Я глянула на нее удивленно.

— О чем разговор.

— Понимаешь, дома все время эта Валентина болтается, да и предки могут в любой момент нагрянуть. А я… я с одним парнем познакомилась.

То-то последние две ночи Наташка не приставала ко мне с душевными излияниями.

— Влюбилась?

— Да! — выпалила Наташка, прижимая к щекам руки в толстых варежках. — Но он… он в общаге живет, и вообще…

— Что вообще?

— В облаках витает. Потому он мне и нравится. Мы просто посидим у тебя на кухне. Я куплю бутылку коньяка. Думаю, ничего у нас не будет. Представляешь, я не хочу, чтоб что-то было.

— Почему? Ведь ты его любишь.

— Ну… Понимаешь, я боюсь: а вдруг у него какая-нибудь болезнь? Да и подзалететь страшно. Что тогда делать? Послушай, а ты как предохраняешься? Это я так, на всякий случай.

Наташка схватила меня за рукав дубленки и остановилась, нетерпеливо ожидая ответа.

Я рассмеялась.

— Я сама подзалетела чуть ли не в первую же ночь. Тоже мне, нашла у кого спрашивать.

— Да, но ведь потом… у тебя наверняка был кто-то потом и все… все обошлось.

Я не стала ничего объяснять Наташке — какая мне разница, что она про меня думает? Почему-то последнее время меня совсем перестало волновать ее мнение. Да и не только ее.

— Надень ему на х… презерватив, — сказала я серьезным всесведущим тоном.

— А как это делается? Вдруг он не позволит? А если презерватив слетит? — посыпался на меня град тревожных вопросов.

— Тогда не позволяй ему…

— Но вдруг он захочет? Ведь все другие позволяют… Я так боюсь потерять его.

Я сделала вывод, что Наташка влюбилась не на шутку.

— Он поэт из Ростова, — поведала она. — Учится в литинституте. Посвятил мне замечательные стихи. Хочешь почитаю?

Я кивнула. Какая разница: слушать Наташкин бессвязный лепет или стихи какого-то графомана?

Наташка читала вдохновенно. С той же ненатуральной интонацией внутренней сосредоточенности, с какой обычно читали свои стихи подвыпившие гости ее родителей. Я ничего не понимаю в стихах. Наверное, это здорово, когда тебе посвящают стихи. Но, пардон, что дальше?

— Нравятся? Папа говорит, Сережка гений. Собирается рекомендовать его в Союз писателей. Обещал помочь издать его сборник.

— Постой, постой, это тот с… — Я вовремя прикусила язык. Я вспомнила Сережу — он был горбат, как Квазимодо, но у него были длинные ноги и очень красивые глаза. Но я с таким все равно ни за что бы… — Это тот, что был позавчера? — выкрутилась я.

— Да-а, — мечтательно протянула Наташка. — Я проводила его на электричку. Едва поспели на последнюю. Он постеснялся остаться у нас. Думаю, потому, что влюблен в меня. Он такой чистый…

За ужином Никита все время протягивал под столом свои ноги и пытался прижать мои. Сам при этом нес какую-то чепуху про учительницу математики и ее роман с физкультурником. Его никто не слушал, хоть все и делали вид, что им интересно. Я обратила внимание, как один из гостей, известный драматург, порывается найти брешь в потоке Никитиной болтовни и хлынуть туда со своим словоблудием.

Я встала из-за стола, громко отодвинув стул.

— Пошли заниматься английским, — сказала я Никите. — А то уже скоро спать.


Меня все больше и больше мучили мысли о будущем. Особенно по ночам. Особенно после ласк Никиты.

Мне уже девятнадцать. Я живу на стипендию и на полторы сотни, которые присылают мне не шибко богатые родители. Еще учиться и учиться. Можно, конечно, перевестись на вечернее и пойти работать. Куда? Гидом-переводчиком? Бесперспективно во всех отношениях. К тому же я не собиралась попадаться на крючок органам. (Об этом меня предостерегал еще покойный муж.) Можно, конечно, снова выйти замуж…

Что-то в этом раскладе меня не устраивало. Дело было даже не в сексе, хотя и в нем тоже. Семейная жизнь представлялась мне сплошной рутиной. Одно и то же изо дня в день. Во имя чего, спрашивается? Во имя того, чтоб не просыпаться по ночам от страха за собственное будущее, убеждала себя я. Что может быть хуже бедности? Для женщины — ничего. Для мужчины, думаю, тоже.

Словом, мне нужен по-настоящему богатый муж.

Меня вдруг осенило поступить на курсы международных стюардесс.


Я переехала в Москву и на даче у Кудимовых появлялась все реже и реже. Никиту это приводило в ярость. Однажды он появился у меня поздно вечером — подвыпивший и очень возбужденный.

Я лежала в ванне и не сразу открыла ему дверь.

— У тебя кто-то есть! — ворвавшись, заявил он с порога. — Я так и знал.

Он хотел ударить меня по щеке, но я вовремя увернулась.

Никита кинулся обыскивать квартиру. Потом повалил меня на кровать.

— Я сейчас тебя изнасилую. — Он сорвал с себя одежду, оставшись в одних узеньких плавках. — Ты удрала от меня, чтоб спать с другими мужчинами. Я надоел тебе — ты думаешь, я еще мальчишка. Но я докажу тебе, что это не так.

Он стащил плавки и стоял теперь надо мной голый и слегка смущенный. Я обратила внимание на его разбухший фаллос.

— Я женюсь на тебе! — Никита вдруг бросился на меня и с ходу проник глубоко внутрь своим крепким молодым орудием. — Женюсь, женюсь, женюсь, — шептал он в такт своим резким нетерпеливым движениям. — Господи, как же я люблю тебя…

Разумеется, он выпустил все в меня, и мне пришлось срочно бежать в ванную, чтоб хоть как-то обезопасить себя от последствий. Мне понравилось то, что он со мной сделал. Очень понравилось. Я поняла, что я — его первая женщина.

Мы занимались любовью несколько раз. Никита все больше и больше входил во вкус.

— Я остаюсь у тебя, — заявил он мне утром.

— Ты несовершеннолетний, — возразила я. — Меня выгонят из института и могут даже посадить в тюрьму.

Он задумался.

— Ты, кажется, права. Тогда я буду приезжать к тебе когда захочу. Дай ключи.

— Тебя выследят.

— Нет. Давай ключи. — Он больно сжал мои запястья. — Если не дашь добром, возьму силой.

Я дала ему ключи.

Весь день я была не в своей тарелке. Меня мучил самый настоящий страх — я не хотела оказаться пленницей собственных страстей. Дело в том, что мне очень понравилось заниматься любовью с Никитой. Я была влюблена в его молодое красивое и сильное тело.

Он нагрянул вечером того же дня. Мне казалось, я схожу с ума — я весь следующий день думала только о том, чем буду заниматься ночью.

Ловушка захлопнулась.

Через два дня Наташка сообщила мне, что Никита исчез и родители заявили в милицию.

— Боюсь, связался с нехорошей компанией, — сказала она. — Он так изменился за последний месяц. Все из-за матери. Никита ее очень любил.

Этого еще мне не хватало — менты, взламывающие мою дверь и застающие нас… С Никитой говорить на эту тему бесполезно — парень явно собой не управляет. Что же делать?

— Послушай, я сегодня вечером еду к своим. Ленька приболел, — на ходу изобрела я. — Но только никому ни слова, ладно?

— Почему? — изумилась Наташка.

— Тут меня один тип преследует. Боюсь, он… Словом, мне нужно на несколько дней исчезнуть.

— Счастливая. — Наташка тяжело вздохнула. — Наверное, он настоящий мужчина.

Ее поэт оказался педиком. Она все еще переживала этот момент.

— Я не люблю его. Даже боюсь. Понимаешь, я…

— Ты какая-то странная. Если бы меня кто-то преследовал… Может, укроешься у нас на даче? — предложила Наташка.

— Он знает про дачу.

— А кто он такой? Из какого института? И почему ты, собственно говоря, бегаешь от него? — приставала Наташка.

— Он мне не нравится.

— В постели или как?

О, эти бабские беседы — я их и раньше ненавидела, теперь же они меня просто раздражали.

— Я не собираюсь за него замуж, понимаешь? А так я не могу.

— Глупая. Настоящий секс можно иметь где угодно, кроме супружеской постели, — изрекла сильно поумневшая за последнее время Наташка. — Я теперь и маму стала понимать. Думаю, у папочки вся мужская сила перекочевала в мозги…

Я отбыла вечерним поездом, не заезжая домой. Если бы я туда заехала, я бы там осталась. Этого нельзя было делать.


Дверь мне открыл Леня — загорелый, красивый, улыбающийся. Я утонула в его объятьях.

— Инфанта вернулась! — объявил он всему дому. Впрочем, в сей ранний час в наличии оказались лишь бабушка с Ленькой. — У тебя озабоченный вид, — сказал Леня, когда бабушка понесла его тезку умываться. — От кого-то сделала ноги?

— Все-то ты знаешь. — Я протянула руку и крепко стиснула его запястье. — Мне так нужна твоя энергия. Я совсем растерялась.

— Зря. — Он смотрел на меня и загадочно улыбался. Загадочно и радостно. Хотя глаза были печальными. А может, серьезными — трудно сказать. — Что-нибудь придумаем. Инфанте все еще нужен шут?

Я рассмеялась почти весело. Он подхватил меня на руки и понес в мансарду. Мы упали на ковер и стали бороться как маленькие дети. Вдруг Леня сел на меня верхом, наклонился, взял в обе ладони мое лицо и сказал властно:

— Выкладывай. Все как на духу.

Я выложила. Хотя еще минуту назад даже не представляла, как смогу рассказать о случившемся Лене. Он внимательно меня выслушал.

— Понравилось? — спросил он, когда я закончила рассказ.

— Очень. Но парню еще нет пятнадцати. Это… да, это какой-то бред. Меня осудят за растление малолетних.

— Громко сказано. Ты сама еще малолетка, инфанта.

Он откинул с моего лба растрепавшиеся волосы и потерся носом о мой нос.

— Этот мальчишка способен на все.

— А ты попала в притяжение его магнитного поля, — подхватил Леня. — Но мое сильнее. Ты чувствуешь это?

— Да. — Я на самом деле это чувствовала. — Как странно. Ведь я всю ночь…

— …Страдала об этом парне. — Он усмехнулся. — Я летел через Москву и хотел тебя навестить. Раздумал в самый последний момент.

— Когда это было?

— Позавчера ночью. Ты была с ним?

Я молча опустила глаза.

Леня быстро вскочил, подсунул под меня обе руки, и я в мгновение ока очутилась у него на руках. Он сидел на ковре, скрестив по-турецки ноги, и качал меня как младенца. И все время смотрел на мои губы.

— Хочешь поцеловать меня, но боишься. Нет, ревнуешь, — поправилась я.

Он усмехнулся.

— Шут не может ревновать инфанту. И наоборот. Верно?

Я промолчала. Я подумала, что не хотела бы услышать от Лени то, что только что услыхал от меня он. Очень не хотела бы.

— Тебя уже пора произвести…

Он прижал палец к своим губам.

— Еще не пришло время, инфанта. Зачем торопить события?

Мы совсем не говорили о маленьком Леньке, но я видела, как смотрел на него Леня-большой. По-моему, они были похожи. Правда, мне очень этого хотелось, и я вполне могла ошибиться. Мы целый день втроем играли на ковре. Мне казалось, с моей души свалился камень. Время от времени я ловила на себе любопытные Лёнины взгляды. Мне казалось, он все время порывается мне что-то сказать.

— Говори же наконец, — приказала я.

— Инфанта, я не смогу заниматься с тобой тем, чем вы занимались с тем парнем. Я боюсь тебя заразить.

— Я и не прошу. А врать мне не надо.

— Не буду, — серьезно сказал он.

За ужином мы выпили шампанского. Я почувствовала себя так, как чувствовала два года назад. Родители, мне кажется, еще лучше — ведь у них теперь был Ленька.

Я первая встала из-за стола и пожелала всем спокойной ночи.

Я курила и смотрела в усыпанное звездами небо. Я прозевала его появление. Его лицо внезапно оказалось на уровне моего. Но между нами было оконное стекло.

Я открыла рот, чтоб закричать, но тут же инстинктивно зажала его обеими руками. Он расплющил о стекло нос, пытаясь заглянуть в глубь моей комнаты.

Я рванула на себя балконную дверь и очутилась в его объятиях-тисках.

— От меня не убежишь, — сказал Никита, втаскивая меня в комнату. — Чего ты испугалась, дурочка? Нам так хорошо вдвоем.

У меня закружилась голова. Мы упали на кровать. Я не помню, что было дальше, потому что мы набросились друг на друга как два голодных дикаря на кусок мяса. Мы с Никитой очень подходили друг другу в плане секса, хотя ни ему, ни мне недоставало опыта.

— И что дальше? — спросила я, тяжело дыша на его плече. — Милиция отыщет тебя и здесь.

— Черта с два. Разве ты не заметила? Я выкрасил волосы и приклеил усы.

Я только сейчас обратила внимание, что Никита превратился в брюнета. Усы он, разумеется, успел снять.

— Но… ты ведь не сможешь… жить у меня.

— Почему? Ты можешь сказать им, что я твой муж или жених. Если и не поверят, все равно проглотят. Предки есть предки.