А на земле остался жить Федор Ласкарев, сирота из-под Твери. Артур знал всю биографию Ласкарева – благо несколько раз им удалось побеседовать.

После долгих мытарств, лечения в госпитале, проверок – Артур вновь оказался в России. Чудом ему удалось сохранить дневник Менгеле. («Хотел бы я видеть его рожу, когда он обнаружил, что в саквояжике у него совсем не то, что надо! Наверное, очень сильно разозлил своих новых покровителей!»)

Артур вновь ловко разыграл из себя инвалида, солдата, вышедшего еле живым из фашистских застенков.

Ночами, тайно, он потихоньку переводил и переписывал дневник Менгеле. Этот уникальный документ не должен существовать в одном экземпляре! Хотя Артур пока не знал, какое применение ему найти теперь. Но в том, что решение будет найдено рано или поздно – он был уверен.

Артур устроился кладовщиком в большом магазине. Почему именно кладовщиком? Но у бедняги Федора Ласкарева не было никакого образования! И, кроме того, нынешняя работа давала возможность спекульнуть – только осторожно, о-очень осторожно!

Теперь на Артура из зеркала смотрело чужое лицо. Все в шрамах, страшное лицо.

Но такова была плата за жизнь, за свободу. Теперь ни один человек в мире не мог его узнать!

* * *

...Отец лежал на застеленной кровати – все в тех же штанах, той же фуфайке. Не сразу он оторвал взгляд от потолка, не сразу перевел их на гостью. Судя по этой заторможенности, он никого не ждал, и даже больше того – никого не хотел видеть вообще.

А потом отец заметил в руках у Саши чехол с гитарой. Как будто побледнел.

– Добрый день... – вежливо сказала она.

Отец не отозвался. Он продолжал смотреть на чехол в ее руках. Медленно, стараясь не делать резких движений, сел.

Саша прошла в комнату.

– Ты не на работе?

– Я на больничном... – наконец, отозвался тот. – А это... что?

– Это тебе, – Саша быстро вытащила из чехла гитару и осторожно положила ее отцу на колени.

– Мне? – одной рукой он обхватил гриф, другой – прикоснулся к струнам невесомым движением.

– Подарок.

– Подарок... – эхом отозвался тот. – За что?

– Просто так.

Отец перехватил гитару крепче, уже уверенней коснулся пальцами струн. Несколько ярких, сильных нот всколыхнули горячий, тяжелый воздух этой комнаты.

– Хорошая вещь... Дорогая, поди?

– Ты такую хотел? – вопросом на вопрос ответила Саша.

– Почти...

– Значит, не угадала! – рассердилась Саша.

– Она еще лучше, чем я хотел, – спокойно уточнил отец. – Настроить надо... – он, словно забыв о Саше, принялся сосредоточенно перебирать аккорды.

Саша вздохнула с облегчением, села на единственный стул в комнате. Распахнула окно пошире. Внизу росла чахлая рябина, на ветвях, прямо перед Сашиными глазами, покачивались зеленовато-желтые гроздья ягод. «Они станут скоро оранжевыми. Потом, осенью – красными. А зимой их прихватит мороз, и они превратятся в пурпур – на фоне белого...» – машинально подумала она.

– За что такая милость? – не поднимая головы, спросил отец.

– Просто так, – упрямо повторила она.

– Ну спасибо, дочка, – спокойно пробормотал отец. Заиграл что-то бравурное, в духе латинских мелодий. На Сашу он по-прежнему не обращал никакого внимания.

– Я хотела спросить...

– А? – он поднял лицо. – Значит, все-таки не просто так... Поговорить хочешь, да?

– Хочу.

– Давай, поговорим, – пальцы на струнах замерли.

– Расскажи о маме.

Отец как будто дернулся.

– Расскажи! – упрямо повторила Саша. – Какая она была?

– А что, баба Зоя тебе о ней не рассказывала? – усмехнулся отец.

– Баба Зоя – это другое. И потом, баба Зоя не очень хорошо знала маму... Если ты помнишь, баба Зоя жила в другом городе, у нее была своя жизнь. Она переехала в Москву только... только когда я осталась одна.

– Ну да... Не было у нее никакой своей жизни! Ты стала настоящим подарком для нее!

– Я не понимаю твоей иронии, – сухо произнесла Саша. – Баба Зоя – чудесная женщина, она не сдала меня в детский дом, она сама воспитала меня, пожертвовала всем, можно сказать...

– Да чем она пожертвовала! – хмыкнул отец. – Ни богу свечка, ни черту кочерга... У нее ж ни мужа, ни детей своих. Красивая баба была когда-то, но такая избалованная!

– Не понимаю... Баба Зоя меня воспитала, словно родную! – возмущенно воскликнула Саша.

– Правильно. Своих завести не смогла, до седых волос дожила... Мужа нет. А тут – ты. Девчушка такая славная. Двоюродная внучка – почти родная, значит. Сирота круглая, к тому ж – ни с кем делить не надо. Не младенец, с которым возни много, но и не взрослая девчонка... Всего-то три годика! Ты ей, Александра, была подарком. Она в тебя прямо вцепилась – моя девочка, и все!

– Ты как будто ее осуждаешь... Она меня вырастила, на ноги поставила, а ты...

– Не, я ее не осуждаю, – покачал головой отец. – Хорошая она баба, спасибо ей – за тебя. Но надо соблюдать эту... объективность!

– Я тебя поняла. Ладно. Бабу Зою больше не трогаем. Расскажи о маме.

– О маме... – отец потер поясницу. – О Марии, значит... – он помолчал. – Она ведь, Александра, была совсем девчонкой. Ты ведь старше ее теперь. На сколько? – он прикинул. – Да лет на десять ее старше, поди... Ей двадцать один был, а тебе сейчас...

– Тридцать четыре, – сухо напомнила Саша.

– На тринадцать лет ты ее старше, Александра!

– Вот именно! – не выдержала, огрызнулась Саша. – Она совсем юной была, еще ничего в жизни не понимала... Подумаешь – влюбилась! Грех какой...

– Кто – влюбилась?

– Мама! Я ведь все знаю... Она влюбилась, потеряла голову... А ты...

– Да в кого, в кого она влюбилась? – презрительно улыбаясь уголком рта, спросил отец.

– В другого мужчину, вот в кого! – взорвалась Саша. – Все же знают, что ты ее из ревности зарезал...

Отец некоторое время смотрел на Сашу тяжелым, немигающим взглядом. Потом произнес спокойно:

– Снова-здорово... Я ж тебе в прошлый раз сказал, что не убивал ее. И про ревность – брехня все... К чему мне ее ревновать было? К кому то есть... Мария только меня любила, а я – ее. Не было никаких других!

– Это ты теперь себя пытаешься убедить... Вот человек! Я же пришла к тебе, гитару принесла... Нет, я тебя не прощу никогда, но я пытаюсь как-то по-человечески... – задыхаясь, сбивчиво забормотала Саша.

– Так и я по-человечески! – горячо воскликнул отец. – Я срок отсидел, вышел – и не стал тебе жизнь своей физиономией уголовной портить. Это раз. Квартиру тебе оставил – это два... Живу вот на этой помойке. Помощи не прошу... И подарков тоже не просил, между прочим! Это три.

– Всё-всё-всё! – замахала руками Саша. – Этого вопроса тоже не касаемся... Ты просто расскажи мне о маме. О бабушке. Я же почти ничего о них не знаю!

– Ну хорошо, – неожиданно легко согласился отец. – Ты права, я о них поболе знаю, чем твоя баба Зоя...

– Бабу Зою не обсуждаем, я предупредила!

– Прости... Ну так вот... – отец принялся тихонько перебирать гитарные струны. – С чего начать? Начну с того, что и Маша, и мать ее (моя теща покойная, значит) – были женщинами тихими, добрыми, очень такими... лирическими, значит.

– Ага. Лирическими.

– Да. У всех были ранние браки. Что у матери, что у дочери... Ну и у внучки – у тебя, то есть.

– А про меня ты откуда знаешь? – вытаращила Саша глаза. В самом деле, откуда отец мог знать о ее скоропалительном замужестве с Максимом Таланкиным?

– Да слышал... – уклончиво пробормотал отец. – От Светки Поповой, что ли... Не помню.

– И потом... – снова оживилась Саша. – Насчет меня и мамы ты прав... Но бабушка! Бабушка вышла замуж поздно по тем временам и родила маму тоже поздно, чуть ли не в тридцать... Уж это-то баба Зоя знала!

– Дура твоя баба Зоя, прости господи... Всё, все, не буду! Просто не в курсе она была! – замотал головой отец. – Хоть и была она родной сестрой твоей бабке, но не все знала... А мне теща моя любимая, Алевтина Игоревна, рассказывала – у нее жених был. И выскочила б она тоже замуж в восемнадцать лет, если б не война!

– Да что ты? – удивилась Саша. – За кого?

– За мальчонку одного... Митей звали. Очень она его любила! Я так думаю, только его она и любила, а не деда твоего, Бориса Глебовича. Вы, женщины рода Снегиревых, только один раз в своей жизни могли любить.

«У бабушки в девичестве была фамилия – Снегирева! – вспомнила Саша с трудом, не сразу. – Но он-то, он – тоже все помнит!»

– Минутку... Ну, может, бабушка и была однолюбкой... – язвительно возразила Саша. – Но кого любила мама?

– Меня.

– А-а... – Саша закашлялась. – А я? Кого я люблю? Кто мой родной и единственный?

– О тебе не скажу, не знаю, – подумав, изрек отец. – Хотя, согласно вашей семейной традиции, кто был первым, тот и единственным.

– Бред! – не выдержала, захохотала Саша. «Макс – мужчина моей жизни?! Ой, не смеши, папа!»

– Бред... Тогда чего меня слушаешь? – недовольно произнес отец. – Попрошу без комментариев, как говорится!

– Ладно, не буду, – отсмеявшись, сказала Саша. – Значит, у бабушки Али был жених, но он погиб на войне?

– Нет, он погиб и погиб во время войны, но не от рук фашистов, – потирая поясницу, уточнил отец. – Его гад один убил. Алевтина Игоревна хотела гада засадить, но тот сбежал. А потом, спустя много лет, она его встретила – уже под другим именем. Я сейчас даже вспомню, каким... А, Федор Ласкарев!

– И что?

– Ну, и натурально, засадила! Принципиальная была женщина... Только все убивалась, что мало дали гаду... Она говорила, что этот лже-Федор фашистам служил. Типа, у нее даже доказательства потом какие-то нашлись – да поздно было!

– Значит, бабушка всю жизнь вспоминала о своем Мите. Митю убили... Послушай, да это какое-то семейное проклятие! – нервно воскликнула Саша. – Всех, кого мы любим, убивают...

Даже в такой момент она не смогла не иронизировать. Но отец подвоха не заметил.

– Это ты права! – серьезно согласился он. – Я Машу любил, а ее... Это ты права! Злой рок какой-то!

– Она была красивой?

– Кто? Маша? Ой, еще какой! – серьезно подтвердил отец.

– Значит, у нее было много поклонников?

– Ну да, то и дело приходилось отгонять... – усмехнулся отец. Потом вдруг дернулся и произнес уже другим голосом: – А, понимаю, к чему ты меня подводишь! Но это зря. Я ж сказал – она только меня любила. Только меня.

Саше, знавшей правду из уст Бородина, было очень тяжело сдержаться. Ей так и хотелось сказать: «Не ври! Я знакома с тем, к кому ты ее ревновал! Виктор Викторович Бородин – вот кто был маминой первой и единственной любовью!» И только то, что теперь она сама была невестой Бородина, заставляло Сашу держать рот на замке. Не хватало еще, чтобы отец испортил ее отношения с женихом!

– ...мы в предпоследнее лето на юг ездили. Я, Маша и ты. Алевтину Игоревну не взяли – она хворала, ей врачи на солнце запретили долго бывать. Она ведь из блокадниц, у ней болячек много было...

– Я знаю.

– Так вот, были на югах... – повторил отец медленно, с мечтательной интонацией. – Хорошо. Солнце, море... Ты из воды не хотела вылезать. Года два тебе было...

«Наверное, отец и вправду любил мать, – подумала Саша. – Ему самому трудно смириться с тем, что ее нет. Но это он ее убил, он!»

– Не веришь... – отец поймал Сашин взгляд. – Я для тебя враг. Но и бог с тобой... – он закашлялся, схватился за поясницу. – Тогда зачем пришла? Зачем?..

– Правду узнать, – мрачно ответила Саша.

– Какую правду?.. Ежели я сам ее не знаю!

– Успокойся. Ладно, ты не убивал маму... Тогда кто?

– Почем я знаю! Сволочей много...

– Тогда такой вопрос – почему ты признался во всем?

– Так это следователь... – махнул рукой отец. – Они бы меня в любом случае засадили, менты. Все ж доказательства против меня! Нашли возле Марии, руки по локоть в ее крови, на ноже отпечатки моих пальцев – я его вытащить хотел... А следователь говорит – коли признаешься, чуток поменьше дадут... Ну я и признался! Терять-то все равно нечего.

– Логично, – хладнокровно произнесла Саша, не веря ни единому слову отца. – Тогда следующий вопрос – ты вынужден был признаться, да... но почему, когда вышел из тюрьмы, не стал искать настоящего убийцу?

– Я пробовал... – мгновенно угасшим голосом ответил отец. – Да толку...

– Кого ты помнишь из ее знакомых?

– Из Машиных? Да много у нее было знакомых... Светка Попова, ну и другие. Мужчины были в знакомых, но я не ревновал.

– Влюбленных в нее?

– Не только. Один все хотел у нее что-то то ли купить, то ли выменять... «Я, грит, Марь Борисовна, к вам с деловым предложением...» Еще кого-то она со Светкой Поповой хотела познакомить, да все неудачно... В общем знакомых много было. И вообще Машу, может, и не мужчина убил, а женщина!

– Тогда почему я с детства помню слова бабы Зои – «твой отец зарезал твою маму из ревности»? – глядя в упор на отца, спросила Саша.