крепко сжал мои плечи.

— Да. То есть это не совсем так. Ему всего пятнадцать лет, и он вбил себе в голову, будто влюблен в меня. Он брат моей подруги.

— Я тоже был влюблен в пятнадцать лет. Еще как влюблен, — мечтательно сказал Чезаре. — Она была старше меня всего на два года, но вертела мной как хотела. Один раз я застал ее с другим парнем. Если бы не мой отец, я бы вскрыл себе вены. В пятнадцать смотришь на мир слишком серьезно.

— Боюсь, он отмочит что-нибудь, — сказала я, со страхом думая о том, что Никита вполне способен рассказать своим родителям о наших с ним отношениях. И, что самое страшное, они ему поверят. Наташка говорит, они не поверили его трепне про то, будто он болтался на киносъемках в Одессе.

— Поезжай к нему, — сказал Чезаре, еще сильней стискивая мне плечи. — Бог любит добрые дела. Поход в Большой театр можно перенести на завтра.

Мы вышли из моего подъезда за пять минут до появления машины, которую все-таки прислал за мной Кудимов.

Чезаре мгновенно поймал такси и весело помахал мне на прощание.

У меня болели губы от его поцелуев.


— Аня, мне нужно поговорить с вами. — Максим Кириллович поджидал меня утром возле ванной комнаты. — Быть может, пройдем в мой кабинет?

Я покорно плелась за ним. Никиту всю ночь выворачивало наизнанку. Потом он пытался разбить об стенку голову, и нам втроем пришлось его держать. Мать боялась вызвать неотложку — парня могли упечь в психушку. Заснуть удалось только под утро. Никите сумели засунуть пару таблеток ноксирона, и он еще спал.

Я села в свое любимое старое кресло возле книжного шкафа, где когда-то мне было так уютно от близости всех этих Дон Кихотов, Жюльенов Сорелей, Печориных и прочих литературных персонажей, которые не посягали на вмешательство в судьбу, жизнь. Я мысленно пробежала отрезок собственной жизни длиной в последние полтора года.

«Леня, — пронеслось в голове. — Во всем виноват он».

— Мне трудно начать этот разговор, но я чувствую всем своим существом, что мой сын находится на краю пропасти, — услышала я голос Максима Кирилловича. — По всей вероятности, он свалится туда. Вряд ли мы сумеем ему помочь. Аня, скажите, как давно это началось?

Я посмотрела на него круглыми от страха глазами. Отпираться было бессмысленно. Отец Никиты знал о наших отношениях.

— Вскоре после зимних каникул. Когда я переехала к вам. Но сначала… сначала я думала, ему просто не хватает материнской ласки.

— Это так и есть. — Максим Кириллович закурил трубку и опустил на грудь свою красивую седую голову. Эта поза показалась мне ненатуральной. Похоже, он хотел, чтоб я почувствовала глубину его скорби. Благородной скорби. — Продолжайте, Анечка, прошу вас.

— Он меня повсюду преследовал. Грозился повеситься на крюке от люстры в своей комнате, если я… не позволю себя ласкать.

— Мать избаловала его с пеленок. А потом вдруг взяла и отдалила от себя. Я понимаю, она еще молодая женщина, но…

Мне почудилась в его голосе фальшь. А ведь разговор шел о родном сыне.

«Берегись, — сказала я себе. — И думай в первую очередь о том, как выйти сухой из воды».

— Я все время порывалась поговорить с вами или с Вероникой Сергеевной.

— С ней бесполезно говорить на подобные темы, — неожиданно резко перебил меня Максим Кириллович и принялся нервно выбивать трубку. — Она остепенится только на его могиле. Да, вы не ослышались, я сказал — на могиле. Мы с вами легче найдем общий язык.

Он посмотрел на меня слишком внимательно. В глазах его мелькнул странный огонек.

— Мне пришлось скрываться у родителей, — продолжала я, глядя Кудимову в глаза. — У меня есть жених. Можете себе представить, что он теперь обо мне думает. Он был у меня, когда…

— Аня, прошу вас, будьте со мной откровенны. Я — ваш друг. Настоящий старший друг, — мягко, но властно перебил меня Кудимов.

— А мне от вас нечего скрывать. Ваш сын ведет себя непристойно. Я пожалела его, и эта жалость вышла мне боком. Уверена, вы считаете меня виновницей его… психического расстройства.

Кудимов бросил на меня удивленный взгляд и нервно облизнул губы.

— Но ведь вы, Аня, не станете отрицать, что между вами и моим сыном были интимные отношения? — спросил он, глядя куда-то в сторону.

— Я не дурочка и не пятидесятилетняя бабка, чтобы затаскивать к себе силой в постель всяких сопляков, когда вокруг полным-полно нормальных мужчин. — Я решительно встала с кресла, намереваясь как можно скорей уехать в Москву, где меня, как я подозревала, с нетерпением ждал Чезаре. — Если ваш сын посмеет еще раз появиться у меня, я вызову милицию или санитаров из Кащенко.

Я уже была возле двери.

— Постойте. — Максим Кириллович вскочил и схватил меня за руку. — Этот разговор должен остаться между нами. Вы правы: Никите нужно лечиться. Завтра же положу его в больницу.

— И правильно сделаете. — Я облегченно вздохнула. — Он может такое отмочить.

Я высвободила свою руку и толкнула ногой дверь.

— Смазливая шлюшка, — услышала я за своей спиной. — Ты далеко пойдешь, маленькая Манон.


Мы с Чезаре замечательно провели время — рестораны, театры и все прочее. Я опасалась приглашать его к себе: Никита все еще гулял на свободе и два раза мне звонил, умоляя приехать к нему на квартиру, где, как он выразился, его держат под домашним арестом.

Оба раза я первая бросала трубку.

Мы занимались сексом в роскошном номере Чезаре. Он оказался примитивным любовником, к тому же слабаком, но умел красиво обставлять наши свидания: столик с шампанским во льду возле кровати, каждый раз мне в подарок дорогое белье, которое я должна была тут же примерить, а он потом медленно с меня его стягивал, лепестки роз в постели и в ванной, где он меня купал.

— В первый раз занимаюсь любовью с русской девушкой, — говорил он после очередной не слишком удачной попытки совершить подвиг в постели. — Мы — люди разного темперамента и менталитета.

Не знаю насчет менталитета, но мне всегда казалось, что итальянцы одна из самых темпераментных наций. Похоже, я заблуждалась.

— Ты меня очень возбуждаешь, но я побаиваюсь тебя, — признался он в нашу с ним последнюю ночь.

— Почему? — изумилась я.

— Мне кажется, я не удовлетворяю тебя.

Неужели я так плохо притворялась? Ведь однажды я даже поцарапала ему ягодицу.

— Откуда ты это взял? У меня еще никогда не было такого чудесного… возлюбленного.

— А у тебя их много было?

Чезаре лукаво улыбнулся.

— Два, не считая мужа, — честно ответила я.

— Так мало? — Он был явно разочарован. — В таком случае тебе трудно оценить мои достоинства. Я думал, у тебя было по крайней мере с дюжину любовников.

— Интересно, за кого ты меня принимаешь?

Я обиделась всерьез, и он это почувствовал.

— Прости. Я такой эгоист. Мне хотелось, чтоб у тебя было их двадцать, а я оказался самым лучшим среди них. — Он поцеловал меня в пупок и стал медленно стягивать трусики, целуя каждый сантиметр освободившейся кожи. — Моя жена говорит, что я… что я… — Чезаре крепко стиснул мою талию, зарылся лицом в мои волосы, нащупал языком клитор и стал его тихонько покусывать. Так делал когда-то Леня, но у него это получалось гораздо лучше. И тем не менее по моему телу прокатилась дрожь наслаждения. Мне кажется, всему виной были воспоминания.

— Ты замечательный любовник, — прошептала я и вздохнула. Оказывается, у Чезаре есть жена…

И тут с ним началось что-то вроде истерики. Он покрывал мое тело поцелуями, при этом усиленно массируя свой член. В этот раз у него получилось почти здорово, и я даже испытала настоящий оргазм. Правда, я все время видела перед глазами Леню.

— Я с ней разведусь, — бормотал Чезаре, уткнувшись носом мне под мышку. — Она фригидная женщина. Она пользуется кремами, чтоб увлажнить свою вагину. У нее там всегда сухо, понимаешь?

Я знала, что в Италии очень трудно получить развод. Чезаре словно прочитал мои мысли.

— Мне нужно застать ее с любовником, и тогда все будет очень просто. — Он вдруг подскочил на кровати и хлопнул себя ладонью по голове. — И как мне это раньше в голову не пришло? Ведь она лесбиянка! О, мамма миа, я пять лет прожил с лесбиянкой. Какой позор!

— У тебя есть дети? — осторожно поинтересовалась я.

— От первого брака. Пино. Ему уже восемнадцать. Элина никогда не хотела иметь детей. Я так люблю маленьких детей.

Воодушевленный открывшейся вдруг перед ним перспективой развода и моей ложью по поводу его сексуальной виртуозности, Чезаре несколько раз пытался заняться со мной любовью, но практически безуспешно.

Я решила ему помочь. Я еще никогда в жизни этого не делала, но читала в соответствующих изданиях, что мужчины обожают, когда ласкают их гениталии. Особенно если их берут в рот.

— Фантастика, фантастика, — шептал Чезаре, откинувшись в изнеможении на подушке. — Русские девушки — суперкласс…

Когда мы ехали в такси в Шереметьево, Чезаре сказал, что женится на мне.

— Мне пока не хочется замуж. — Я отвернулась к окну, чтоб он не увидел моей торжествующей улыбки. — Мне и так хорошо.

— Но ты обещаешь сохранить мне верность?

Я видела, как он пытается поймать мой взгляд в зеркальце возле водителя.

— А как насчет сравнения с другими мужчинами? — Я игриво потрепала его по щеке. — Ты ведь вроде не боишься конкуренции, а?