Кэтрин Кингсли - Небеса любви

– Я поселилась в гостинице «Золотой лев», святой отец.

– Очень хорошо. Я провожу вас туда до начала всенощной. – Аббат повернулся к Паскалю. – Сын мой, приходите ко мне после всенощной. Я убежден, нам удастся найти решение, которое всех удовлетворит.

Брат Жульен быстро направился к воротам. Элизабет Боуз, бросив в сторону Паскаля уничижительный взгляд, едва ли не бегом последовала за Жульеном. Глядя им вслед, Паскаль мысленно усмехнулся. Эти двое представляли собой весьма странную пару: невысокий и худощавый монах – и рослая, статная и, увы, безнадежно безумная девица…

Паскаль тяжело вздохнул и повернулся к аббату. А Дом Бенетард тотчас же проговорил:

– Сейчас мы пойдем на вечернюю службу. Воспользуйся этим временем с мудростью, сын мой. Мне надо кое о чем поразмыслить. Поговорим позже.

Паскаль молча кивнул и направился к церкви. «Конечно, Дом Бенетард мне поверил», – подумал он, опускаясь на колени. И действительно, ему, Паскалю, не в чем было себя упрекнуть – он не обманул доверия аббата; просто аббатство не могло не отреагировать на заявление дочки герцога. И было ясно: если не принять срочные меры, скандала не избежать. И тогда уже никто не спросит, с какой стати эта женщина оказалась на монастырской стене, с которой случайно свалилась. Главное – она убеждена в том, что он, Паскаль, покушался на ее девственность. Поэтому аббату следовало поступить так, как он должен был поступить.

Тяжко вздохнув, Паскаль закрыл глаза и обратился к Богу с горячей молитвой.

– О, Коффи, я такое натворила! – взвыла Лили, упав в объятия верной старой няни, ждавшей ее в гостинице.

Коффи старалась сохранять спокойствие, но это у нее не очень-то получалось; тревога уступила место панике уже несколько часов назад, а теперь, когда девочка наконец вернулась – вся растрепанная и перепачканная, – Коффи уже точно знала, что добром это приключение ни для нее, ни для Лили не кончится.

– Что же ты натворила, детка? – спросила Коффи, ласково гладя свою воспитанницу по спине. – Ты так и не нашла своего монаха?

– Все оказалось гораздо хуже! Там был один прескверный… развратник. Я думала, он сможет мне помочь, а потом я упала, и он попытался… Коффи, он попытался меня изнасиловать! – Лили залилась слезами.

– О боже! – в ужасе воскликнула Коффи. – Но он же… Он не воспользовался твоей беспомощностью?

– Нет, не воспользовался. Потому что как раз вовремя подоспели двое монахов. Но я даже представить не могу, что могло бы произойти, если бы они не появились. Конечно, я сразу поняла, что он развратник – стоило только взглянуть на его лицо, но ведь я не знала, что упаду…

– Да-да, конечно… Конечно, ты не знала, – ласково приговаривала Коффи.

– Это все из-за того, что я с утра ничего не ела. Поэтому у меня закружилась голова.

– О небеса! Как же ты намучилась, бедняжка! – ужаснулась няня.

Лили энергично закивала, соглашаясь с таким выводом.

– Да, мне страшно не повезло. Я не хотела к нему приближаться, честное слово. Я ведь помню, что ты мне всегда говорила о греховности мужчин! Но я была в футах пятнадцати от него, вернее – над ним. К тому же… Он ведь был по ту сторону стены! И вообще, я никак не ожидала, что меня попытаются изнасиловать в монастыре!

Мисс Мари Матильда Маккоффи, шотландка и католичка, нянчившая Лили с младенчества, в ужасе перекрестилась и пробормотала:

– Ты ведь не свалилась… прямо в монастырь, Лили? Ты ведь не хочешь сказать, что вскарабкалась на стену?

– А как же еще я могла бы отыскать своего монаха? – Лили пожала плечами.

Коффи вздрогнула и смертельно побледнела. Пристально глядя на свою воспитанницу, она проговорила:

– Ты хочешь мне сказать, что монах попытался над тобой надругаться? И ты рассчитываешь, что я тебе поверю? Чтобы так поступил монах-бенедиктинец, человек Господа? Ты, наверное, что-то не так поняла.

– Но он не был монахом! – воскликнула Лили в отчаянии. Почему няня не верила ей? Ведь она ничего не придумала! – Это был не монах, а обычный садовник, что трудится в монастыре. О Коффи, не сердись! Я знаю, что мне не следовало забираться на стену, и, если честно, я не знаю, зачем вообще туда полезла. Но мне так хочется помочь Жан-Жаку!.. И ты ведь согласилась со мной поехать, верно?

Коффи со вздохом опустилась на стул. Немного помолчав, тихо проговорила:

– Я согласилась поехать с вами, миледи, только потому, что не могла допустить, чтобы вы в одиночестве разгуливали по французским пригородам. И как же нам теперь быть? Что я вам говорила, когда вам пришла в голову эта ваша «блестящая мысль»?

Лили судорожно сглотнула.

– Коффи, все еще хуже, чем ты думаешь. Аббат придет сюда, ко мне… Он знает папу, конечно же. Я совершила ужасную ошибку. Сказала, кто я такая, не подумав о последствиях…

Шотландка прикрыла глаза ладонью и скороговоркой прочла молитву Пресвятой Деве, моля заступницу о помощи.

– Папе наверняка обо всем сообщат? – продолжала Лили. – Мне остается только придумать, как смягчить удар.

Коффи хмуро смотрела на свою подопечную.

– Но ты же не станешь усугублять свой грех, вводя в заблуждение самого аббата? Ведь не станете, миледи?

– Коффи, пожалуйста, не зови меня «миледи». Когда ты меня так называешь, я точно знаю, что ты на меня сердишься. Нет, я не собираюсь лгать аббату, но, с другой стороны, ему ведь необязательно знать о Жан-Жаке и его проблемах, верно? И поэтому… В общем, надо придумать какое-то объяснение. Что-нибудь безобидное…

– Ты лишь создашь себе еще больше проблем, если не скажешь правду, – проворчала Коффи. – И тебе это еще аукнется, потому что…

– Глупости! – перебила Лили. – Но знаешь, я вообще ничего не смогу придумать, пока не съем чего-нибудь. Ты не могла бы попросить хозяина гостиницы, чтобы нам сюда прислали ужин и еще немного горячей воды, чтобы я могла помыться? Я ведь не могу принимать аббата замарашкой…

Коффи с удивительным проворством – хотя и пользовалась тростью при ходьбе – шмыгнула за дверь. А Лили, с облегчением вздохнув, принялась снимать с себя одежду. С грустью взглянув на порванный чулок, она утешилась мыслью о том, что погублен был всего лишь ее чулок, а не девичья честь.

– Но отчего же мне все время не везет? – простонала Лили, бросившись на кровать. Ведь она хотела от жизни только одного – простоты. А простоты в ее жизни, увы, не было.

Лили помылась, переоделась и даже успела как следует подкрепиться до приезда в гостиницу Дома Бенетарда; и теперь она, чистая и сытая, почувствовала себя гораздо лучше. На отсутствие аппетита Лили никогда не жаловалась, и поэтому ей приходилось туго, когда ее в качестве наказания сажали на хлеб и воду, – а такое, увы, случалось довольно часто. Согласно представлениям падре Меллита, голодание плоти питало душу, но падре Меллит никогда не производил впечатления человека, которому хоть что-то в жизни нравилось.

Для встречи с аббатом Лили сняла отдельный кабинет, и на хозяина гостиницы произвел немалое впечатление тот факт, что его постоялица принимала самого Дома Бенетарда; судя по всему, жители городка относились к аббату с благоговейным почтением и даже отчасти страхом. Однако Лили, в отличие от местных жителей, не испытывала к аббату какого-то особенного уважения: для нее Дом Бенетард являлся самым обычным священником, – а она по собственному горькому опыту знала, каково иметь дело с такими людьми. И, разумеется, она прекрасно знала: все, что от нее требовалось, – это держать глаза скромно потупленными, соглашаться со всем, что бы священник ни сказал, и изображать раскаяние. А поступать при этом можно так, как тебе нравится.

Усевшись в кресло перед камином, Лили одернула платье, чтобы подол надежно прикрыл лодыжки, и, сложив руки на коленях и опустив глаза, стала ждать аббата; она очень надеялась, что всем своим видом олицетворяла чистоту и невинность. Коффи долго расчесывала ее волосы, после чего собрала их в тугой узел на макушке – именно так, по представлениям няни, приличествовало выглядеть юной леди. Лили же очень хотелось верить, что огненно-рыжий цвет ее волос, который падре Меллит называл «меткой дьявола», не отвратит от нее аббата – для нее было крайне важно произвести на него самое лучшее впечатление. План по спасению Жан-Жака уже дал трещину, и теперь ее задача состояла в том, чтобы не нанести ему – да и самой себе – еще большего вреда.

По окончанию беседы с аббатом у Лили осталось ощущение, что не она принимала у себя Дома Бенетарда, – а наоборот.

Аббат, прибывший все в том же простом черном одеянии, вежливо отказался от предложенных ему фруктов и вина и сел напротив Лили, устремив на нее ясный умиротворяющий взгляд. И ей сразу же стало ясно: этот человек – совсем не падре Меллит. Лили уставилась на деревянный крест на груди аббата, но тут же взгляд ее скользнул к его лицу. Судя по всему, Дому Бенетарду было лет сорок с небольшим – то есть он был довольно молод для священника столь высокого ранга. И все же во взгляде этого человека чувствовалась не только мудрость священника, но и самая обычная – то есть житейская – мудрость.

Лили, осознав это, внезапно поймала себя на том, что ей ужасно захотелось выложить этому человеку всю правду. И это при том, что она прекрасно знала: главная ее задача – защищать и оберегать Жан-Жака.

– Скажи мне, дитя мое, – проговорил аббат своим чрезвычайно приятным и мелодичным голосом, – как ты оказалась в стенах монастыря? Все было так, как сказал месье Ламартин? Ты действительно упала?

Лили кивнула и приготовилась изложить версию, которую придумала, готовясь к аудиенции (при этом ей было ужасно стыдно).

– Да, я упала. Конечно, мне не следовало находиться там, но я не смогла удержаться. Мой отец очень часто говорит о своей любви к аббатству святого Кристофа, так что я не сумела сдержать свое любопытство.

– Любопытство?… – переспросил аббат.

– Ну да, – кивнула Лили. – Я хотела собственными глазами увидеть красоту этого места, но мне, как женщине, такая возможность никогда бы не представилась. – Сказав это, Лили улыбнулась, надеясь, что улыбка у нее вышла вполне ангельская.

– Продолжайте, дитя мое, – кивнул аббат.

– Собственно, мы с компаньонкой проезжали через Монтебон, и я подумала, что не будет особого вреда, если я украдкой посмотрю на монастырь. Поэтому я и забралась на то дерево, что растет сразу за монастырской стеной.

– Понимаю, – сказал Дом Бенетард, сложив ладони «домиком».

– А потом, когда я забралась на стену… В общем, я не удержалась и упала. – Лили умолкла, несколько обескураженная полным отсутствием у Дома Бенетарда какой-либо реакции. Тихонько вздохнув, она продолжала: – Когда же я упала, ваш садовник воспользовался ситуацией. Но если вы готовы забыть этот инцидент, то я тоже о нем забуду. Я уверена, что вы хотели бы избежать скандала. И вам необязательно сажать его в вашу тюрьму, хотя мне думается, что таким людям, как ваш садовник, не место в монастыре. Слишком уж он подвержен искушениям плоти…

Дом Бенетард весело улыбнулся, чем привел Лили в крайнее недоумение, и тихо проговорил:

– Дитя мое, честно вам скажу, что мне бы и в голову не пришло посадить в карцер добрейшего месье Ламартина. И в том, что он подвержен искушению плоти, я сильно сомневаюсь. Однако же… – Улыбка на лице аббата разом поблекла, и он со вздохом добавил: – Однако же факты – вещь упрямая, и они создают проблему.

– Но ведь этому делу необязательно давать ход, – заметила Лили. – Поверьте, я готова обо всем забыть. И, конечно же, я глубоко сожалею о том, что забралась на стену монастыря.

– Разумеется, вам не следовало разглядывать аббатство со стены – тут и обсуждать нечего. Полагаю, вы уже попросили у Господа прощения за этот свой поступок. Однако меня сейчас заботит другое… Ведь я несу за вас ответственность перед вашим отцом, поэтому…

– Я снимаю с вас всякую ответственность! – перебила Лили. – И я не скажу никому ни слова. Поверьте, все будет так, словно вы и не знали, что я побывала на той стене.

– Я понял вас, дитя мое. Но ваше заявление о том, что Паскаль Ламартин напал на вас, не может быть оставлено без внимания.

Лили глубоко пожалела о том, что вообще открыла тогда рот. Выходит, прежние ошибки так ничему ее и не научили…

– Не понимаю, почему нельзя замять это дело, – тихо сказала она.

– Элизабет, вы выдвинули серьезное обвинение против месье Ламартина. Необходимо известить об этом вашего отца, а месье Ламартину – предоставить возможность отстоять свое доброе имя. Кто тут прав, а кто виноват, – о том будет судить ваш отец, это его право. Не вижу иного способа решить подобный вопрос.

– Но разве не вы должны поддерживать в монастыре дисциплину? Ну… наказывать тех, кого надо, а также воспитывать… – пробормотала Лили, хватаясь за соломинку. – А мой отец… Он ведь к монастырским делам отношения не имеет, не так ли?