И отец исправно приносил Антонио письма, газеты и журналы. Письма приходили со всех концов света. Похоже, новость о его падении разлетелась быстро. Многие спрашивали его о причинах аварии, но Антонио до сих пор ничего не помнил. Мысль о том, что коллеги сочтут его легкомысленным или, что еще хуже, неумелым летчиком, сводила его с ума. Он хотел бы сказать, что проблема была в моторе, но наблюдения рыбаков опровергали эту теорию. Биплан, у которого отказал мотор, не падает боком вниз, особенно в такой солнечный и безветренный день. Обычно он летит еще некоторое время, за которое пилот пытается совершить аварийную посадку. Может, он заходил на вираж, и у него заклинило штурвал? Или свело судорогой ногу в тот момент, когда нужно было нажать на педаль? Все подобные объяснения казались крайне маловероятными. У него никогда не случалось судорог, а биплан находился в идеальном состоянии. По крайней мере, так обстояли дела за две недели до катастрофы – после этого Антонио ничего не помнил. Это было ужасно. Мысли об этом разъедали его изнутри.

Наконец у него возникла другая идея, страшнее всех предыдущих: может быть, он пытался покончить с собой? В последний день, о котором он помнил, его преследовали печальные мысли и чувство безнадежности. Единственная женщина, которую он так любил, без которой он не представлял себе жизни, отвергла его, и на то были весомые причины, от них так просто не избавишься. Если бы Антонио был уверен в том, что Каро любит его, ничто бы его не остановило, он преодолел бы любые преграды. Но откуда ему было это знать? Разве она признавалась ему в любви? Нет. Может быть, ее утомляли его ухаживания, и своим напором он сам же обратил ее в бегство. Этот вопрос – бороться за свою любовь или нет – повергал его в состояние безволия. Может быть, тогда в нем проснулось стремление к смерти? По крайней мере, сейчас он уже знал, что Каро с ним на биплане не было. Рыбаки не заметили второго человека в самолете. С другой стороны, пассажир мог бы и выпасть, а найти тело в широких водах Атлантики… Да. Но Антонио прочитал все газеты Рио, вышедшие со дня его падения. Если бы кто-то из высшего общества пропал без вести, об этом написали бы. Тем не менее полную уверенность ему мог бы подарить разговор с Энрике, но друг так и не проведал его в больнице. Антонио был разочарован – и обеспокоен. Может быть, Энрике узнал об эскападах Аны Каролины? Или она сама призналась ему? И поэтому он избегает Антонио? Или Энрике еще не знает об авиакатастрофе? Это вполне возможно. Энрике был увлечен своими делами и не обращал внимания на газеты, если там ничего не писали о стройке. Но нужно быть совсем уж глухим и слепым, чтобы не прознать о случившемся. О падении биплана написали в передовице главной газеты Рио, и потом еще было несколько заметок. Мать Антонио – к его стыду – вырезала все эти статьи и собирала их в папку, словно речь шла о выдающемся достижении, а вовсе не о несчастном случае, чуть было не стоившем ему ноги. Доктор Жоао Энрике де Баррос показался Антонио человеком весьма неприятным, но компетентным, благодаря его усилиям ампутации удалось избежать. Был даже шанс, что когда-нибудь Антонио сможет нормально ходить, но, скорее всего, он навсегда останется хромым. Де Баррос прямо, без тени сочувствия изложил ему перспективы выздоровления, и Антонио был этому рад. Он терпеть не мог людей, лгавших о радужных возможностях и из сочувствия говоривших с ним как с впечатлительной девчонкой. В Европе Антонио не раз встречал искалеченных мужчин – ему стоило бы радоваться, что он не принимал участия в той ужасной войне и сейчас речь шла только о возможной хромоте. В больнице ему было скучно, и он читал все подряд. Теперь Антонио знал, что происходит в Рио: он читал газеты от корки до корки, новости важные и не очень, политические обзоры, статьи о спорте, даже объявления. В маленьком фельетоне в «Жорналь де Бразил» описывалось выступление певицы Бела Бель в «Касабланке», и Антонио что-то припомнил. Он знал это заведение, и фотография певицы показалась ему смутно знакомой, хотя под гигантской шляпой с фруктами едва можно было разглядеть ее лицо. Откуда же он ее знает? Антонио отчаянно пытался вспомнить, но тщетно. Проклятая амнезия!

Наверняка он видел ее выступление в то время, о событиях которого теперь забыл. Но чем дольше Антонио раздумывал, тем недоступнее становились обрывки воспоминаний, всколыхнувшиеся от этого снимка.

Иногда, просыпаясь, он чувствовал, что образы его сна были навеяны событиями, произошедшими в те недели. Но в этом сумрачном состоянии, на грани сна и яви, он видел то, чего случиться никак не могло, иначе ему об этом рассказали бы. «Ты летел над Амазонкой. Ты попал в шторм над Флорида-Кис». Но это было невозможно! Судя по тому, что ему говорили, последние недели он провел в Рио. Однако образы были такими яркими, словно этот полет состоялся совсем недавно. Порождены ли они его фантазией? Или перед несчастным случаем он мечтал об этом полете, строил какие-то планы? Да, похоже, он планировал долгий перелет, вскоре это стало очевидно. Среди писем, которые его отец приносил в больницу, были счета за предметы, нужные в путешествии, – например, спальник и фонарик. Кроме того, приходили ответы от авиаконструкторов, живших в США. Инженеры выражали свое сожаление о том, что не смогут ему помочь. Антонио было стыдно получать отказ, не зная, о чем он просил этих людей.

Как бы то ни было, он все еще помнил, как выглядит Каро. Долгие часы, проведенные в одиночестве, когда ни близкие, ни друзья не сидели на краю его кровати, обжигая Антонио сочувствующими взглядами, он посвящал воспоминаниям о ней. Как неловко, как неуклюже она выглядела тогда в Париже, в том кабаре: совсем еще девчушка, отчаянно разыгрывавшая роль «фам фаталь». Как она была прекрасна в брюках и шапке пилота, с ярко-красной помадой на губах и коротким локоном, выбившимся из-под шлема! Как страстно она отдалась ему на карнавале: веки опущены, рот приоткрыт, голова запрокинута, за спиной – крылья бабочки. Это воспоминание было самым лучшим, оно отражало все мечты и устремления Антонио: вновь увидеть, как она трепещет от его прикосновений, беззаботная, свободная.

Хуже всего в больнице были вечера. Больным подавали омерзительный ужин, да еще и в пять часов вечера, поэтому все остальное время делать было нечего. Оставалась скука. И одиночество.

Антонио еще никогда так много не читал: газеты, справочники по самолетостроению, сборники стихов, модные романы. Он жадно проглатывал все, что приносили ему сердобольные посетители. Эти произведения не трогали его душу, главное – прочитать побольше и побыстрее, а качество не имело значения. Его обычная привередливость в вопросах чтения скрылась в укромном уголке сознания, там же, где и память тех двух недель. Антонио надеялся, что и то, и другое вернется.

Доктор де Баррос заверил его, что вскоре воспоминания вернутся. О том, восстановятся ли предпочтения Антонио в чтении и еде, он не говорил.

– Посмотри-ка, любовное письмо! – ухмыльнулся отец, протягивая ему конверт. – Почерк явно женский. Кто это тебе пишет?

Антонио взял послание, осмотрел его со всех сторон, но адреса отправителя не нашел, только в углу стояли буквы – А. К. К. Его сердце бешено забилось в груди, но в присутствии отца Антонио не хотел читать письмо, не хотел говорить отцу, что ему пишет дочь заклятого врага их семьи.

– О, это одна пожилая дама из телеграфного бюро, она присылает мне билеты в кино. Недавно мы с ней побились об заклад, и она проспорила. – Ничего лучшего ему в голову не пришло.

– Только маме не говори, что ты споришь на деньги. Она считает, что это против воли Божьей. И никогда не спорь с женщиной.

Антонио покачал головой.

– Я так обычно не делаю. Только если уверен на сто процентов, что я выиграю.

Время до ухода отца тянулось бесконечно. Едва дверь за ним закрылась, как Антонио разорвал конверт. Каро! Наконец-то она написала ему!

Но, прочитав письмо, он застонал от разочарования. Она написала ему только для того, чтобы пожелать скорейшего выздоровления. И сообщить то, что и так уже было понятно по ее молчанию. Пожелание скорейшего выздоровления, ну надо же! Как равнодушно, как холодно она написала ему. По сравнению с этим посланием поздравительная открытка от занудливого старого профессора покажется образцом сердечности.

Он вновь и вновь перечитывал эти строки, анализируя каждую мельчайшую деталь.

«Антонио», написала она, не «дорогой Антонио». «Молюсь, чтобы ты поскорее поправился и вновь смог летать». Что это значит? Разве Каро не написала бы «верю»? Слово «молиться» так ей не подходило… А эта формулировка: «…Если бы наши отношения переступили границы дружбы и переросли в нечто большее»? Но это и так уже давно произошло! Антонио не мог понять, что означает это странное письмо. Почерк казался немного шатким и угловатым, словно эти строки писала женщина преклонных лет. Впрочем, почерк Антонио понравился, хотя он не мог представить себе, чтобы Каро писала именно так. Да, и главное. Она подписалась «Ана Каролина». Почему не «Каро»? Он никогда не называл ее иначе, и, в конце концов, именно это имя она и назвала ему в тот день, когда они познакомились. Антонио думал об этом целый день, но затем взял себя в руки. Не стоило ломать над этим голову. Пока он тут, в этой больнице, он все равно ничего не сможет с этим поделать. Итак, Антонио сунул письмо в одну из принесенных ему книг – он так и не дочитал ее от скуки – и решил посвятить все свои мысли и устремления выздоровлению. Он твердо вознамерился выполнять все указания своего сурового, но толкового врача, делать все необходимые упражнения и ходить по коридору, пока ему не удастся отказаться от палочки. Антонио не собирался оставаться инвалидом.

Первые попытки оказались унизительными. Уже после пары шагов Антонио упал, и медсестре пришлось поднимать его. Он попробовал вновь – с тем же результатом. Но он не сдавался. Он пробовал снова и снова, иногда по ночам, когда медсестра уходила спать в свою комнату. Падая, он хотел подниматься сам, а не видеть испуганное лицо своей помощницы. Вначале ему удалось обойти вокруг кровати, хватаясь за опоры – к сожалению, это происходило чаще, чем хотелось бы.

Вставать с пола было непросто и очень больно, но ему это удавалось. Когда первый этап подготовки был преодолен, Антонио решился пройти путь подлиннее – от кровати до двери комнаты. Он пару раз упал, и на то, чтобы встать, ушло много времени, боль сводила с ума, но он передвигался самостоятельно! Успех окрылил его. Следующей целью стала комната старшей медсестры. Теперь Антонио тренировался и днем – удивленные и ободряющие взгляды врачей, медсестер и других пациентов придавали ему сил.

Доктор Жоао Энрике де Баррос втайне восхищался упорством, с которым этот юноша добивался своей цели – вновь научиться ходить. И все же как врач он должен был позаботиться о том, чтобы Антонио не перестарался. Чрезмерные тренировки могли привести к нежелательному эффекту и замедлить процесс выздоровления. Интенсивные нагрузки также могли привести к катастрофе. Врачу нужно было направлять своего пациента, оберегать его и позаботиться о том, чтобы он правильно выполнял упражнения.

– Я знаю, что вы обо мне невысокого мнения, – своим обычным ворчливым тоном заявил он однажды, входя в палату Антонио. – И, не стану отрицать, я отношусь к вам так же. Но мой долг – поддержать столь упорного пациента. Поэтому ложитесь-ка в кровать и делайте, что вам говорят.

Антонио так удивился, что без размышлений выполнил требование врача. Но затем до него дошел комизм ситуации, и парень расхохотался.

– Тут не над чем смеяться, поверьте мне. Если вы хотите полностью выздороветь, нам предстоит много работы.

С этими словами де Баррос взял его больную ногу и принялся ее растягивать и выкручивать, пока у Антонио на лбу не выступили капельки пота.

– Вот видите, ничего смешного. Но вы хорошо держитесь, молодой человек. Это вызывает уважение.

Врач просунул руку под колено Антонио и, приподняв его ногу, принялся сгибать ее и разгибать, двигать влево и вправо, по кругу, разминая мышцы. Иногда при этом де Баррос хмурился, иногда просил пациента потерпеть.

Эту гимнастику они выполняли несколько дней подряд, и вскоре Антонио понял, что это единственная процедура, которую ему делают в больнице. Все остальные повреждения зажили, а таблетки от головной боли, по-прежнему доставлявшей Антонио много хлопот, можно было принимать и дома.

– Все, я выписываюсь из больницы, – сказал он де Барросу.

– Но вы только начали делать успехи.

– Да, это так. Но я могу регулярно приходить на гимнастику и заниматься с вами, например, по часу в день.

– Я вас не понимаю. Тут вы в надежных руках, вам ни о чем не нужно беспокоиться, вам оказывают превосходную медицинскую помощь.

– Дома мне тоже ни о чем не придется беспокоиться, но там я хоть поем по-человечески. К тому же мне сдается, что родной дом положительно скажется на моем душевном состоянии. Там я буду чувствовать себя не таким больным.