Анна Велозо - Небеса нашей нежности

– Пойдем в дом, тут стало прохладно. – Встав, он протянул Вите руку.

– А мне нравится. Наверное, это оттого, что я и сама холодна. – Вита осталась сидеть в кресле, упрямо не обращая внимания на его руку.

Когда Леон ушел в дом, ей стало стыдно. Ну почему последнее слово всегда должно оставаться за ней?

Бель не понимала Августо. Она предложила ему поговорить с отцом, чтобы тот взял Августо в свою фирму. Она была уверена, что отец оценит Августо и тот принесет фирме много пользы.

Но юноша отказался.

– Я хочу добиться всего без посторонней помощи. Так… я всегда буду чувствовать, что чем-то тебе обязан.

– Какая чепуха, Августо! – возмутилась Бель. – Любому человеку может понадобиться помощь или чужие связи. Что в этом плохого? Тебе ведь все равно пришлось бы усердно работать.

– Мне нравится на киностудии. Почему тебе так хочется доказать мне, что у меня плохая работа?

– Но тебе тоже кажется, что у меня плохая работа. Говоришь, что Перейра меня обирает.

– И это правда.

– Нет, неправда. По крайней мере, за мои выступления в «Папагайо» он не получает ни сентаво.

– Нет?

– Нет. Я оттуда ушла. Слишком высокая конкуренция. Теперь я буду выступать в «Касабланке», там я заработаю в два раза больше.

– Это же отлично, Бель! Поздравляю.

– Спасибо. Завтра у меня там первое выступление. Давай я закажу для тебя столик? Мне будет легче, если среди зрителей окажется хоть кто-то знакомый.

– Ты хочешь сказать, если среди зрителей хоть кто-то будет аплодировать тебе?

– Ха! Да зал взорвется аплодисментами! Публика будет в восторге.

– Ну конечно, – согласился Августо. И он действительно в это верил.

– Значит, договорились? Приходи к девяти вечера в «Касабланку», я закажу тебе столик, откуда будет хорошо видна сцена.

– С удовольствием.

Августо не знал, как ему отговорить Бель. Он не мог позволить себе ужин в «Касабланке», поэтому весь вечер ему придется сидеть с лимонадом. Да и одеть ему было нечего – разве что порыться в реквизите студии. Там можно найти шикарную шляпу и модный галстук, да и фрак он сумеет подобрать. Августо надеялся, что этого будет достаточно, чтобы его впустили. А ведь он мог бы «поболеть» за Бель из-за сцены – за кулисами он чувствовал себя намного лучше. Но когда Бель отказывалась от своих желаний? Раз уж ей хотелось увидеть Августо среди зрителей, так тому и быть.

Впрочем, это оказалось не так уж легко. Бель было трудно добиться своего в первый же рабочий вечер, но в итоге ей пошли навстречу.

Потом проблемы возникли уже у Августо: его отказывался пускать швейцар, поскольку у него не было галстука-«бабочки», а фрак больше походил на костюм клоуна, чем на вечерний наряд. Но благодаря невероятной способности Августо договариваться с кем угодно, он сумел переубедить охранника, сказав, что работает на киностудии, а там следят за последней модой, и такой фрак вскоре станет самым популярным вечерним костюмом в Рио. После недолгих пререканий охранник все-таки пустил его внутрь. В «Касабланке» Августо усадили за худший столик в углу, но парень был этому только рад – он сможет видеть и слышать Бель, а она его уж точно заметит, поскольку он собирался аплодировать ей громче всех. Может быть, он даже крикнет: «Viva [xlix] Бела Бель!» или что-то подобное. Августо был не из стеснительных.

Похоже, в этом клубе подавали только алкогольные напитки, и цены поражали воображение. Местного пива или лимонада в меню не было, и официантка смерила Августо презрительным взглядом, когда тот ограничился содовой. Ходившая по залу продавщица сигарет тоже долго не отставала от него, но в конце концов отступила, неодобрительно взглянув на нерадивого клиента. Августо стало не по себе. Ему тут было не место. Этот клуб предназначался для богатых и белых людей. Посетители, сидевшие за соседним столиком, откровенно пялились на Августо, и ему вдруг все это показалось не такой уж веселой затеей. Ему стало стыдно за свой наряд. Но сейчас было уже поздно что-то менять.

Полчаса до выступления Бель показались ему целой вечностью. Если бы он хотя бы не оказался тут один! Не было сигареты, которую можно покрутить в руках, не было напитка, чтобы отпивать из бокала. Оставалось грызть ногти и приглаживать волосы, пока ладони у него не стали липкими от помады. Тогда Августо принялся крутить пепельницу, но в итоге уронил ее на пол, и люди за соседними столиками обернулись на грохот, глядя на парня с явным раздражением. Но пепельница хотя бы не разбилась.

Наконец время настало. Конферансье объявил выход Бела Бель – Красотки Бель, – расхвалив исполнительницу: «очаровательнейшая, талантливейшая, обворожительнейшая». Оркестр выбил дробь, в зале послышались жидкие аплодисменты, и только Августо хлопал в ладоши изо всех сил.

И когда Бель запела, ему показалось, что из-за туч выглянуло солнце. Он позабыл обо всем вокруг – и о недовольной официантке, бросавшей презрительные взгляды на полупустой бокал с содовой, и о посетителях клуба, болтавших, пивших и смеявшихся за своими столиками, словно никто и не выступал на сцене.

Но Бель это не тревожило. Она уже привыкла, что люди в клубах не обращают на нее особого внимания. Вначале это ей мешало, но она свыклась с такими условиями, осознав, что дело вовсе не в ее манере выступления. Даже когда она полностью выкладывалась на сцене, пела и танцевала, как богиня, люди все равно были заняты в первую очередь собой. Они для того и шли в такие клубы – cafe-teatro, – чтобы выпить и поболтать под приятную музыку. И только когда им нечего было сказать и за столиком повисало неприятное молчание, люди делали вид, что им интересно выступление. Лишь немногие приходили сюда посмотреть на заявленное представление.

Сегодня Бель была в отличной форме и превосходном настроении. Она была рада, что в зале сидит Августо, а волнение перед выступлением ее только подзадоривало. Оркестр играл великолепно, это она поняла еще днем на репетиции, а акустика в зале позволяла пройтись между столиками, обращаясь к каждому лично. Публика это обожала. Когда Бель останавливалась у столиков и склонялась к мужчинам, позволяя им заглянуть ей в декольте, настроение в зале улучшалось. У столиков, за которыми сидели пары, Бель могла разыграть сцену ревности, веселившую публику. Благодаря этому трюку чаевые всегда были отличными: люди, к которым она обращалась лично, не скупились.

Августо был очарован. Когда Бель подошла к его столику, исполняя песню о безответной любви и сердечных муках, она столь правдоподобно изобразила эти чувства, что в душе Августо зажглась искорка надежды. Может быть, Бель все же испытывает к нему нечто большее, чем он полагал? Но уже через минуту эта надежда угасла – за соседним столиком Бель с такой же отдачей сыграла роль покинутой возлюбленной. Там сидела компания из пяти человек – видимо, они отмечали день рождения самого старшего и, похоже, главного из них. Бель в отчаянии прижимала руки к груди, ее лицо исказила гримаса страсти, она даже присела на колени к имениннику, но тут же вскочила, точно не могла выносить больше душевную боль.

Августо был в восторге. Представление Бель вышло очень удачным, и оно понравилось этой компании. Но как Бель могут быть ведомы подобные душевные терзания? Как она может изображать их столь правдоподобно?

Ей только исполнилось семнадцать, и, насколько было известно Августо, Бель не довелось испытать великую любовь или страшную трагедию. Но, глядя на нее, можно было поверить в то, что она намного старше и в ее жизни разыгралась какая-то драма. После каждой песни Бель аплодисменты становились громче. Исполнив двенадцать произведений, она удалилась за кулисы, однако публика, ликуя, вызвала ее на бис. Бель немного поломалась, но исполнила желании зрителей. Она – во второй раз за этот вечер – исполнила свою наиболее популярную песню «Сладкие фрукты» и ушла в гримерку.

Помещение было крохотным, но Бель хотя бы удалось договориться о том, чтобы оно осталось только в ее распоряжении. Сняв шляпку, она присела за трюмо и взглянула на свое отражение в зеркале: лицо раскраснелось, глаза сияют. Ей нравилось то, что она видела. Налив себе воды из кувшина, она чокнулась с зеркалом: «Молодец, Бела Бель». В этот момент в дверь постучали.

Прежде чем она успела ответить «Войдите», в комнату ввалилось четверо человек из той компании за столом.

– Вы выступали потрясающе, дорогая, – поздравил ее старший из группы, который, как Бель совершенно верно предположила, был их начальником.

– Спасибо.

Бель трудно было подобрать подходящий тон: ей не хотелось обидеть поклонников, но ее смущало столь неожиданное вторжение в ее гримерку.

– Я хочу пригласить вас за мой столик на бокал шампанского.

– Это очень мило с вашей стороны, сеньор… эм… – Бель подождала немного, думая, что он назовет свое имя, но этого не произошло. – Но нет, спасибо. Я очень устала.

– Однако вы вовсе не кажетесь уставшей, – возразил другой.

– Нет, она скорее… такая бойкая девица… – согласился третий, и все четверо расхохотались.

– Я очень рада, что вам понравилось мое представление, – холодно сказала Бель. Эти мужчины выпили лишнего, она это чувствовала. – И все же я вынуждена попросить вас покинуть мою гримерку.

– А раньше ты не была такой недотрогой… – Старший опустил ладонь на плечо Бель.

– Раньше я играла на сцене. – Она оттолкнула его руку.

– Ой, только не нужно ломаться! Такое не сыграешь. Нужно, чтобы похотливость была в крови.

– Уходите. Немедленно.

– Может, нам оставить даму в покое? – предложил четвертый, до того молча наблюдавший за происходящим.

– Альмейда Кампос, не будь таким занудой, – осадил его второй.

– Да, Энрике, ты просто не знаешь. Черные сами этого хотят, постоянно. Особенно те, кто называет себя «людьми искусства». Их искусство – не в пении… Оно у них между ножек…

Трое расхохотались, четвертый промолчал.

Бель встала так резко, что стул отлетел в сторону.

– Довольно! – воскликнула она. – Убирайтесь отсюда, сволочи, иначе я позову на помощь!

– Ты каким тоном со мной разговариваешь, черномазая? – вкрадчиво осведомился старший, едва скрывая ярость. – Мы хотели пригласить тебя в нашу славную компанию, и ты могла бы на этом неплохо подзаработать. Я уже отложил для тебя кругленькую сумму. А теперь ты решила состроить из себя невесть что.

Бель замахнулась, собираясь влепить мужчине пощечину, но он оказался быстрее и железной хваткой сжал ее запястье, а второй рукой грубо обхватил грудь.

– Так вам больше всего нравится, да? Крепкая рука.

– Помогите! – завопила Бель, но второй мужчина зажал ей рот ладонью.

Она изогнулась, попыталась укусить второго, а старшему всадить колено в пах.

– Ах ты, упрямая шлюшка! – ухмыльнулся старший. – Держи ее, Луис.

– Но, patrao, так нельзя, – вмешался четвертый.

– Смотри, мальчик мой. Я тебе покажу, что можно, а что нельзя. От жизни нужно брать все, чего тебе хочется, иначе ты никогда ничего не добьешься.

Пока двое других мужчин держали Бель, старший задрал ей юбку. Бель отчаянно сопротивлялась, лягалась, царапалась и кусалась. Ей удалось расцарапать второму лицо, а третьему поранить ногу, но при таком количестве противников ее попытки высвободиться оставались тщетными. Ей сунули кляп в рот и бросили животом на комод.

– Помоги-ка мне, Энрике, она лягается, как кобыла, – приказал первый четвертому, но тот не сдвинулся с места.

– Необъезженной лошадке нужен настоящий жеребец, да? – похотливо прошептал старший. – Свяжи ее!

Когда Бель больше не могла двигаться, patrao встал позади нее, а потом ввел в нее палец. Второй рукой он принялся стягивать штаны.

– О, да у нас тут девственница, – тяжело дыша, пробормотал он. – Ты могла бы отлично заработать, девочка. Но иначе ты не захотела. А когда мы с тобой покончим, ломаться ты больше не будешь.

У Бель слезы градом катились по лицу. Старший быстро кончил.

Энрике тоже плакал, но не решался вмешиваться. К чему бы это привело? Насильников было больше. И, невзирая на стыд и сочувствие к девушке, он заметил, что насилие вызывает в нем не только отвращение, но и возбуждение.

После того как насильники ушли, Бель кулем повалилась на пол, плача от боли. Ей хотелось умереть. Но физическая боль не имела никакого значения по сравнению с психической травмой, которую она перенесла. Бель было стыдно за то, что произошло. Она ненавидела своих насильников, но больше всего она ненавидела себя. Вновь и вновь она думала о том, как могла избежать этого. Она и сама не знала, сколько пролежала там – может, несколько минут, а может, несколько часов. Да и какая разница? Издалека доносились звуки музыки, шоу на сцене продолжалось. Затем в дверь тихонько постучали. Бель не шелохнулась, когда в гримерку осторожно заглянул Августо.