Кэтрин Кингсли - Небеса любви

Паскаль вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Герцог же, расплывшись в улыбке, проговорил:

– Ты можешь в это поверить, Гарольд? Как случилось, что мне выпала такая удача? Свалилась прямо на голову! – Герцог разгладил письмо Дома Бенетарда и, сияя, пробежал взглядом строчки. – Вот, слушай… Глубоко верующий католик из хорошей британской семьи! Разве можно мечтать о большем?

– Здесь сказано, что по рождению он француз, ваша светлость. – Священник ткнул пальцем в нужную строчку.

– Да, верно. Но он жил в Англии с детства, Гарольд. Завтра я выясню все подробности.

– Превосходно, ваша светлость.

– К тому же – очень скромный, – продолжал герцог. – Его совсем не интересовало приданое Элизабет, хотя он и раньше говорил, что собственных средств у него нет.

– Человек Господа, – пояснил священник.

– Да, верно, человек Господа. – Герцог снова улыбнулся. – И не откуда-нибудь, а прямо из аббатства Святого Кристофа! Должно быть, Господь вознаграждает меня за мои труды. Дом Бенетард о нем очень высокого мнения. Посмотри, что он пишет…

– Да, ваша светлость, я это читал, – сказал падре Меллит. – Что ж, наконец-то Элизабет выйдет замуж. И это – действительно Божья благодать. Возможно, ваша дочь все же научится скромности и смирению.

– Будем надеяться. Да, вот еще что… Гарольд, тебе не кажется, что Лили наказана… слишком уж сурово?

– Сурово? Да это ничто в сравнении с тем, что она заслужила. Если мы хотим, чтобы из нее получилась хорошая жена, ей следует очиститься от греха. Молитва, пост и уединение – вот единственный способ очищения.

– Да, пожалуй, что так. Пусть все остается как есть. Нам надо немедленно написать запрос на особую брачную лицензию. Чем скорее совершится венчание, тем лучше. Ты только подумай!.. Ведь если Элизабет исполнит свой долг, то не пройдет и года, как у меня появится внук. А я-то уже начал впадать в отчаяние из-за того, что зря потратил столько времени, строча петиции королю – чтобы разрешили наследование титула через дочь. – Герцог пристально посмотрел на падре Меллита и добавил: – Не забудь проинструктировать Элизабет относительно ее супружеских обязанностей.

Священник вздрогнул и пробормотал:

– Ваша светлость, это должен сделать я?…

– Да, ты. А кто же еще?

– Ну… мисс Маккофферти, к примеру. Хотя я не думаю, что она оказывает на Элизабет благотворное влияние. Я не в первый раз об этом говорю, но после последнего инцидента…

– Согласен, – кивнул герцог. – И я намерен уволить мисс Маккофферти уже завтра утром. Элизабет больше не нуждается в няньке.

Падре Меллит злорадно усмехнулся. Он презирал и ненавидел мисс Маккофферти почти так же, как он презирал и ненавидел герцогиню, вот только выжить няньку Элизабет оказалось сложнее, чем ее мать.

– Мудрое решение, ваша светлость. Попустительство и непокорность невозможно искоренить.

– Да, ты часто мне это говорил. Но я держал ее лишь для того, чтобы у Лили было женское общество. Однако, хватит об этом. Мы славно потрудились, Гарольд, и я сегодня буду спать как младенец.

Покинув кабинет, герцог отправился спать с думой о внуках.

Священник же лег спать с приятными мыслями о том, что в доме больше не будет женщин, нарушающих его покой.

Сидя в кресле, Паскаль изо всех сил старался сохранять спокойствие во время бесконечного допроса, но вытерпеть столь бесцеремонное вмешательство в его личную жизнь было не так-то просто.

– …Я родился девятого июня 1809 года, ваша светлость, в пригороде Парижа.

– …Мой отец держал книжную лавку, ваша светлость. Нет, моя мать была родом из Британии. Она переехала во Францию в юности. Простите, что вы сказали? Она родом из Бата, насколько мне помнится.

– …Да, это верно, ваша светлость. Я действительно получил образование, падре Меллит. Вначале дома, потом – в Оксфорде.

– …Я много путешествовал, ваша светлость. Где именно? По всему Ближнему Востоку, по Индии, Китаю и Японии. И, разумеется, по Европе…Нет, я никогда не служил в армии…

Допрос продолжался все утро, продолжился днем и закончился лишь ближе к вечеру. Как только Паскаля выпустили из кабинета герцога, он тут же отправился на воздух – проветрить голову. Благо, погода была прекрасная, солнечная и теплая.

Паскаль очень старался не выдавать своих чувств и не показывать герцогу и его другу священнику, что он считал подобный допрос оскорбительным. Мучители потребовали, чтобы он дал подробный отчет обо всей своей жизни, но ему ужасно не нравилось говорить о себе, особенно – о смерти родителей, а также о тех месяцах, что провел на парижских улицах, и о довольно мрачных обстоятельствах его прибытия в Англию. Но, судя по всему, его отчет вполне удовлетворил герцога и священника, поскольку за допросом последовало нудное обсуждение условий брачного контракта – имелись в виду и весьма необычные притязания Лили на наследование титула, а также будущее их возможного потомства.

Паскаль со вздохом покачал головой. Что ж, неудивительно, что Элизабет Боуз стала тем, чем стала… Ведь ее отец прямо-таки источал высокомерие. Бесчувствия и черствости у него было в избытке, но в чем ему действительно не было равных, так это в абсолютной и непоколебимой уверенности в том, что все его суждения непогрешимы; он вел себя так, будто они с Господом каждый день играли вместе на бильярде, а потом, за стаканчиком портвейна, решали судьбы мира и всех тех, кто этот мир населял. А дочь герцога унаследовала его повадки. Точно так же, как унаследовала отцовские серовато-зеленые глаза…

Паскаль снова вздохнул, отгоняя прочь мысли о герцоге, его дочери и священнике. Пора было подумать о чем-то более приятном – обстановка весьма к этому располагала. Паскаль полной грудью вдохнул свежий воздух. Пахло весной, причем именно английской весной. Этот запах он ни с чем бы не спутал! Характерная только для этого времени года и для этой страны смесь ароматов возвращала его к воспоминаниям детства в Роуэнз-клоуз, к тем счастливым часам, которые он проводил в саду, сажая растения и ухаживая за ними.

Сбежав со ступеней, Паскаль быстрым шагом направился к искусственному озеру, окруженному прекрасными садами. По дороге ненадолго остановился, чтобы осмотреть вечнозеленый куст, показавшийся ему интересным. Потом зашагал дальше. Слева от тропинки располагалась часовня с узкими витражными окнами. Эта часовня представляла собой чудесный образчик архитектуры пятнадцатого века, хотя едва ли леди Элизабет Боуз любовалась сейчас совершенными формами нефа.

Заметив старого сгорбленного садовника, высаживавшего растения на дальние клумбы, Паскаль тут же направился к нему, на ходу снимая сюртук. Этот старик казался идеальным источником информации, которым грех не воспользоваться.

– Проклятые паписты… – ворчал себе под нос садовник, яростно вонзая в землю совок. – Запереть в церкви живую душу, морить девчонку голодом… Кто они после этого, если не чертовы язычники!

– Полностью с вами согласен, – с улыбкой сказал Паскаль.

Вздрогнув от неожиданности, старик повернулся к нему и проворчал:

– А вы кто такой?

– Паскаль Ламартин. Увы, я тоже проклятый папист…

– Ничего удивительного, – заметил старик. – Похоже, я тут один не папист. И то лишь потому, что его светлость любит свои цветы, а я свое дело знаю.

– Да, вижу, – кивнул Паскаль. – По дороге сюда я заметил магнолию. Это ведь Magnolia soulangeana, гибрид из Китая, верно?

– Вот так дела… – пробормотал садовник и окинул Паскаля пристальным взглядом. – А тебе это откуда известно, мой мальчик?

– Я и сам садовник, – сказал Паскаль. Опустившись на корточки, он взял второй совок. – Лишняя пара рук никогда не помешает, верно?

– А Альберт Смит не из тех, кто станет отказываться от помощи. Давно я этого ждал. Только что приехали, да?

– Вчера, – ответил Паскаль, осторожно взяв один из саженцев и внимательно его изучая. – А как этим пеларгониям живется в столь холодной почве? Ведь от мыса Доброй Надежды до юга Англии не так уж близко, верно?

– Вы правы, – ответил садовник, одобрительно глядя на Паскаля. – Я их впервые высаживаю в грунт. А раньше всегда выращивал в горшках. Но май, кажется, выдался теплым, так что им сейчас ничего не угрожает. Вон те шток-розы возле стены часовни чувствуют себя прекрасно.

– Да, похоже, они славно тут прижились, и им, кажется, нравится на южной стороне. Да и мальвы, смотрю, крепенькие. Хотелось бы знать, как часто вы их поливаете. Чередуете сухой цикл с влажным или нет?

Старый садовник с удовольствием пустился в объяснения. А Паскаль не торопился; он знал, что сказать и какой вопрос задать, чтобы завоевать доверие старика. Когда же почувствовал, что время пришло, перевел разговор в нужное ему русло.

– Наверное, вы хорошо знаете семью герцога, раз так долго здесь работаете.

– Да, хорошо знаю. Хотя иногда думаю, что лучше бы не знал, – пробурчал старик. – Вы уж меня простите за такие слова…

– Не за что вам у меня прощения просить, – с улыбкой ответил Паскаль. – Каждый имеет право на свое мнение. Хотя если уж честно… Знаете, мне кажется, что падре Меллит впадает в крайности.

– Ты, парень, в самую точку попал! Взять, к примеру, бедняжку леди Лили. Едва рассвело, ее уже потащил в церковь этот фанатик и запер там. Я все видел собственными глазами. Не успела домой вернуться, как снова угодила в беду. «Леди Лили, – подумал я, – в следующий раз беги из дома и не возвращайся, раз уж они начали тебя в церкви запирать».

Паскаль оторвался от работы и посмотрел на садовника.

– Получается, что леди Элизабет постоянно попадает в беду?

– Так и есть, – кивнул старик. – Слишком уж она любопытная и неугомонная. А беда ее в том, что ей тут скучно и общаться не с кем. Особенно после того, как несколько лет назад уехал ее старший брат.

– У леди Элизабет есть брат? – Паскаль был ошеломлен этой новостью. Отчего же тогда старший брат не являлся наследником титула?

– Сводный брат. Леди Лили его обожает, хотя… Не очень-то он благоразумен. Впрочем, в этом они оба пошли в мать.

– Да, конечно, – как бы невзначай заметил Паскаль. – А что-то герцогини нигде не видно…

Мистер Смит шмыгнул носом и пробурчал:

– Она в монастыре. Уехала, когда Лили исполнилось восемь лет.

– В самом деле? – стараясь не выдавать своего удивления, спросил Паскаль. – Герцогиня ушла в монахини?

– Нет, она не монашка. Просто живет в монастыре. Я же тебе говорил, что они – семейка папистов. А этот проклятый фанатик падре Меллит – он тут самый главный. Без его слова у нас ничего не делается.

Паскаль утвердительно кивнул. Все услышанное очень хорошо укладывалось в уже составленную им картину.

– Интересная ситуация, вы не находите? – Паскаль собрал землю холмиком вокруг последнего саженца и потянулся за лейкой.

– Он тут ко всему руку приложил, за что ни возьмись, – сказал мистер Смит и сразу же добавил: – Так что будь осторожен, парень. Один неверный шаг, и тебя вышвырнут вон.

– Боюсь, что мне на это нечего надеяться, – с кривой усмешкой заявил Паскаль.

– Ты мне не веришь? Тогда послушай, что случилось с бедной Мари Маккофферти! Двадцать два года она прослужила здесь, а сегодня утром ее выставили вон. Видел бы ты ее глаза – все красные!

Паскаль вскинул голову и пристально посмотрел на садовника.

– Мари Маккофферти?

– Ее самую! Няньку леди Лили. Хорошая женщина, добрая. Теперь отправилась к сестре… Один из слуг мне об этом рассказал. И кто теперь утешит леди Лили? Никто. Думаю, все это как-то связано с тем монахом и мужчиной, что приехали вчера. Никто не знает, что случилось, но за одно я ручаюсь: тут не обошлось без паписта-священника.

– Не совсем так, – сказал Паскаль. – Возможно, он и подталкивал его светлость к выгодным для себя поступкам, но на этот раз падре Меллит говорил мало.

– Откуда ты знаешь? – удивился садовник. – Может, слышал что-то?

– Каждое слово. Леди Элизабет выдают замуж.

– Неужели?! – воскликнул садовник. – А как ты узнал?

– Ее выдают за меня.

Альберт Смит уронил совок и замер.

Лили уже очень долго стояла на коленях перед алтарем в холодной часовне, и на седьмые сутки заточения ей уже было все равно, откуда придет избавление от пытки – даже смерть бы приняла с благодарностью.

Лили прочитала все покаянные каноны, известные Богу и людям, она исповедовалась каждый день и ни разу не пожаловалась на ломоту в спине и ноющую боль в ногах. Не жаловалась Лили и на то, что живот сводило от голода. Она ничего не говорила о ночных кошмарах и о том, как, просыпаясь в холодном поту, она каждую ночь колотила кулаками в запертую дверь часовни, хотя и знала, что ее никто не услышит. И она часами слушала монотонные наставления падре Меллита, вещавшего о смирении и послушании. Лили думала, что ведет себя как святая, но это ей не помогало – она по-прежнему оставалась в заточении.