Джек позвонил из дома. Там все играли в настольные игры, а он улизнул, чтобы сказать Бенни, что он ее любит.

Сна у Бенни не было ни в одном глазу. Она хотела бы оказаться в лучшей компании, чем Шон Уолш, и в то же время жалела его. Сегодня вечером он вернется в свою квартирку над магазином. Никто не позвонит и не скажет, что скучает по нему. Она могла позволить себе быть щедрой.

— Шон, возьми еще конфету. — Она протянула ему коробку.

— Спасибо. — Черт побери, Уолш даже конфету не мог съесть по-человечески. Она медленно опускалась в его горло. Потом он ее глотал и откашливался.

— Ты, Бенни, сегодня выглядишь очень… э-э… приветливой, — после долгого раздумья сказал он. Слишком долгого для такой банальной фразы.

— Спасибо, Шон. Думаю, в Рождество у всех бывает хорошее настроение.

— У меня его не было. Во всяком случае, до этой минуты, — признался он.

— Ну, сегодняшний ленч удался, не правда ли?

Он подался вперед.

— Я не про ленч. Я про тебя, Бенни. Ты была приветливой. Это внушает мне надежду.

Бенни смотрела на Шона и испытывала к нему все большее сочувствие. Происходило то, что она считала невозможным. За два часа двое мужчин объяснились ей в любви. В фильмах женщины умудрялись справляться с этим и кокетничать с обоими сразу.

Но это был не фильм. Бедный, грустный Шон Уолш всерьез думал, что с помощью женитьбы сумеет войти в бизнес. Нужно было заставить его понять, что этого не случится. Нужно было найти слова, которые не ранили бы его достоинство и в то же время убедили бы Шона, что повторять попытки не имеет смысла. Шон придерживался старомодных взглядов и считал, что женщина говорит «нет», на самом деле имея в виду «да», поэтому от мужчины требуется только одно: не обращать внимания на отказы, пока его предложение не будет принято.

Бенни пыталась сообразить, какие слова она сама хотела бы услышать на его месте. Допустим, Джек должен был бы сказать ей, что любит другую. Как бы она предпочла это узнать? Хотела бы, чтобы он был честным и сказал ей об этом прямо, без извинений и сожалений. Только факты. Хотела бы, чтобы потом он ушел и дал ей возможность обдумать эту новость в одиночестве.

Может быть, Шон Уолш предпочел бы то же самое?

Она говорила и смотрела в изменчивое пламя камина. Звуковой фон составляло сопение родителей. Часы тикали, а Шеп поскуливал во сне.

Она рассказывала Шону Уолшу о своих планах и надеждах. О том, что хочет жить в Дублине и очень надеется, что это случится.

Шон слушал ее бесстрастно. Когда Бенни сказала, что любит другого, он улыбнулся. Криво и коротко.

— Именно такие вещи называют детскими влюбленностями, — свысока сказал он.

Бенни покачала головой.

— Такие влюбленности ни на чем не основаны. Ни на общих надеждах, ни на общих планах. В отличие от настоящего чувства.

Она смотрела на Шона с изумлением. Шон Уолш говорил о настоящем чувстве так, словно имел об этом хоть малейшее представление.

Его улыбка стала еще более язвительной.

— Этому счастливчику известно о твоем чувстве? Он знает о твоих… э-э… надеждах?

— Конечно. Он тоже надеется, — с удивлением ответила Бенни. Шон явно думал, что она любит кого-то издали, как кинозвезда.

— Что ж, посмотрим, — сказал Шон и уставился в огонь. Его светлые глаза были грустными.


Вечером Патси, надевшая новые часики, была в гостях у Мосси, где подверглась очередному осмотру со стороны будущей свекрови. Присутствие сестры Мосси и ее мужа придавало событию еще большее значение.

— Думаю, я им понравилась, — с облегчением сказала она Бенни.

— А они-то тебе понравились?

— Бенни, ты сама знаешь, что мое мнение ничего не значит.

Бенни уже не в первый раз хотелось найти приют, в котором выросла Патси. Приют, где детей лишали надежды и уверенности в себе. Патси интересовало, когда ушел Шон Уолш, потому что она видела его на дороге в каменоломню. У Шона был рассеянный вид; казалось, он о чем-то раздумывал.

Бенни, которой не хотелось об этом слышать, сменила тему. Она поинтересовалась, горит ли свет в окнах Евы.

— Да. Домик выглядит красивым и уютным. На окне стоят рождественские ясли и лампада. А еще елочка, маленькая елочка со множеством игрушек.

Ева рассказала Бенни про ясли, подаренные монастырем. А к елочным игрушкам приложила руку каждая из монахинь. Ангелы из цветной шерсти, с трубами из соломинок. Звезды, сделанные из фольги, разрисованные шарики для пинг-понга, фигурки, вырезанные из рождественских открыток и наклеенные на картон. На изготовление этих подарков ушли многие часы.

Община то гордилась, то горевала, что Ева стала жить в собственном доме. Переезд Евы в Дублин заставил сестер привыкнуть к этой мысли. Но в первые недели им очень не хватало девочки, бегавшей по коридорам монастыря и разговаривавшей с ними на кухне.

К тому же мать Фрэнсис твердила монахиням, что до Евы рукой подать; их отделяет от нее только сад.

Правда, самой Еве она этого не говорила. Наоборот, настаивала на том, что она может приходить и уходить когда угодно. Не только по тропинке, но и по дороге. Это ее дом, и она вправе принимать там кого хочет.

Когда Ева спросила, можно ли ей устроить вечеринку, мать Фрэнсис сказала, что при желании она может пригласить к себе хоть половину графства. Ева уныло призналась, что к ней собирается приехать половина Дублина. Она так расхваливала Нокглен, что всем захотелось увидеть его собственными глазами.

Мать Фрэнсис сказала, что она ничем не погрешила против истины. Ее интересовало только, чем Ева будет кормить половину Дублина.

— Я привезла кучу всего. В день святого Стивена ко мне придут Бенни и Клодах и помогут накрыть на стол.

— Вот и отлично. Не забудь про сестру Имельду. Она любит, когда ее просят что-нибудь испечь.

— Наверное, я не смогу…

— Знаешь, сосиски в тесте едят во всем мире, включая Дублин. Сестра Имельда будет польщена.


Клодах и Бенни пришли в коттедж с самого утра.

— Тебе понадобится бульон, — решительно сказала Клодах.

— Но у меня нет большой кастрюли.

— Держу пари, в монастыре она есть.

— И под каким предлогом я ее попрошу?

— Скажешь, что тебе нужно натопить дом. — Клодах считала тарелки, составляла списки и решала, куда гости будут класть пальто. Бенни и Ева смотрели на нее с восхищением.

— Если бы тебе дали такую возможность, ты могла бы править миром, — сказала Ева.

— Я бы наверняка справилась с этим делом лучше, чем дураки, которые сейчас стоят у власти, — ответила Клодах.


Хоганы удивились, когда в день святого Стивена в ворота Лисбега вошел Шон Уолш.

— Кажется, на сегодня мы его не приглашали? — встревожилась Аннабел.

— Я не приглашал. Может быть, это сделала Бенни, — неуверенно ответил Эдди.

Но выяснилось, что Шона Уолша не приглашал никто. Он пришел поговорить с мистером Хоганом о бизнесе. Вчера вечером он совершил долгую прогулку к каменоломне и кое-что придумал. У него есть предложение. Он хочет стать партнером мистера Хогана.

Он понимает, что прибыль от магазина невелика, а потому повысить ему жалованье мистер Хоган не может. Единственное решение заключается в том, чтобы сделать его, Шина, полноправным партнером фирмы.


Марио увидел, что Фонси подогнал машину к двери и грузит в багажник музыкальный автомат.

— Что, у нас снова будут тишина и покой? — с надеждой спросил он.

Фонси даже не удосужился ответить. Он знал, что в последнее время протесты и жалобы Марио носят чисто ритуальный характер.

Кафе неузнаваемо изменилось и не имело ничего общего с той забегаловкой, которую оно представляло собой до приезда в город Фонси. Ярко раскрашенное, веселое, оно привлекало к себе даже тех клиентов, которые в былые дни не переступали его порог. Фонси понял, что пожилые люди могли бы приходить к ним по утрам пить кофе, и все сделал для этого. Утром молодежь, составлявшая основной костяк потребителей, либо училась, либо работала, а кафе пустовало.

Фонси включал старомодные шлягеры и с удовлетворением следил за тем, как жена доктора Джонсона, миссис Хоган, миссис Кеннеди из аптеки и Берди Мак приходили пить кофе, который был дешевле, чем в гостинице Хили; кроме того, атмосфера здесь была куда менее формальной.

А потрафить вкусам молодежи должен был чудесный музыкальной автомат, который он собирался приобрести. Эта вещь окупит себя за шесть месяцев. Дяде он все объяснит позже; для этого у него будет уйма времени. Пока что он сказал, что берет эту штуковину взаймы для вечеринки Евы Мэлоун.

— Там от нее будет гораздо больше пользы, — проворчал Марио. — Пусть она глушит диких птиц, которые живут у каменоломни.


— Ты ведь не слишком долго пробудешь на этой вечеринке? — Отец Бенни смотрел на нее сквозь очки.

Он выглядел старым и озабоченным. Бенни терпеть не могла этот взгляд. Когда отец смотрел на нее так или снимал очки, ей хотелось кричать от нетерпения.

Она заставила себя широко улыбнуться.

— Папа, ты же знаешь, это единственная вечеринка, которая когда-либо устраивалась в Нокглене. Что плохого может со мной случиться, тем более в саду монастыря?

— Тропинка там заросшая и скользкая.

— Тогда я вернусь по дороге и пройду через площадь.

— Там будет темно хоть глаз выколи, — вмешалась мать. — Нет уж, лучше иди через монастырь.

— Со мной будет возвращаться куча людей. Клодах, Фонси и даже Майра Кэрролл.

— Может быть, я сам приду за тобой ближе к концу. Шеп, ты ведь не против поздней прогулки, правда?

При слове «прогулка» пес тут же навострил уши.

«Боже, помоги мне найти нужные слова. Слова, которые помешают отцу выходить в темноту и заглядывать в окно. Евы. Это испортит все удовольствие от вечеринки, причем не только мне. Пожалуйста, подскажи фразу, которая заставит его бросить благое, но глупое намерение сопровождать меня».

Нэн знала бы, как справиться с этим. Что бы она сделала? Она всегда старалась держаться как можно ближе к правде.

— Папа, я предпочла бы, чтобы ты не заходил за мной. Понимаешь, после этого в глазах дублинцев я прослыву младенцем. Это первая вечеринка, которая когда-либо устраивалась в Нокглене. И, может быть, последняя. Я не хочу, чтобы родители забирали меня с нее как ребенка. Теперь ты меня понимаешь?

Отец посмотрел на нее слегка обиженно.

— Ладно, моя радость, — в конце концов сказал он. — Я только хотел помочь.

— Знаю, папа. Знаю.


В это Рождество отец Нэн напился до безобразия. Казалось, рождественские каникулы не доставляли ему никакого удовольствия. Пол и Нейси совсем отбились от рук и на Мейпл-Гарденс почти не бывали.

Эмили пыталась его оправдывать.

— Он этого не хотел, — извиняющимся тоном говорила она Нэн. — Сама знаешь, после этого его мучает совесть.

— Знаю, — отвечала Нэн. — Слышала.

— Он будет очень жалеть, что огорчил нас. И завтра утром станет как шелковый. — Эмили старалась уговорить дочь.

— Эм, пусть ведет себя как хочет. Завтра меня здесь не будет. Я поеду на скачки.

Нэн снова и снова осматривала свой наряд. Казалось, все в порядке. Костюм из белой верблюжьей шерсти с коричневой отделкой. Шляпа, идеально сидящая на светлых волнистых волосах. Красивая маленькая сумочка и туфли, которые не утонут в грязи. Она поехала на скачки на автобусе, вместе с другими отдыхавшими дублинцами.

Но все вокруг говорили о ставках, фаворитах и аутсайдерах, а Нэн просто сидела и смотрела в окно.

Лошади ее ничуть не интересовали.

Найти Саймона и попасться ему на глаза труда не составило. Нэн стояла у одной из многочисленных угольных жаровен, делая вид, что изо всех сил греет руки, а сама краем глаз наблюдала за ним.

— Как я рад снова видеть вас, Нэн Махон, — сказал он. — А где же ваша группа поддержки?

— Что вы имеете в виду? — Ее улыбка была теплой и дружеской.

— До сих пор я видел вас только в сопровождении целого женского полка.

— Не сегодня. Я приехала сюда с братьями. Они пошли делать ставки.

— Отлично. Можно угостить вас чем-нибудь?

— Да. С удовольствием, но только один раз. Я должна встретиться с ними после третьего заезда.

Они вошли в переполненный бар. Саймон слегка придерживал ее за локоть.

Люди окликали Саймона и улыбались ему. Нэн была уверена, что ее тоже принимают за ровню. Никто не смотрел на нее с жалостью. Никто не представлял себе, из какого дома она вышла утром, чтобы сесть на автобус. Из дома, пол которого был залит виски, люстра разбита, а половина рождественского пудинга, попавшегося отцу под пьяную руку, прилипла к стене. Эти люди считали Нэн своей.