– Тебя поймали, когда ты воровал еду? – спросила Лили.

– Нет. – Паскаль вращал бокал по столу, в задумчивости глядя куда-то вдаль. – Корабль пошел ко дну.

Лили тихо вскрикнула и пробормотала:

– Какой кошмар тебе пришлось пережить.

– Да уж, пришлось. У побережья Суссекса мы попали в шторм, и нас выбросило на скалы. Корабль разбился в щепки. – Паскаль невольно поежился. Ему никогда не забыть оглушающий рев ветра, отчаянные крики и грохот обрушивавшихся на палубу волн. – Я был напуган, чертовски напуган, – добавил он шепотом и помотал головой, словно стараясь выбросить из памяти жуткие воспоминания.

На глаза Лили навернулись слезы.

– Не надо, Паскаль, не мучай себя! – воскликнула она.

– Нет-нет, все в порядке. Когда-то ты спросила меня, как я познакомился с Николасом. Тогда я не мог ответить тебе по ряду причин, но сейчас, кажется, пришло время.

У Лили в горле встал ком. Она помнила слова мужа. «Возможно, когда-нибудь, когда мы будем друг другу доверять, я смогу поговорить об этом с тобой», – сказал он ей тогда.

– Спасибо, Паскаль, – прошептала Лили.

Он посмотрел на нее, и взгляд его был наполнен любовью, – конечно же, он помнил тот вечер.

– Вы бы хотели, чтобы я ушел? – тактично спросил отец Шабо.

– Нет, Мишель, в этом нет необходимости. К тому же… То, что я собираюсь рассказать, возможно, представляет для вас интерес как для священника. Вы до сих пор с пониманием относились ко всему, что происходило здесь с моим участием, и это дает мне надежду, что и сейчас вы все правильно поймете. Признаюсь, все это, от начала до конца, я рассказал только троим, и Николас с Джорджией – двое из этих людей. Кстати, они и есть мои приемные родители. Третий же человек – Дом Бенетард.

Отец Шабо кивнул. Лицо его хранило торжественную серьезность, когда он тихо сказал:

– Я очень польщен…

– Не стоит придавать этому столько значения, – заметил Паскаль. – Просто у меня возникло желание поговорить о себе, что я и делаю. К тому же я считаю вас своим другом.

Однако отец Шабо, судя по его лицу, вовсе не воспринимал этот разговор как всего лишь дружескую беседу. А у Лили было чувство, что муж вот-вот расскажет нечто такое… Расскажет то, что потрясет священника до глубины души.

– Так что же случилось потом? – спросила она, подпирая кулаком щеку.

– Случилось то, что все мы оказались за бортом. Но, в отличие от многих других несчастных, меня не бросило на скалы. Волна вынесла меня обратно в море.

– А ты умел плавать?

– Да, но в такой шторм не имеет значения, умеешь ты плавать или нет. Так-то вот, герцогиня. И все, что я помню… Помню, что вода была очень холодная. Меня нещадно мотало из стороны в сторону, и уже через несколько минут я окоченел. Поэтому перестал бороться. И мне сразу стало хорошо. Я чувствовал, что засыпаю. Все вокруг вдруг стало спокойным и безмятежным, и я увидел свет, прекраснее которого нет ничего. Этот сверкающий белый свет манил к себе и сулил счастье. Там, откуда исходил этот свет, было явно лучше, чем в ледяном бушующем море. И я вошел прямо в это сияние.

Паскаль посмотрел жене в глаза.

– Помнишь, что ты чувствовала, когда наблюдала, как возвращается Джозеф-Жан?

Лили утвердительно кивнула.

– Вот так это и было, но только ощущения казались острее. И казалось, что я сам превратился в свет. Мои мать с отцом тоже находились в этом свете, но слишком далеко, так что я не мог до них дотянуться. Были и какие-то другие люди, но я не мог разглядеть их в том ослепительном сиянии. Однако я точно знал, что они любили меня, и это было чудесно. Я хотел бежать к ним как можно быстрее.

– Что же остановило тебя? – спросила Лили.

– Женщина-ангел. И она была невероятно прекрасна… Прекрасна как ангел. Ты ведь знаешь, как обычно изображают ангелов?

– Пожалуй, знаю, – кивнула Лили. – Идеально правильные черты лица, золотистые воздушные волосы, белые одежды и громадные крылья, верно?

– В общем… верно. И у меня защемило сердце, когда я увидел ее. Когда же она сказала, что я не могу идти дальше, я был ужасно разочарован.

– Понятное дело… – пробормотала Лили.

– Она сказала мне, чтобы я возвращался, что у меня остались незаконченные дела. Мне ужасно не хотелось обратно в ледяную воду, но, как хороший мальчик, пусть и уличный, я сделал так, как было велено.

– Сомневаюсь, что ты был пай-мальчиком. Но если тебя не пустили в рай, то что же еще тебе оставалось делать?

Паскаль улыбнулся.

– Ты у меня очень сообразительная. Но все же она позволила мне побыть там еще чуть-чуть и закутала меня в свою любовь, готовя к обратному путешествию. А потом случилось… нечто необыкновенное.

– Что же именно?

– Я посмотрел вниз… Ну, не совсем вниз. Впрочем, это не важно. Так вот, я увидел еще одного ангела. Но этот ангел был другой. Он тоже выглядел как ангел, но каким-то образом я понимал, что это – не ангел.

– Но кем же он был?…

– Человеком, – тихо ответил Паскаль. – Он был самым храбрым, самым замечательным человеком на свете, и я знал: он оказался там, чтобы вытащить меня из моря, рискуя собственной жизнью.

– Николас? – прошептала Лили. – Это был Николас?

– Да, это был Николас. Из того, что было потом, я помню немного, так как потерял ощущение времени. Но я помню, что шел на зов. И помню, что мне было больно и горько из-за того, что я был вынужден покинуть женщину-ангела и тот волшебный свет. Но она пообещала мне, что однажды я смогу вернуться. Она знала, как склонить на свою сторону одиннадцатилетнего мальчика. Она меня подкупила.

Лили засмеялась.

– Дальше я ничего не помню. Помню лишь, как очнулся в постели. Бинкли сообщил мне, что я утонул и что меня вытащил из воды Николас. И еще сказал, что Джорджия очень много времени провела на берегу, пытаясь привести меня в чувство. Оказалось, что я три дня был без сознания и бредил. Так что большинство людей мой рассказ об ангеле, чудесном свете и прочем сочтут игрой больного воображения или сном.

– Они скажут всякие глупости, – заявила Лили. – Паскаль, какая чудесная история! Спасибо, что рассказал ее.

Он улыбнулся жене, затем отодвинул стул и поднялся на ноги. И Лили тут же забыла маленького тощего утопленника, ибо видела сейчас перед собой высокого, прекрасно сложенного и очень красивого мужчину, которого любила до слез. «О, спасибо вам, Николас и Джорджия! – мысленно воскликнула она. – И спасибо вам, Бог и Ангел. Спасибо за то, что не пустили Паскаля тогда в рай».

– Итак, Мишель, – обратился он к молчавшему священнику, – что вы обо всем этом думаете?

Отец Шабо осторожно покачал головой – словно приходил в себя после обморока.

– Даже не знаю, что сказать, – пробормотал он. – Вы дали мне обильную пищу для размышлений. Я никогда ничего подобного не слышал.

Пристально посмотрев на него, Паскаль проговорил:

– Поверьте, Мишель, рассказав вам об этом, я вовсе не хотел подвергать испытанию вашу веру. Скажу больше: я рассказал вам о своем опыте для того, чтобы укрепить вас в вашей вере.

Отец Шабо как-то странно на него посмотрел и тихо ответил:

– Само ваше присутствие здесь укрепляет меня в моей вере, Паскаль. Тот дар, что вы получили от Господа, служит укреплению моей веры. Вне всякого сомнения, если бы ваш рассказ был услышан каким-нибудь епископом, весь епископат упал бы на колени.

– Поскольку в мои намерения не входит выступление перед церковными властями, наш епископат вне опасности, – с усмешкой заметил Паскаль.

– Вы знаете, – пробормотал отец Шабо, – более непочтительных людей, чем вы и ваша жена, мне никогда еще встречать не приходилось. Если бы я сейчас был при исполнении своих пастырских обязанностей, – непременно отчитал бы вас и потребовал уважительного отношения к таинствам Господа. И при этом вы – те самые люди, которые видят эти чудеса и воспринимают их как должное. Особенно вы, Паскаль. – Отец Шабо почесал свой лысый череп. – Ангелы, божественный свет… Наверное, для вас это – вполне заурядные явления, раз вы живете с ними изо дня в день.

– Заурядные явления? – переспросил Паскаль, приподняв бровь. – Конечно же, нет. Я не настолько циничен. Но жена научила меня принимать жизнь такой, какая она есть, и я ей очень за это благодарен. Моя Лили, – добавил Паскаль, положив ладони на плечи жены, – необыкновенная женщина.

– Да, я это заметил, – с улыбкой сказал отец Шабо.

– Ничто не может сбить ее с пути, Мишель, даже ангелы. Так что уж говорить о моей скромной персоне… Я мог бы сказать ей, что являюсь реинкарнацией фараона Рамсеса, и это бы ее нисколько не впечатлило.

Лили улыбнулась.

– Ты совершенно прав, Паскаль. Я знаю, какой ты, и я люблю тебя именно таким. Так зачем же притворяться?

– Вот видите? – с улыбкой сказал Паскаль, обращаясь к священнику. Но улыбка тотчас же сползла с его лица, и он добавил: – Мишель, я лишь хочу, чтобы вы поняли: Господь наделил меня необычными способностями, а в остальном я такой же, как все. И я не хочу жить в одиночестве. Никогда на хотел. Много лет я искал то место, где я буду чувствовать себя дома, и таких людей, для которых я буду свой. И вот я наконец-то нашел свое место в жизни. И оно здесь, в Сен-Симоне, среди вас. А больше мне ничего не нужно. – Паскаль провел ладонью по волосам и вновь заговорил: – Именно поэтому мне все равно, кем меня считают – хоть бастардом герцога, хоть побочным сыном деревенского дурачка. Мне нужно только одно – чтобы во мне видели человека.

Отец Шабо кивнул, однако промолчал.


Паскаль отважился вновь заговорить на больную для него тему лишь поздно вечером, когда они с женой уже готовились ко сну. Он сидел в постели, укрывшись одеялом, и наблюдал, как Лили проводит щеткой по волосам – привычка, которую, вне сомнения, привила ей Коффи. «Интересно, – думал Паскаль, – кто научил ее сбрызгивать волосы настойкой розмарина? Тоже Коффи?»

– Все, хватит. Иди ко мне. – Он протянул к жене руки.

Лили положила щетку на стол и ступила в кольцо его рук.

– А теперь скажи, – проговорил Паскаль, вдыхая аромат ее волос, – что ты на самом деле думаешь о моем рассказе?

– Я думаю, – ответила Лили, целуя его в грудь, – что твой ангел был абсолютно прав. Вернее – права. Ведь ангелом была женщина, верно? Так вот, если бы она не развернула тебя тогда, тебя сейчас со мной бы не было. И ты бы не делал со мной ничего такого чудесного… и совсем не ангельского.

Паскаль засмеялся.

– Чудесного? Должно быть, мое мастерство растет.

Лили искоса взглянула на него.

– Это в тебе Рамсес говорит?

– Нет. – Он провел пальцем по ее губам. – Это говорит недавний девственник, который очень старается угодить своей жене. – Сказав это, Паскаль стал целовать жену в губы.


Через час Лили в сонном изнеможении лежала в его объятиях.

– Кое о чем я тебе не рассказал, – прошептал ей на ухо Паскаль. – Я не хотел этого говорить в присутствии Мишеля, но ты должна знать.

Лили тотчас повернулась к мужу лицом – и сонной истомы в ее глазах уже не было.

– Так что же ты не рассказал?! – оживилась она.

– Это касается не меня, а Николаса, – пояснил Паскаль. – Назвав Николаса храбрым, я сильно преуменьшил его заслуги. То, что он сделал для меня… Это превосходит все мыслимые представления о человеческой храбрости.

– Так что же он сделал для тебя? Я знаю, что он рисковал ради тебя жизнью. И если это не подвиг, то что же тогда подвиг?

– Он рисковал ради меня не только жизнью, но и рассудком. И он едва не сошел с ума. – Паскаль тяжело вздохнул и, сев в кровати, обхватил колени руками.

– Едва не сошел с ума? Что ты хочешь этим сказать? – спросила Лили, приподнявшись на локте.

– Видишь ли, Николас, будучи еще ребенком, едва не утонул. Корабль, на котором он находился вместе с родителями, потерпел крушение – как и мой. Родители Николаса утонули, но ему удалось спастись. И всю жизнь этот печальный опыт отравлял его существование, напоминал о себе ночными кошмарами. Николас боялся воды. Его трясло даже при виде глади озера.

– О боже! И он вошел в море за тобой?

– Не только за мной. Он вытащил из воды многих людей. – Паскаль невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль. – Меня он вытащил из воды последним, когда уже никто не верил, что еще кого-то можно спасти. К тому времени он ужасно замерз и едва держался на ногах от усталости. Но все равно пошел за мной в море.

Лили прикусила губу.

– О Паскаль… – прошептала она.

– Он вынес меня на берег и в отчаянии рухнул на песок – думал, что опоздал, – продолжал Паскаль.

– А что потом произошло?

Паскаль долго молчал. Когда же вновь заговорил, голос его уже звучал увереннее:

– Николас как бы ушел в себя. Душевная боль его была слишком сильной, и он, не в силах ее вынести, ушел. Разумеется, тело его оставалось на месте, но только одно тело. И так продолжалось шесть недель. Шесть недель он жил в своем собственном аду. Я помню едва ли не каждую минуту тех бесконечных шести недель.