Отец Бенни решил, что пора действовать.

— Я отведу ее в машину, — сказал он. — Патси, будь хорошей девочкой, сбегай к доктору Джонсону и попроси его прийти к нам как можно скорее. Успокойся, Бенни. Успокойся. Все вполне естественно. Это шок, вот что это такое.

Бенни подумала, что если есть понятие «шок», то должно быть и понятие «Гнев с большой буквы». Потому что именно в таком состоянии она в данный момент и находилась. В состоянии беспомощного гнева.


Все нокгленцы узнали об этом в рекордно короткое время, но то, что они слышали, не имело к фактам никакого отношения. Миссис Хили слышала, что девушки бежали через дорогу и хихикали, как часто делали в Нокглене, вот и попали под машину. Для предосторожности обеих отправили в больницу, но когда туда приехал Шон Уолш, то обнаружил, что Бенни уже отпустили. Это станет им уроком. Человеку, приехавшему из такого маленького городка, как Нокглен, дублинское уличное движение грозит смертельной опасностью.


Услышав о несчастье, мистер Флуд осенил себя крестом и сказал, что это знак свыше, хотя смысл предупреждения понять трудно. После этого встревоженные родные заметили, что он снова пошел советоваться с деревом. Они надеялись, что эта маленькая привычка умерла сама собой.


Миссис Кэрролл сказал, что посылать девочек в университет — только даром тратить деньги. Они ни за что не послали бы туда Майру. Даже в том случае, если бы их бакалея была втрое больше дублинской бакалеи Файндлейтера. С таким же успехом можно взять деньги и бросить их в унитаз. Что они сделали в первый день пребывания в столице? Попали под первую встречную машину. Майра Кэрролл, работавшая в бакалее с отвращением, испытывала злорадное удовлетворение, но делала вид, что от души сочувствует Еве и Бенни.


Сестра сапожника Пакси Мура Би, работавшая в Уэстлендсе, слышала, что Ева умерла от страшных ран, а у Бенни такой шок, что она лишилась дара речи. Все монахини собираются в ближайшее время ехать в Дублин за телом Евы.


Берди Мак из кондитерской говорила, что в наши дни верить в справедливость Господа может только очень верующий человек. Мало того, что у этой бедной девочки не было родителей, что родственники из Уэстлендса полностью отреклись от нее, что сирота воспитывалась в монастыре, ходила в поношенной одежде, мечтала об университете, а очутилась на секретарских курсах. Но этого Господу было мало: малышка не провела в Дублине и недели, как ее сбила машина. Иногда Берди сомневалась, что на свете вообще есть справедливость. Она долго ухаживала за больной матерью, а в результате потеряла возможность выйти замуж за очень достойного человека из Баллили, женившегося на другой женщине, у которой не было больных родственников.


Десси Бернс сказал, что утверждение «пьяному море по колено», справедливость которого он слишком часто проверял на практике, абсолютно верно. Он сам цел до сих пор, а кто угодил в больницу? Бедная пигалица Ева Мэлоун, которая в рот не брала спиртного. Все беды от недопивания.


Отец Росс сказал, что мать Фрэнсис примет случившееся очень близко к сердцу. Она относилась к этой девочке как к собственной дочери. Родная мать не могла бы сделать для Евы больше. Он надеется, что это несчастье не станет для бедной матери Фрэнсис слишком сильным потрясением.


Услышав о несчастье с Евой, мать Фрэнсис не мешкала. Она пошла прямо к Пегги Пайн и смиренно дождалась момента, когда в магазине не останется ни одного покупателя.

— Пег, окажи мне услугу.

— Говори.

— Ты не можешь закрыть магазин и отвезти меня в Дублин?

— Когда?

— Как можно скорее. Честное слово, Пег.

Пегги опустила оранжевые пластиковые шторы, которые защищали от выцветания выставленные в витрине товары и летом, когда светило солнце, и зимой, когда солнца не было вовсе.

— Поехали, — сказала она.

— А как же бизнес?

— Банти, у тебя есть одна хорошая черта. Если ты просишь об услуге, то делаешь это в самое подходящее время. Перелезаешь через монастырскую стену и бежишь в Англию, чтобы начать там новую жизнь, как раз в тот день, когда магазин закрывается раньше обычного. — Она взяла сумочку, нашла ключи, надела твидовое пальто и заперла за собой дверь. У незамужней женщины есть свои преимущества. Никому не нужно объяснять, что ты делаешь. Или почему.

Даже себе самой.

* * *

— Мать Фрэнсис! — Голос у Евы был слабый.

— Ты скоро поправишься.

— Что со мной? Пожалуйста, мать Фрэнсис. Все остальные говорят либо «молчи», либо «отдыхай».

— И совершенно напрасно. — Монахиня держала тонкую руку Евы. — У тебя сломаны ребра, но они срастутся. Запястье немного поболит, но скоро заживет. И несколько швов в придачу. Разве я когда-нибудь лгала тебе? Ты поправишься.

— Ох, мать Фрэнсис, я так виновата…

— Ты ничего не могла сделать.

— Виновата перед вами. За то, что не давала о себе знать.

— Я знаю, что ты собиралась позвонить. Бенни сказала, что ты уже шла к телефону.

— Мать Фрэнсис, я тоже никогда не лгала вам. Я не собиралась звонить.

— Ну, возможно, не сразу. Но потом все равно позвонила бы.

— Вы по-прежнему думаете, что на каждый вопрос нужно давать ответ?

— Конечно.

— Что я буду делать, мать Фрэнсис? О боже, что я буду делать, когда выйду отсюда?

— Поедешь домой выздоравливать. А обо всем остальном подумаем потом.

— А мать Клер?

— Предоставь это мне.


Джек вошел через боковую дверь и увидел, что Ангус сидит в гардеробной и рассматривает свои очки.

— О господи, неужели опять?

— Джек, я не виноват. Я ничего не делал. Честное слово. Просто шел мимо этих ребят, а один из них крикнул: «Эй, ты, четырехглазый!» Ты говорил, чтобы я не обращал на них внимания. Я пошел дальше, а они побежали следом, стащили с меня очки и наступили на них.

— Это моя вина. — Джек посмотрел на очки. Починить их было нельзя. Иногда ему удавалось склеить оправу и вставить в нее стекла, но тут все было бесполезно. — Ладно, Ангус, не расстраивайся. Родителям сегодня и без того тошно.

— А что я им скажу? — Без очков Ангус выглядел беззащитным. — Не могу же я сказать, что сам наступил на них.

— Конечно, нет. Завтра эти парни получат от меня все, что заслужили.

— Нет, Джек, пожалуйста, не надо. Так будет еще хуже.

— Если я как следует набью им морду, не будет. Они тебя больше и пальцем не тронут. Побоятся.

— Но они знают, что ты не всегда будешь со мной рядом.

— Я могу оказаться рядом в самое неожиданное время. Случайно проходить мимо, когда они выйдут из школы.

— Они подумают, что я ябеда.

— Дудки, — небрежно ответил Джек. — Ты меньше их. Без очков ты плохо видишь. Если они с этим не считаются, ты имеешь полное право обратиться за помощью. Так принято.

В их доме звонить в гонг не требовалось. Лилли Фоли говорила, что о них заботится Святая Церковь. При звуке колоколов все, кто находился дома, должны были идти ужинать. Джон просил не говорить о несчастном случае в присутствии младших детей. Ему не хотелось затрагивать тему смерти. Джек подумал, что лицо у отца бледное, глаз слегка заплыл, но оставалась надежда, что этого никто не заметит. Кажется, братья действительно не обратили на это внимания. Их развлекал Ронан, обладавший актерскими способностями. Сначала он изображал учителя, который пытался заставить учеников сидеть смирно во время лекции в актовом зале. А потом начал немилосердно передразнивать косноязычного полицейского, читавшего им лекцию о правилах уличного движения.

Но время для этого он выбрал неудачное.

В другой день отец посмеялся бы или слегка пожурил Ронана за жестокость. Но сегодня лицо доктора Фоли потемнело.

— Неправильное произношение и дефекты речи — еще не повод для издевательства над тем, что он говорит, — резко сказал Джон.

— Папа, но… — растерялся Ронан.

— Можешь повторять свое «папа, но» сколько угодно. Когда ты и другие болваны, смеющиеся над бедным полицейским, попадете под десятитонный грузовик, эти слова не вернут вас к жизни.

Наступило молчание. Братья Джека тревожно переглянулись, а мать слегка нахмурилась и посмотрела на отца, сидевшего напротив.

Почему-то Джек вспомнил слова, которые днем услышал от Бенни. Девушка говорила, что хотела бы уметь управлять беседой.

— Тот, кто это умеет, сможет управлять миром, — со смехом сказала она.

— Как Гитлер? — пошутил Джек.

— Совсем наоборот. Я имела в виду человека, который умеет снимать напряжение, а не нагнетать его.

Но тут красавица Нэн Махон сверкнула глазами.

— Снимать напряжение может каждый, — сказала она, тряхнув светлыми кудрями. — А люди нуждаются в поощрении, — добавила Нэн, глядя прямо на Джека.


Нэн Махон открыла дверь дома на Мейпл-Гарденс, номер двадцать три. Она не имела понятия, успел ли кто-нибудь вернуться. Часы показывали четверть седьмого. Тот, кто приходил первым, включал электрический обогреватель в коридоре, а затем зажигал газовую плиту на кухне. Все ужинали за большим кухонным столом; гостей у них не было, так что это не имело значения.

Судя по температуре в коридоре, кто-то дома был.

— Эй! — крикнула Нэн.

Из кухни вышел отец.

— Ну, наконец-то! Ты нас до смерти напугала.

— Что случилось?

— Что случилось? Что случилось? Не строй из себя невинную овечку! Боже всемогущий, Нэн, я сижу здесь уже два часа, а от тебя ни слуху ни духу.

— Я оставила сообщение. Сказала, что произошел несчастный случай. Я не стала бы этого делать, но в больнице сказали, что это необходимо. Я позвонила тебе на работу и попросила Пола передать, что со мной все в порядке. Разве он этого не сделал?

— Кто поверит этому болвану, который одной рукой листает журналы, а другой набивает себе рот?

— Ну, тебя же не было. — Нэн сняла жакет, осмотрела его, аккуратно повесила на большую деревянную вешалку и начала счищать засохшую грязь.

— Нэн, какой-то мальчик разбился насмерть.

— Знаю, — неторопливо сказала она. — Мы это видели.

— А почему ты не вернулась?

— В пустой дом?

— Он бы пустовал недолго. Я бы приехал. А заодно вытащил мать из ее дурацкого магазина.

— Я не хотела ее тревожить. Зачем отвлекать от работы человека, который ничем не может помочь?

— Она тоже ужасно волновалась. Ты должна была позвонить ей. Мать сказала, что останется в отеле на случай, если ты захочешь туда прийти.

— Нет, это ты должен был позвонить ей. Я ее не тревожила.

— Не понимаю, в кого ты такая бессердечная… — пробормотал сбитый с толку отец.

Глаза Нэн вспыхнули.

— Где тебе понять! Видел бы ты то же, что видела я… Все эти машины, кровь, битое стекло, мальчик, накрытый одеялом, девушка со сломанными ребрами, люди, которые толпятся вокруг и чего-то ждут. Все это было… это было ужасно!

Отец пошел к ней с раскрытыми объятиями, но Нэн сумела уклониться.

— Бедная моя малышка, — пробормотал он.

— Именно поэтому я не хотела, чтобы ты приезжал в больницу. Я вовсе не бедная малышка. Я отделалась ссадинами. Просто мне не хотелось, чтобы ты устроил зрелище и поставил себя в неловкое положение. А заодно и меня.

Он захлопал глазами.

Нэн продолжила:

— Я не звонила Эм, потому что замужней женщине трудно найти работу. Какому работодателю понравится, если мамочке то и дело будут звонить рыдающие дочери? Эм работает в этой ночлежке уже шесть лет. С тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Бывали дни, когда мне хотелось, чтобы она была дома. Когда у меня болела голова или какая-нибудь монахиня кричала на меня в школе. Но я думала о ней. А ты всегда думал только о себе. Звонил ей, если не мог найти носки там, где надеялся!

Рука Брайана Махона сжалась в кулак. Он шагнул к дочери, которая начала счищать грязь с жакета, висевшего на кухонном шкафу.

— Не смей со мной так разговаривать! Может быть, ты и расстроена, но я не позволю тебе задирать нос. Твой отец ишачит день и ночь, чтобы дать тебе возможность получить высшее образование. Извинись сейчас же или пеняй на себя!

Нэн и глазом не моргнула. Она чистила жакет, следила за тем, чтобы комья глины падали на аккуратно подстеленную газету, и молчала.

— Иначе ты вылетишь из этого дома как пробка.

— Не вылечу, — ответила Нэн. — Во всяком случае, сейчас.


Мать Фрэнсис до последнего оттягивала уход от матери Клер. Позвонила сестрам в Нокглен, не сказав им ничего определенного. Но было ясно, что вскоре придется под дождем тащиться на автобус, который довезет ее до монастыря. Она отослала Пегги домой. Этот визит подруге удовольствия не доставил бы.