Кэтрин Кингсли - Небеса любви

– Но он вполне доволен тем, что имеет. А Лили все равно станет герцогиней. Ее отцу удалось добиться для нее разрешения унаследовать титул и передать его по наследству своему сыну, когда он у нее родится. Почему я должна лишать Жан-Жака того единственного, что у него есть? Неужели вы не понимаете меня, Мишель?

– Вы считаете, что муж вашей дочери не должен знать правду о своем происхождении? Фрэнсис, вам не кажется, что он имеет на это полное право?

Герцогиня со вздохом покачала головой.

– Ох, не знаю… Я просто не знаю, как поступить. Ему ведь нравится жить так, как живут крестьяне. Красивые вещи и утонченные развлечения его не прельщают. Зачем такому, как он, герцогство? А Лили с ним счастлива. И у нее все устоялось. К тому же… Ведь неизвестно, как ко всему этому отнесется Паскаль. Возможно, ему очень не понравится то, что он узнает.

Отец Шабо медленно поднялся со скамьи. Немного помолчав, проговорил:

– Мне думается, вам надо пообщаться со своей совестью, Фрэнсис. Я понимаю ваши тревоги. Но вы – единственный человек, который может исправить положение. Вы же знаете, что я ничего не могу сделать, так как обещал молчать.

– Спасибо, что выслушали. – Герцогиня тоже встала. – Я дам вам знать, когда приму окончательное решение, – сказала она.

– Только не откладывайте, а то, возможно, опоздаете, – предупредил ее отец Шабо. – Трудно жить с таким грузом на душе, а умирать – тем более.

– Последствия в любом случае будут тяжелыми. И я лишь должна решить, в каком случае придется платить меньшую цену.

Вернувшись от Шабо, Паскаль нашел на столе записку Лили, в которой его жена сообщала, что пошла в замок, чтобы поговорить с матерью.

– Могла бы не затруднять себя, любимая. Герцогиня не сможет сказать тебе больше, чем уже знаю я, – пробормотал Паскаль, прочитав записку.

Смяв листок, он швырнул его в камин, решив, что пойдет в замок за женой. Сейчас он как никогда нуждался в ее обществе; Лили была его единственной надеждой в этом мире, рушившемся прямо на глазах.

Паскаль выпустил Фасолинку погулять и, присев на крыльцо, стал ждать, когда собака сделает свои дела. Взгляд его случайно упал на удочку, стоявшую у стены; очевидно, его хозяйственная жена собралась на рыбалку после возвращения из замка. Паскаль улыбнулся. За лето Лили превратилась в отменного рыболова, и она, в отличие от него, рыбу не выпускала обратно в реку. Из ее улова они не раз готовили отменные блюда.

Все было таким обыденным, таким привычным – словно в той жизни, что они с Лили создали для себя, совершенно ничего не поменялось. Но, увы, хотя декорации остались прежними, спектакль был уже совсем другой… И он, Паскаль, тоже стал каким-то другим человеком – чужим самому себе. Выходит, его родители были совсем не такими, какими он их знал и помнил, а сам он… Кто же он такой?…

Увы, он пришел в этот мир в результате супружеской измены, и первые десять лет его жизни строились исключительно на лжи. А последующие двадцать он продолжал в этой лжи утверждаться. Но он не мог изменить прошлое, и ему оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь он научится с этим прошлым жить. И еще он надеялся, что Лили не станет его презирать из-за того, что она оказалась права – ведь он действительно был жалким презренным бастардом.

Поднимаясь на второй этаж, Паскаль отчетливо слышал звонкий голос Лили; голос же ее матери звучал тише. Он уже собирался постучать в приоткрытую дверь гостиной, когда услышал от Лили нечто такое… Паскаль замер, ошеломленный.

– Нет, мама, ты не понимаешь. Я намеренно отправилась в монастырь Святого Кристофа, чтобы найти его, потому что я подумала, что он сможет вернуть землю к жизни, ведь Жан-Жак находился в бедственном положении…

Выходит, Лили поехала в монастырь специально для того, чтобы найти его, Паскаля? Выходит, она знала о том, что, согласно легенде, только прямой потомок герцога может вернуть к жизни умирающую землю? Но неужели она уже тогда все о нем знала? Нет, не может быть! Но ее слова свидетельствовали о том, что…

– Вот почему я чувствую себя виноватой, – продолжала Лили. – Я никогда не говорила Паскалю правду, и я не знаю, как признаться ему сейчас. Представь, каким это будет для него жутким потрясением. Я хочу сказать, что… Ведь я, упав с той стены, предъявила ему ложные обвинения… Но то, что он был вынужден на мне жениться, и то, что я привезла его сюда, где он узнал о себе все, – это уже слишком даже для него. Как ты думаешь, что он сейчас должен чувствовать?

– И все-таки я не понимаю… – послышался голос герцогини. – Как ты вообще о нем узнала?

– От отца Шабо. Он сказал мне, где его найти, и я немедленно туда отправилась, – ответила Лили.

Паскаль тяжко вздохнул. Больше оставаться тут не имело смысла. Он услышал все, что следовало, и даже больше. Неудивительно, что она называла его ублюдком, когда они направлялись в Англию, к ее отцу. И неудивительно, что она обвинила его в домогательствах. Как еще смогла бы она затащить его в Сен-Симон? Он бы ни за что не покинул аббатство Святого Кристофа по собственной воле.

Лили с самого начала все знала и все спланировала, и ей удалось доставить побочного сына герцога не землю его предков.

Паскаль прислонился к стене, обхватив плечи руками. Он чувствовал себя так, словно его окатили ушатом ледяной воды. Ледяные струи вливались ему в душу, добираясь до самых потаенных уголков. На мгновение ему даже представилось, что он тонет в ледяной воде. Это было нетрудно: однажды он уже такое пережил.

А сейчас он опускался на дно отчаяния, он тонул, хотя телу его ничто не угрожало. Зато в смертельной опасности был его дух. И на сей раз его ждало не райское блаженство, а лишь эхо произнесенных Лили слов – свидетельство ее предательства. Он должен был как можно скорее уйти отсюда. Уйти до того, как услышит еще что-нибудь – что-то такое, после чего ему уже никогда не оправиться…

Одно дело, когда тебе лгали родители, которых уже двадцать лет нет в живых, совсем другое – когда тебе лжет священник, которого ты считаешь другом. Но то, что он услышал сейчас… Ведь он любил Лили больше жизни, а она… Этого он уже вынести не мог.

Паскаль не помнил, как вышел из замка. И не помнил, как спустился с холма и написал записку Лили, сообщая ей о своих намерениях. Побросав в мешок свои вещи – только самое необходимое, – он оседлал коня и покинул Сен-Симон, ни разу не оглянувшись. Потому что Сен-Симон стал для него воплощением ада на земле.

Облегчив душу перед матерью, Лили почувствовала некоторое удовлетворение, хотя отношения между ними ничуть не стали лучше. Но кому еще она могла рассказать о том, как случилось так, что Сен-Симон стал ей домом? Мать, по крайней мере, когда-то жила тут и была в курсе тех давних событий… И она довольно спокойно восприняла новость о том, что Паскаль – незаконнорожденный сын шестого герцога Сен-Симона. По крайней мере, восприняла лучше, чем можно было ожидать.

– Если честно, то я думала, что у нее случится истерика, Фасолинка, – делилась Лили со своей собакой. – Тем более что она дружила с женой Сержа.

Лили склонила голову к плечу.

– Фасолинка, что это с тобой? Ты какая-то грустная… Не переживай! Паскаль со временем привыкнет к мысли, что он – не сын Анри Ламартина. Все будет хорошо, вот увидишь.

Собака жалобно смотрела на хозяйку, и Лили спросила:

– Может, хочешь сходить со мной на рыбалку? Пойдем. Ты же любишь ловить рыбу!

Фасолинка еще больше погрустнела, и Лили, наклонившись, потрогала нос собаки. Нос оказался холодным и влажным. И Фасолинка выглядела вполне здоровой. Но, возможно, съела какую-то гадость, и у нее заболел живот… Лили решила заварить ей ромашку – на всякий случай.

Когда Лили ставила воду на плиту, она заметила на столе записку, написанную четким почерком Паскаля. И записка была адресована ей. Но ведь Паскаль обычно не утруждал себя обращением… Если уж хотел попросить ее о чем-то или что-то ей сообщить, то сразу писал, что именно от нее требуется, и оставлял листок на столе. А сейчас…

Ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Склонившись над столом, она прочитала следующее:

«Лили, я слышал твой разговор с матерью сегодня в замке. Как бы мне хотелось, чтобы я этого не слышал! Я не могу продолжать жить в браке, который с самого начала строился на лжи. Какими бы искренними ни были наши отношения сейчас, эта ложь всегда будет стоять между нами.

Я взял одну из лошадей, но оставил другую и коляску тоже. Я напишу Николасу и попрошу, чтобы он открыл тебе доступ к твоим деньгам, так что ты ни в чем не будешь нуждаться.

Я возвращаюсь в монастырь Святого Кристофа. Не пытайся меня вернуть, Лили. Отпусти меня. Ради Бога, отпусти, если я тебе хоть немного дорог».

Подпись он не оставил.

Лили застонала и рухнула на колени. Нет, не может этого быть! Он не мог ее бросить! Паскаль не мог так поступить с ней! «Не бросай меня, Паскаль! Никогда не покидай меня, мой любимый. Никогда!» – кричала она мысленно.

Но, увы, он ее оставил.

Десять недель Лили плакала днем и ночью – просто не могла не плакать. Она чувствовала себя так, словно ее лишили всего, словно сама ее душа, самая ее суть, то, что полюбил в ней Паскаль, – словно все это исчезло вместе с ним. И теперь она превратилась в живой труп и жила в мире теней, а тот настоящий мир – он стал невыносим.

Она отказалась перебираться в замок. Этот маленький домик напоминал ей о Паскале, и она продолжала жить в нем – убирала в комнатах, выполняла привычную работу, готовила ужин и каждый вечер, по привычке, стояла у входной двери, ожидая мужа.

О Паскале напоминал его сундук с книгами, его рубашка – она так и висела на бельевой веревке, – а также его любимая кружка. И тем страшнее было сознание того, что он ушел навсегда.

Вначале она не верила, что его уход – окончательный, но те письма, что она каждый день писала ему, приходили обратно нераспечатанными, и Лили в конце концов смирилась с ужасной правдой. Было ясно, что Паскаль вычеркнул себя из ее жизни.

Лили знала, что удивляться тут нечему – таков был закон ее жизни. Ее бросали все, кого она любила. Она могла бы давно догадаться, что и Паскаль не станет исключением из правила. Она могла бы подготовить себя к неизбежному, но вместо этого окунулась в любовь с головой, потому что верила, что любовь Паскаля – бесконечна и вечна… Она, к несчастью, ошиблась. Значит, не так уж он ее любил…

Одним ноябрьским утром Лили, как всегда, проснулась несчастной. Она ненавидела те моменты, когда сон отступал и реальность наваливалась на нее всей невыносимой тяжестью одиночества. Ночью, во сне, она чувствовала его присутствие; ночью они были вместе и, как и прежде, сплетаясь друг с другом телами и душами, были беззаботны и счастливы. Но каждый раз неизбежно наступал новый день, снова приносивший боль и отчаяние.

Услышав стук в дверь, Лили пробурчала:

– Войдите.

На пороге стояла Коффи; она приходила каждое утро и каждое утро с беспокойством смотрела на свою воспитанницу.

– Со мной все в порядке, Коффи, – поспешила сообщить ей Лили, предупреждая дальнейшие расспросы. И тут же добавила: – Спасибо, что зашла, но нет, спасибо, у меня нет желания общаться ни с матерью, ни с братом, ни с отцом Шабо. И прогуляться я тоже не хочу.

Коффи окинула ее пристальным взглядом и строго сказала:

– Все, Лили, с меня довольно. Я больше этого не потерплю. Все супружеские пары ссорятся, но то, что произошло между вами, – это ни в рамки!.. Посмотри на себя! На тебе же лица нет. С этим надо кончать!

– Такой же совет ты дала и моим родителям, когда у них случилась размолвка? – с сарказмом поинтересовалась Лили. – Ты ведь, кажется, написала моей матери, советуя ей взять себя в руки и забыть несчастье, не так ли? Забавное совпадение, не находишь? Сначала моя мать хоронит себя в монастыре, а теперь и муж решил, что в монастыре ему нравится больше, чем дома. Похоже, я не могу равняться с Богом в привлекательности.

– Не святотатствуй, – сквозь зубы процедила Коффи. – Что же касается твоего мужа, то мне хотелось бы знать: как долго он просидит в монастыре после того, как узнает, что ты ждешь ребенка? Мне показалось, что он не из тех мужчин, которые бросают своих детей на произвол судьбы.

Лили во все глаза уставилась на няню.

– Коффи ты в своем уме? Ты думаешь, я стану лгать ему лишь для того, чтобы заставить его вернуться домой? Я не настолько глупа!

– Может, и не глупа, но хорошим манерам ты так и не научилась. Могла бы, по крайней мере, предложить старухе присесть. – Коффи прошла в комнату и, выдвинув из-за стола стул, присела. – С меня довольно этой чепухи, – заявила она.

– Говоришь «чепухи»?! – набросилась на нее Лили. – Коффи, да у тебя и впрямь сердца нет! Ты что, не видишь, что я страдаю?! Я потеряла Паскаля, и мне в этом некого винить, кроме себя самой! Почему ты не можешь оставить меня в покое? – Лили опустилась на стул и, глотая слезы, закрыла лицо ладонями.