Анна Велозо - Небеса нашей нежности

Так произошло и теперь. Антонио направил самолет вниз, охнув от восторга, а потом остановил падение. Грандиозно! Ему потребовалась секунда, чтобы сориентироваться, – и он не заметил стайку чаек. Послышался вскрик, звук бьющегося стекла и ломающейся древесины. А потом Антонио увидел поверхность моря.

Говорят, за мгновение до смерти видишь, как перед тобой пролетает вся жизнь. Но с Антонио ничего подобного не случилось. Он увидел лишь кровь и перья на лобовом стекле, бешено вращающуюся стрелку высотометра и фотографию Каро в кабине.

Он ударился о воду.

И больше ничего не видел и не слышал.

Антонио повезло. Поскольку он вылетел из города так рано, на море еще были рыбаки. Они с интересом наблюдали за его фигурами пилотажа и не особенно удивились, когда биплан упал. Они даже не подозревали, что произошло это не по неосторожности пилота, а из-за стаи птиц. С их точки зрения, Антонио прогневил самого Господа, и кара Божья не заставила себя долго ждать.

Через несколько минут после падения они подплыли к месту, где самолет вошел в воду. На волнах качались обломки. Один из рыбаков, юноша по имени Инасио, прыгнул за борт: он был отличным пловцом и мог оставаться под водой до трех минут. Тут было неглубоко, и потому он быстро обнаружил пилота. Инасио освободил его от ремней безопасности – к счастью, парень всегда носил с собой нож – и вытащил из кабины затонувшего биплана. Он перебросил утопленника через борт рыбацкой лодки, прямо на гору рыбы.

– Ему конец, – заявил старший из трех рыбаков.

– Кто знает? – пожал плечами запыхавшийся Инасио, когда его тоже втащили на борт. – Ну же, Жоао, надави ему на грудь, как ты сделал с сыном Марии, Хосе.

– А смысл?

– О господи, тогда я сам надавлю.

Он принялся делать пострадавшему непрямой массаж сердца.

– Не так. Отойди, дай мне, – приказал ему Жоао.

Двое других рыбаков молча наблюдали, как он ритмично нажимает на грудь Антонио. Послышался треск ломающихся ребер. Затем Жоао перешел к дыханию «изо рта в рот», зажимая нос пилота и вдувая ему воздух в легкие.

– Это омерзительно, – заметил третий рыбак.

– Молчи уже! – напустился на него Инасио. – Тому ребенку он тоже так делал. И сын Марии выжил.

– И все равно это гадко. Не думаю, что этот пилот захотел бы, чтобы его целовал мерзкий старик, пока он тут валяется мертвый.

– Ничего он не мертвый! – стоял на своем Инасио.

Почему-то он чувствовал свою ответственность за жизнь пилота. В конце концов, он же вытащил беднягу из воды. Впрочем, сложно было сказать, почему Инасио так уверен в своей правоте. Лицо мужчины покрывали глубокие порезы, левая нога была вывернута под неестественным углом, а на плече зияла рана. Даже если бы он дышал, шансов выжить у него оставалось немного.

– Дай рубашку, – потребовал Инасио у третьего рыбака. – Нужно остановить кровоте…

И в этот миг их пациент застонал. Старик перевернул пилота на живот и похлопал по спине. На гору рыбы вылился поток воды.

– Ну вот, – немногословно отметил старик и отодвинулся от пострадавшего, чтобы Инасио смог его перевязать.

– Я же говорил, – сухо ответил парень.

Хоть он и радовался спасению пилота, но виду не подал.

Они все с любопытством смотрели на Антонио. Тот постепенно приходил в себя.

– Отличный улов, – простонал он.

И рыбаки залились громким смехом – скорее, от облегчения, чем из-за его меткого замечания.

Антонио очнулся в больничной палате. Первой, кого он увидел, была его мать. Она казалась измученной: женщина исхудала, под глазами пролегли круги, волосы засалились. Антонио испугал ее вид – он привык к цветущей и ухоженной донье Мадлен.

– Ох, Антонио, родной! Ты проснулся! – На глаза ей навернулись слезы.

Она подалась вперед и принялась осыпать лицо сына поцелуями.

– Что… что случилось? – тихо спросил он. Голос звучал так глухо, будто Антонио не разговаривал несколько лет.

– А ты не помнишь? Ты разбился на самолете, но тебя спасли. Ой, милый, мы так боялись за тебя. Мне казалось, что ты умрешь. Мы все молились за тебя, и врачи сделали все возможное…

– Я давно здесь?

– Почти две недели.

– Какое сегодня число?

– Понедельник, 17 мая 1926 года.

Устав от этого короткого разговора, Антонио опять уснул. Он еще успел почувствовать, как мать ободряюще сжала ему руку, а потом погрузился в глубокий сон.

Когда он проснулся на следующее утро, вокруг его кровати собралось довольно много людей: двое мужчин в белых халатах, медсестра и его родители. Они о чем-то совещались.

– …Иначе придется ампутировать, – сказал один из врачей.

Антонио невольно застонал.

Присутствующие сразу же прекратили разговаривать и уставились на него.

– Ох, солнышко! – всхлипнула мать, бросаясь к нему.

– Антонио, мальчик мой, – с деланным весельем в голосе произнес отец, точно они не виделись всего пару часов. Но его истинные чувства выдала дрожь в голосе.

– Что происходит? – спросил Антонио. – Какой-то костоправ хочет что-то мне отрезать?

– Позвольте представиться. Я профессор Шнайдер, – сказал врач постарше. Он говорил с сильным немецким акцентом.

– Профессор – эксперт в области военных травм и протезирования. Он работал в Берлине в знаменитой клинике «Шарите», прежде чем эмигрировать в Порту-Алегри. Мы попросили его приехать сюда и заняться твоим лечением.

– А я доктор Жоао Энрике де Баррос, – сказал второй врач. Он тоже был немолод, на вид около шестидесяти. – Вы в надежных руках, молодой человек.

– И что вы собираетесь ампутировать? – спросил Антонио.

– Ничего! – хором воскликнули отец и доктор Баррос.

– Левую ногу, – хором сказали мать и доктор Шнайдер.

И только медсестра промолчала.

– Ага, – кивнул Антонио, откидываясь на подушку. – Мнения разделились. А вы как думаете, девушка? – спросил он у медсестры.

– Я думаю, что вы выйдете из больницы целым и невредимым.

– Отлично. Я тоже так думаю. – Антонио подмигнул ей. – Вы не оставите меня ненадолго? Мне нужно немного отдохнуть, прежде чем вы расскажете мне все подробности.

Так они и сделали. Из-за двери донеслись голоса врачей и его родителей – они никак не могли договориться, как же его лечить.

Антонио закрыл глаза и попытался отвлечься от происходящего вокруг. Что же случилось? Он ничего не помнил. Если он пережил крушение самолета, то у него должны были остаться какие-то воспоминания. Но в памяти точно зияла огромная дыра. Антонио старался вызвать хоть какие-то воспоминания об аварии, но тщетно. Он помнил только едкий запах рыбы. И то, как он ждал Каро возле ресторана «У Вела». После этого память ему будто стерли.

Это было ужасное чувство – даже хуже, чем страх перед предстоящей ампутацией. Антонио казалось, будто его ограбили, украли у него важную часть жизни. Это его пугало. Что, если воспоминания не вернутся? Мысли о том, что в его памяти так и останется провал в две недели, вселяли в него тревогу. Что он делал все это время? О чем думал, что чувствовал? Вдруг однажды кто-то заговорит с ним и, подмигивая, намекнет ему на «те события в клубе», о которых он не помнит? Или через пару месяцев хорошенькая горничная придет к нему и продемонстрирует округлившийся животик, утверждая, что он – отец ее будущего ребенка? Антонио даже не сумеет ей возразить, поскольку это вполне может оказаться правдой. Хотя он не из тех мужчин, которые спят с горничными. Вот только… откуда он это знает? Можно ли быть уверенным в том, что память его не обманывает? Вдруг при падении он получил необратимые повреждения мозга?

В целом ситуация была кошмарная. Лучше всего никому не рассказывать о потере памяти, иначе кто-нибудь захочет воспользоваться этим обстоятельством. Антонио утешал себя тем, что память, скорее всего, вернется. Он уже слышал о таких случаях – люди теряли память после тяжелых травм или ужасных событий, но она обычно возвращалась. Наверное, вскоре он вспомнит об этих четырнадцати днях жизни. Оставалось только надеяться, что до тех пор никто ничего не заметит.

Это оказалось не так просто. Пока его родители спорили с врачами, в комнату вошли двое мужчин в форме. Они сообщили Антонио, что создана комиссия по расследованию катастрофы. Они задавали ему вопросы, на которые тот не мог ответить.

– Свидетели видели, как вы выполняли фигуры пилотажа, – сказал один.

– Вот как? – Антонио был благодарен ему за подсказку, которая могла навести его на мысли о причинах падения.

– Да. Нам сказали, что вы пустили самолет в штопор с большой высоты и выровняли его над водой.

– Да, это называется stall. Это упражнение входит в стандартную тренировку пилота.

«Вот, значит, как, – подумал он. – Наверное, в тот день я перестарался».

– Но при этом пилот не падает в воду, насколько я понимаю.

– Нет.

– Итак, что же произошло?

– Я…

– Довольно! – В комнату ворвался доктор де Баррос. – Моему пациенту нужен покой. Вы можете прийти завтра и поговорить с ним в течение десяти минут. Дело не срочное, а сеньору Карвальо нужно выздоравливать, не так ли? Кроме того, от случившегося пострадал только он сам.

Еще никогда Антонио так не радовался приходу врача. Де Баррос выпроводил обоих полицейских, а затем сказал родителям Антонио и немецкому врачу:

– Дайте мне пять минут. – После этого он захлопнул дверь у них перед носом. – Итак, дорогой мой сеньор Карвальо…

После этого де Баррос насколько минут описывал Антонио его состояние, шансы на выздоровление и стратегию лечения.

– Но для этого вы должны в точности придерживаться моих указаний. И когда я говорю «в точности», я именно это и имею в виду. Ваша готовность работать над выздоровлением имеет решающее значение. – Врач помолчал. – Я вам кое-что принес. Подарок или вознаграждение за усилия, уж не знаю, как это назвать. Рыбаки, вытащившие вас из воды, нашли вот это. – Он протянул Антонио какую-то бумагу. – Ее привезли с вами в больницу.

Антонио не сразу понял, что это снимок Каро из кабины пилота. Парень сглотнул, стараясь сдержать слезы. Неужели Каро была с ним в самолете?

Письмо Марии пришло в тот же день, когда она сама приехала, только на пару часов раньше. Оно добиралось до Рио две недели, и конверт выглядел потрепанным, а адрес немного размазался, да и марка почти отклеилась. Ана Каролина осмотрела его со всех сторон. Ей нравились конверты, прошедшие через много рук, и ей нравилось получать письма из других стран.

Дорогая моя кузина!

Нужно же было проехать тысячи километров, чтобы прибыть в место, ничем не отличающееся от моего дома. Буэнос-Айрес – настоящий европейский город, в нем дух цивилизации сильнее, чем в Рио. С одной стороны, это приятно, поскольку нам легко было приспособиться к здешним устоям. С другой стороны, я немного разочарована: на противоположном краю мира ожидаешь встретить хоть немного экзотики. Ну да ладно, не стану обременять тебя своими жалобами. Мужчины здесь порывисты и очень, очень красивы. Женщины, к сожалению, тоже. И везде танцуют танго, это потрясающе! Мы с Морисом попытались научиться этому танцу, но он сложнее, чем кажется. Аргентинцы над нами посмеиваются, но мне кажется, что наши попытки их растрогали. В вопросах моды и стиля жизни аргентинцы во многом превзошли бразильцев, и у меня возникла теория, что это связано с климатом. Чем прохладнее, тем сильнее разгорается фантазия людей. (Поэтично, да? Мне стоило бы стать поэтом). Тут уже немного неуютно, осень вступила в свои права. А я этого и не ожидала. Я думала, во всей Южной Америке так же жарко, как в Рио. Ну, вот видишь, век живи – век учись. Еще тут можно покупать отменную говядину почти даром, что для нас, французов, необычно. Мне кажется, я поправилась на целую тонну. Я рада предстоящей поездке в Чили, а оттуда – в Рио. Уверена, теперь мы сможем лучше общаться. Все дело было в этом противном дожде, я думаю. Когда засияет солнышко и мы отметим твою свадьбу, то позабудем обо всех мелких ссорах.

Передавай всем привет и пожелай мне удачи, чтобы в Чили мы не замерзли. Говорят, там горы, а зимой все заметено снегом. Ужасно, да?

Целую, обнимаю.Твоя Мария

Ана Каролина, улыбнувшись, отложила письмо. Вот она, Мария, во всей своей красе. Она пишет о погоде, о фигуре, о танцах и красивых мужчинах. То была сама основа ее существования, и эта неподдельная беззаботность успокаивала. Ана Каролина задумалась о теории климата – как холод влияет на жаркие фантазии – и сочла ее чушью. Большинство развитых культур прошлых эпох расцвело в теплом климате, да и эротике благоприятствует жара, а не холод. Ана Каролина по себе это знала: теплыми вечерами ее страсть усиливалась. Например, в тот вечер на карнавале, когда… О нет, только не думать об этом! Но ей было так тяжело не вспоминать тот вечер. Она тосковала по Антонио, его объятиям, поцелуям, страстной любви, столь ненасытной и порывистой, всепоглощающей. Лежа ночью в постели и предаваясь эротическим фантазиям, она представляла не своего жениха, а Антонио. Видя самолет в небе, она вспоминала тот полет с Антонио, когда они поцеловались. А когда приходил почтальон, Ана Каролина надеялась, что он принесет письмо от Антонио, которое можно будет сжечь, не читая. Вот уже несколько недель от него не было вестей. Собственно, это должно было помочь Ане Каролине позабыть о нем, как она и хотела. Нужно было радоваться, что ее молчание в ответ на его пылкие послания оказалось успешной стратегией. Но почему-то все было не так. Ана Каролина сходила с ума от ревности. Она вновь и вновь представляла себе, как он целует другую. Как ласкает тело своей жены. В отчаянии Ана Каролина представляла себе все подробности жаркого соития Антонио с той незнакомкой, на которой он женился. Брал ли он ее с таким же пылом, как Ану Каролину? Сгорала ли она от страсти в его объятьях? Ана Каролина ненавидела себя за такие мысли, но ничего не могла с собой поделать. Иногда вечерами она уходила в свою комнату, чтобы предаться этим пугающим и в то же время столь возбуждающим фантазиям. Она даже перенесла к себе из гостиной граммофон и слушала одну и ту же песню – ту самую песню с карнавала, напоминавшую ей об Антонио. И хотя Ана Каролина понимала, как глупо ведет себя, она не могла остановиться. Вот и теперь ее объяло то же настроение. Как хорошо, что вскоре приедут Мария и Морис! Они отвлекут ее от подобных мыслей. Молодожены позвонили Ане Каролине из Сан-Паулу и сообщили, что поезд прибудет на вокзал в четыре часа. Значит, скоро нужно отправляться в путь. Энрике был занят на стройке и присоединится к ним только вечером. Может, это и к лучшему. Пустая болтовня Марии с Аной Каролиной едва ли его заинтересует. Да и ей самой не хотелось проводить много времени в обществе своего жениха. Сам того не зная, он вызывал в ней угрызения совести, и Ана Каролина отвечала на это раздражением. Энрике такого не заслуживал, но Ана Каролина никогда не умела притворяться. Лучше держаться от Энрике подальше, пока она не переживет разочарование от разрыва с Антонио.