– Вы умеете петь? – спросил он сразу, как только она впустила его в комнату.

– Только когда не умираю от голода, как сейчас.

Он передал ей salgadinhos и прочие деликатесы, которые предусмотрительно захватил с собой.

Бель тут же набросилась на еду. Она поглощала пищу с такой жадностью, словно Фернандо тут не было.

«Хм, – подумал продюсер. – Либо это признак чрезмерной самоуверенности, либо нехватки воспитания».

– Я изголодалась, – ответила Бель на так и не заданный вопрос.

– «У меня почти нет денег, а из-за хромоты я не могу выйти на улицу. Хозяйка отеля – злая старая ведьма, которой нравится меня мучить», – продолжил за нее Фернандо.

– Вы, должно быть, умеете читать мысли, сеньор Перейра.

– Да. Вы этого не знали?

Бель, ухмыльнувшись, засунула половину empada себе в рот, энергично жуя. Проглотив пирожок, она спросила:

– Тогда что еще вы видите в моих мыслях?

– Я знаю, что вы амбициозны. И это хорошо. Я вижу, что вы красивы. По крайней мере, когда не набрасываетесь на еду, точно дикий зверь. И я полагаю, что вы талантливы. Но я так и не услышал, как вы поете. Итак, повторю свой вопрос. Вы умеете петь?

– Зачем в немом кино умение петь?

– Послушайте, деточка. Отвечайте на поставленный вопрос. Неужели я так много требую?

– Да.

– Я так много требую?

– Нет. Я имела в виду, что умею петь. Хотите послушать?

– Конечно. Здесь и сейчас?

– Почему бы и нет? Петь без музыки будет немного сложнее, но я думаю, что справлюсь.

– Тогда вперед, чего вы ждете?

Бель встала, стряхнула крошки с платья и отерла рот рукой, а потом поковырялась в зубах – она не хотела, чтобы зритель заметил кусок мяса, который застрял у нее во рту. Фернандо Перейра взирал на это с отвращением.

– Обычно я себя так не веду, – отмахнулась она, заметив выражение его лица.

Затем ее взгляд мечтательно устремился вдаль. Казалось, девушке нужно сосредоточиться, отгородиться от окружающего мира.

Наконец она подняла голову, посмотрела сеньору Перейре в глаза и начала петь. Эту песню на мотив самбы написал ее знакомый, Эйтор душ Празериш.[xxxviii] Это была печальная песня, повествовавшая о несчастной любви.

Фернандо Перейра был потрясен. У девочки был великолепный голос, невероятно сильный, учитывая ее хрупкость. Да и актерская игра Бель оказалась пугающе правдоподобной – казалось, она вот-вот расплачется от этой трагической истории любви. К тому же не следовало забывать и о фантастическом языке тела. Невзирая на поврежденную ногу, перевязанную старым платком, девушке удалось станцевать самбу: ее бедра медленно кружили в такт мелодии, грудь вздымалась и опадала, как при плаче, а движения руки и ног задавали ритм. А то, что Бель почти не поднимала ступни, не бросалось в глаза. Да и отсутствие музыкального сопровождения было почти не заметно. Ей удалось передать ритм этими чувственными движениями тела. Потрясающе, просто потрясающе.

– Мы должны начать немедленно, – прервал ее выступление сеньор Перейра, опасаясь, что и сам расплачется. – Что у вас с ногой? Вы сможете выступить на карнавале?

Бель понимала, что это невозможно. До карнавала оставались считанные дни, а нога все еще болела.

– Ну конечно, – кивнула она.

Бель готова была на все, лишь бы не упустить такой шанс. На все. Пусть ей даже придется отрубить себе пальцы, чтобы надеть туфли. Она стиснет зубы и улыбкой встретит любую боль.

– Давайте перейдем к делу, – предложила она.


В невероятной спешке была написана новая песня для самбы, и Бель исполнила ее, чтобы записать на грампластинку. Знаменитая шляпница работала днем и ночью, сооружая головной убор, выглядевший как огромная гора фруктов, но он был сделан из папье-маше, а потому намного меньше весил. Швея создала платье, напоминавшее костюм жительницы штата Байя, – белое, с рюшечками. Но оно было предназначено для самбы и потому значительно обнажало тело. Ответственный за реквизит в студии Перейры нашел все яркие украшения, какие там только имелись. В рекордные сроки декорации, в которых Бель предстояло выступать, были готовы. В конце для Бель устроили фотосессию для снимка на обложку пластинки. Поскольку упор делался на экзотику, в фотостудию принесли муляжи пальм и попугаев, а на полу рассыпали лепестки гибискуса, да так много, что Бель смогла спрятать распухшую ногу в этом море цветов. Как оказалось, это было излишним, поскольку в итоге Перейра выбрал для обложки портрет Бель. Девушку так загримировали, что она едва себя узнала, но очень себе нравилась. Над портретом жирным шрифтом было написано: «Bela Bel», то есть Красавица Бель. Перейра считал, что это удачный псевдоним. Не писать же «Бель да Сильва», это звучит простовато.

Фернандо Перейра осознавал риски, связанные с таким поспешным планированием. Нельзя быть уверенным, что девчонка с корзинкой фруктов на голове понравится публике. Нельзя быть уверенным, что Бель готова к такому давлению и к растущей популярности. Нельзя быть уверенным, что она сможет расширить свой репертуар. Но Фернандо Перейра знал наверняка, что поставил на ту лошадку. А поскольку карнавал был уже не за горами, следовало действовать быстро. Одним из преимуществ Бель являлась ее молодость. Если подождать до следующего года, подготовить девочку, она не только станет старше, но и утратит свою спонтанность и наивность, придававшие ей такое очарование.

Для карнавального шествия Перейра заказал транспортер – старенькую машину, которую не жаль поцарапать. Она имела открытый кузов, который можно затянуть брезентом. В этом-то кузове и будет выступать Бель. Девушка тщательно забинтует ступню, но так, чтобы зрители этого не заметили. Впрочем, сеньор Перейра не собирался рисковать здоровьем своей будущей звезды. Если ущерб окажется непоправимым, Бель никогда не стать королевой самбы. Кузов собирались украсить ветками и цветами, там же рассядутся и музыканты. Перейра надеялся, что в машину попадет мало яиц и никто из участников не поскользнется: в Рио все еще существовал старый обычай бросать в воздух яйца, муку и limao de cheiro – наполненные водой восковые шарики.

На репетиции времени почти не оставалось. Музыканты и Бель встречались трижды, чтобы соотнести музыку с танцем. «Но это не так уж трагично», – думала Бель. Во время карнавала царила такая неразбериха, что небольшие недостатки выступления оставались незамеченными. Однако в первую очередь ее беспокоил дождь. Он просто не прекращался. В то время как жители Рио оставались невозмутимыми – в конце концов, проливные дожди в этом сезоне были делом совершенно нормальным, – Бель тревожилась о том, что будет с ее шляпкой из папье-маше. Она же превратится в кашу! И танцевать в таком виде Бель не хотелось бы. Она решила обсудить эту проблему со своим покровителем.

– Но, Бель! Почему же вы раньше не сказали? Я и не подумал о такой возможности, однако вы, конечно же, правы. Не можете же вы стоять на сцене как мокрая курица. Я что-нибудь придумаю.

И Перейра так и сделал. В кузов поместили искусственную пальму с настоящими пальмовыми ветками. Под ней-то Бель и должна была танцевать, а листья защитят ее от дождя. Но когда Бель встала под эту пальму, то заметила, что листья свисают слишком низко и она рискует запутаться головным убором в ветках, что будет выглядеть еще смехотворнее.

«Вот черт, – подумала девушка. – Хаос нарастает». Может быть, идея организовать выступление так быстро не столь уж хороша.

Бель, никогда не страдавшая от страха сцены, начала волноваться.

Как можно добиться успеха, если все делается в такой спешке?

«Но у нас всегда так, – говорил ей сеньор Перейра. – Особенно в кино. Просто порой наступает такой момент, когда все нужно делать очень быстро. Нехватка времени лишь подстегивает людей, выявляя их лучшие стороны. Кроме того, все, что мы делаем, – это иллюзия. Никто не заметит, хорошо ли сшито твое платье и нет ли на пальме пятен от клея. Никто не захочет это видеть. Люди с благодарностью принимают все, что им показывают. Они закрывают глаза на мелкие ошибки, потому что хотят оказаться в мире фантазий».

Бель это не особенно убедило, но она кивнула. Перфекционизм был для нее очень важен, и она не выносила подобной халатности. Но что же ей оставалось делать? У них было очень мало времени, чтобы создать нечто зрелищное. И сколь бы хлопотно и неприятно это ни было, все же так лучше, чем вовсе отказаться от участия в карнавальном шествии.

Кроме тревог, связанных с подготовкой к этому знаменательному действу, за три дня до начала карнавала у Бель возникла другая проблема. И имя ей было Селестина Сампайо.

Когда Селестина, не стуча, ворвалась к ней, Бель находилась в своей «гримерке» – если так можно назвать душную кабинку в дальнем углу студии.

– Ха, Красотка Бель, ты думаешь, что самая лучшая, да? Я тебе так скажу: когда-то и со всеми нами произошло то же самое. Если ты сейчас любимица Фернандо, это не значит, что так будет и дальше. Как только появится девчонка помоложе, которая понравится ему больше, с тобой все будет кончено.

Селестина Сампайо была некоронованной королевой карнавала. В прошлые годы она занимала место, которое в этом году досталось Бель. И она была красива. Но женщине уже исполнилось двадцать восемь лет, она стояла на пороге возраста, именуемого «зрелым».

– Я не понимаю, о чем ты, – напряженно ответила Бель.

– Вот как? – Селестина горько рассмеялась.

– Нет. Разве я виновата в том, что я выгляжу, танцую и пою лучше тебя?

– Могу поспорить, ты и кое-что другое делаешь получше.

Бель примерно представляла себе, что Селестина имеет в виду. Поговаривали, что сеньор Перейра – ненасытный любовник, предпочитающий молоденьких девочек. Но с Бель он всегда вел себя корректно и держался вежливо.

– Я таким не занимаюсь. Может, в этом-то и мой секрет. Вы, остальные, продались задешево. Ну да, вы же… дешевки.

И тут Селестина влепила ей пощечину.

«Ну погоди, – подумала Бель. – Я тебе покажу!»

Она в ярости набросилась на соперницу. Селестина попыталась сбежать в коридор, испугавшись такого напора, но Бель не отставала. Через пару секунд дело дошло до драки.

Их перебранку уже заметили другие коллеги по студии. Первым подбежал Августо, тот самый мальчик-подручный, который помог Бель с пластинкой. Но Бель оцарапала ему лицо, и парень отшатнулся. Потом из общей гримерки выскочили статисты и исполнители вторых ролей – они услышали поднявшийся шум. У оператора как раз был перерыв на обед, и, хотя он прибежал довольно быстро, он злился, что не может снять эту сцену на пленку. За ним последовали техники. Все ликовали и болели за одну или другую девушку. Еще чуть-чуть – и они начали бы принимать ставки, как на петушиных боях.

– Прекратите! – крикнул кто-то, но Бель и Селестина ничего не видели и не слышали.

Их бой становился все ожесточеннее, они использовали любые, в том числе и запрещенные приемы. Девушки били друг друга в живот, рвали волосы, царапались. Бель укусила Селестину за ухо, Селестина надавила ей пальцем на глаз.

И только удар плеткой их остановил.

Точно очнувшись от транса, девушки повернулись. Перед ними стоял Перейра, сжимая плетку в руке.

– Я несколько раз требовал, чтобы вы прекратили, но вы не слушали, поэтому пришлось прибегнуть к такому средству, – то ли виноватым, то ли укоризненным тоном произнес он.

Фернандо гордился своей смекалкой и быстрой реакцией. Он послал мальчишку на улицу взять хлыст у какого-нибудь кучера. Невзирая на рост количества автомобилей, в городе еще оставалось множество пролеток с извозчиками, и некоторые из них стояли неподалеку от студии, ожидая желавших сэкономить пассажиров.

Прежде чем Селестина и Бель успели вновь наброситься друг на друга, их растащили.

– Это ни к чему не приведет, – сказал Грегорио, теперешний любовник Селестины.

– Ты не можешь себе такого позволить, – заметил Августо, осторожно вытирая лицо Бель.

– Ты мне за это еще заплатишь! – прорычала Селестина.

– Старая шлюха! – Бель плюнула ей под ноги.

И так продолжалось некоторое время, пока их не развели по разным комнатам.

Бель была вне себя от возмущения.

– Как она могла! – надсаживалась она, глядя на себя в зеркало в гримерке.

Августо молча передал ей вату.

– Как я выгляжу! Я же не смогу выступать в таком виде. Ты только посмотри, Августо, вон уже синяк проступил.

Она принялась отирать лицо ватным тампоном: действительно, на коже уже проступили кровоподтеки.

– Я же ей ничего не сделала. Разве я виновата, что сеньор Перейра считает меня лучшей? Почему бы ей на него с кулаками не наброситься?

– Ох, Бель…

– Таков естественный порядок вещей. Она стареет и должна смириться с этим. Когда мне будет больше двадцати пяти, я не стану выставлять свое дряхлое тело напоказ. Никакого чувства пристойности! Почему бы ей не выйти замуж и не нарожать кучу детей? Поклонников у нее сколько угодно.