- Я так сильно люблю тебя, - тихо прошептала Лиза. - Ждала, верила, что ты вернешься. Не могу теперь поверить, что я не сплю, и ты мне не снишься. Всё это время я видела тебя, каждую ночь, слышала, как ты меня зовешь...

- Ты что-то сказала? - переспросил Алекс, перебирая ее волосы, проводя подбородком по ее макушке.

- Я люблю тебя, - громче повторила девушка.

- Лиза, говори по-немецки, я ничего не понял, - спокойно произнес он, однако от нее не укрылся факт, что сердце пропустило пару ударов, сорвалось в галоп и затарабанило в груди, как преследуемый человек стучится в первую попавшуюся дверь, надеясь спрятаться за ней от опасности.

- Всё ты понимаешь, - так же спокойно сказала она, усмехаясь. - Не отпущу тебя теперь, даже не старайся.

- Hasi,* meine süß, du mir nötig bist**, - услышала Лиза, поежившись от дыхания, щекотавшего шею.

Чужая речь не исказила нежных интонаций, наполнилась нужным смыслом. Нежность зародилась в животе, сладко защемило сердце. Это "Hasi" с придыханием, с ленивой хрипотцой она готова слушать снова и снова, даже готова променять на: "Люблю тебя, Лизка", - медленно всплывающего из илистого дна реки воспоминаний.

- Давай сбежим отсюда? - спросил ее Алекс.

- Давай, - она готова делать, что угодно, идти за ним на край света, лишь бы больше не расставаться, лишь бы вновь ощутить вкус его губ, почувствовать себя живой в сильных руках.

Лиза зябко передернула плечами от дуновения ветерка, решившего разгуляться среди стриженых кипарисов и томящихся среди ночной мглы розовых бутонов. Несколько лепестков опали на траву, запутались в подоле вечернего платья. Алекс снял пиджак, накинул девушке на плечи. Одной рукой приобнял, прижал к себе.

Вновь чувство дежавю окутало, словно кокон гусеницу, чтобы та вскоре стала бабочкой, расправила крылья. Лизка вспомнила пустые школьные коридоры, удивительное и легкое спокойствие, как будто к ней вернулось ощущение изначальной целостности. Еще недавно она была одна, чувствуя постоянно, что ей чего-то не хватает. Тогда вернулся Ромка...

Теперь же с ней рядом зрелый, красивый мужчина, такой родной и, одновременно, чужой, привыкший соблазнять женщин, дарить им чувственные ласки. Он не страшится возникшего между ними притяжения, не отступает назад, крадучись по минному полю эмоций. Всё вернулось на свои места. Лиза стала собой. Живой. Настоящей. Вот она - ее вторая половинка, которая предназначена ей судьбой.

- Куда мы идем? - спросила девушка, безропотно следуя за Алексом.

Они миновали отсыпанную гравием дорожку, ведущую вглубь патио, вышли к двум высоким кипарисам, растущим около стены, скрывавших за своими стволами небольшую калитку.

- Я хочу показать тебе одно место. Надеюсь, ты не против спартанской обстановки? Не хочу больше оставаться здесь. У меня дома слишком скучно, уныло. Большая квартира высоко в небе. Много стекла. Весь город виден, как на ладони. Это слишком обычно для меня.

- Для меня тоже. Я жила в примерно такой же квартире. Пока не рассталась с парнем. Мне все время казалось, что я одалживаю такую жизнь на время.

- Ты сейчас свободна? - поинтересовался Алекс будничным тоном.

- Я всегда была свободна. Ждала одного человека, хотя и обещала ему в нашу последнюю встречу, что не буду ждать и надеяться на чудо, - Лиза почувствовала, как ладонь, сжимающая ее плечо, напряглась.

Алекс резко остановился, развернул ее к себе и приник губами в поцелуе. Властный, глубокий, лишенный всякого намека на нежность, дарящий безумное желание, заставляющий сердце исступлённо дергаться в груди, словно оно марионетка, подвешенная на шелковый шнурок.

Лиза застонала, прижалась к нему, хотела закинуть на Алекса ногу, но поняла, что неудобное шелковое платье сковывает движения. Ей хотелось наплевать на здравый смысл, на то, что их могут увидеть. Желание взорвало мозг, потекло по венам, артериям, заполняя вместо крови всё тело. Она долго ждала, и теперь любимый мужчина рядом, также сходит с ума, готов овладеть ею, прижав к высокой стене в чужом саду.

Алекс резко отпрянул, тяжело дышал, но не выпускал Лизу из кольца своих рук.

- Hasi, du machst mich verrückt. Verzeih***, - прошептал он, покрывая ее лицо невесомыми поцелуями, еще крепче прижимая к себе, поглаживая рукой нежный холмик груди, выделяющийся из-под лифа вечернего платья.

Снова обжигающая страсть сменилась нежностью; в животе закружился вихрь, поднялся до головы, сделав ее легче перышка. В ушах шумело, губы горели огнем, требуя продолжения. Лиза чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат его кожи, и ей хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.

- Пойдем, - произнес Алекс, вновь увлекая ее за собой, придерживая за плечи.

Он открыл калитку, которая даже не подумала скрипнуть. Работники особняка знали свое дело, от работы не отлынивали. Около забора блестела в свете уличного фонаря золотистая спортивная машина. Марку Лиза не смогла разобрать, да она не особенно и старалась. Алекс нажал на брелок сигнализации. Автомобиль пискнул, мигнул фарами, дверцы поднялись вверх, как крылья летучей мыши.

- Готова? - произнес Алекс, садясь за руль.

- С тобой - на край света, - засмеявшись, ответила Лиза, рассматривая хищный профиль, губы, растянутые в усмешке, упрямый подбородок в призрачном освещении приборной панели машины.

Сейчас ей было откровенно всё равно, куда они едут. Она твердо знала, что произойдет в неведомом ей месте. Наконец-то, она почувствует его, позволит сбросить все маски, поможет вернуться к ней. Плевать на то, что рядом Алекс. Она будет любить и Алекса, не смотря на то, что это ее единственный и желанный Ромка.

Финал. Лиза. Часть 1


Легкий ветерок шелестел листвой старого дуба, запутался в кроне; ласково касался лица, даря умиротворение и сонный покой. Солнце согревало теплом, весело посмеивалось с высоты, заставляя солнечных зайчиков играть в салочки в зеленой траве, еще не успевшей зачахнуть от пыли и летнего зноя.

Июнь расщедрился на погожие деньки, наполненные ленцой и чувством свободы, которое поселилось в Лизкиной душе, едва она пересекла двор старой дачи, оставив позади скрипнувшую калитку. Всё почти так же, как и в детстве, в безмятежном мире, когда небо казалось выше, облака - пушистыми зверьками, бегущими по большому лазурному полю, рядом был верный друг и тот, кто стал героев девичьих снов.

Теперь воспоминания не саднили в душе, не тиранили сердце, не разрывали его на лоскуты при одной мысли о выразительных глазах, сильных руках или кривоватой ухмылке чувственных губ.

Наконец-то, память смогла полностью развернуть ковер с узорами, где темные цвета боли, тоски и безнадежного ожидания любимого мужчины гармонично чередовались с искрящейся радугой от встреч, поцелуев, нежности, признаний без слов. Теперь можно просто думать о Ромке, улыбаться тому, что нелепая вера и надежда оказались правдивее любых оперативных сводок. Бес жив, он скоро вернется к ней, остается лишь подождать самую малость, да подготовить родителей к нежданному возвращению, того, кого они похоронили и оплакали.

- Сережа, иди сюда, - позвала Лиза полуторогодовалого мальчугана, возившегося на пледе со щенком немецкой овчарки.

Лопоухий песик с умнющими глазками стоически выносил тисканья малыша, так и норовившего ухватить своего четвероногого друга за хвост или за черный нос.

- Сережка, ну хватит мучить Цейса, - девушка улыбнулась, вспомнив собственную страсть к щенкам и слезные мольбы, которые так и не смогли разжалобить непреклонную маму.

Сыну Лиза решила дать всё самое лучшее, и когда он начал ползать и активно осваивать окружающий мир, сразу же купила ему немецкую овчарку. Пусть у ее маленького первооткрывателя будет верный товарищ по проказам, способный прийти на помощь в трудную минуту, так же, как и ее верный пес давным-давно.

Вот и сейчас Сергей играл с собакой, будто тот был его любимым плюшевым медвежонком. Цейс тихо поскуливал, но не смел обижать своего еще несмышленого хозяина, то и дело вырывался, затем вновь бежал к нему, попутно облизывая руки и счастливое детское личико.

Лизе надоела возня, она подхватила сына на руки, посадила рядом с собой, потрепала по макушке, где буйно вились кудрявые локоны каштанового цвета. Подполз щенок, начал игриво поднимать ушки, бить хвостом о землю, выпрашивая и себе порцию ласки.

- Вот уж неразлучная парочка! Лизка, у нас с матерью два внука - Сережка и эта псина, - произнес дядя Саша, подходя к приемной дочери, присаживаясь рядом на край клетчатого пледа, расстеленного поверх смятой травы на той самой полянке, где много лет назад нашел последнее пристанище другой пес с тем же именем.

- Дядя Саша! Я попрошу не обижать потомка пограничника! - засмеялась девушка, оборачиваясь к отчиму. - Пусть растут вместе, у Сережки друг будет лучший, с детства научится за ним ухаживать, у него уже есть, с кем играть. Я знаешь, сколько наплакалась, а мама всё собаку не разрешала, пока мы к тебе не переехали.

- Да, знаю, - многозначительно произнес Бессонов-старший, с затаенной болью глядя на внука.

От Лизки не укрылся его взгляд, и она решилась. Молчала почти два года, но сейчас поняла - момент истины настал. Недавно она застала дядю Сашу перебирающего старые фотографии, которые долгие годы покоились на дне старой коробки из-под видеомагнитофона. Он рассматривал фото Ромки в детстве, задумчиво поглядывал на копошащегося с игрушками на полу Сережку, чернел лицом, тяжело вздыхал, горько усмехался. Однако не задавал вопросов, выжидал, ждал от Лизы первого шага навстречу.

А Лизка...

Она молчала, не затрагивала тему отцовства ни на ранних сроках беременности, ни при выписке из роддома, ни после, когда у сына появился на голове каштановый пушок, позже начавший завиваться крупными колечками, а светлые глаза наполнились синей водой с плавающей на ее поверхности зелеными крапинками.

Когда она вернулась из Вены, с двумя чемоданами, с которыми уезжала, мать хотела наброситься на нерадивую дочь, ведущую себя, как подросток во время гормонального взрыва, пыталась воззвать к разуму, однако тщетно.

Внезапно Татьяна сумела разглядеть одухотворенное выражение лица, серые глаза, в которых плясали искорки, не виданные вот уже десять лет. Пришлось пойти на попятную. Не нашла она нужных слов, чтобы спросить, что же случилось, почему Лизка оставила Максима, и почему вдруг вернулась, да еще в таком настроении, как в давние времена, когда сияла и порхала мотыльком после возвращения Романа из очередной опасной командировки.

***

Лиза сидела на диване, улыбаясь чему-то своему, одной ей понятному. Листала механически какой-то журнал, не обращая внимания на статьи и изображения светских див. Она вновь жила в квартире родителей, в своей детской комнате, где столько прекрасных минут проводила с Ромкой. Если раньше Лизка не могла проводить там и минуты, захлебываясь острой болью, что соленой морской водой, то сейчас постоянно выискивала мелочи, вновь и вновь возвращающие ее в те счастливые дни наивной радости и первых запретных ощущений.

Девушка наотрез отказалась от всех вещей, которые остались у Стрижева. И теперь на ней вместо удобного домашнего костюма красовались старые джинсы и растянутая майка черного цвета с символикой группы "Кино". Ромкина раритетная майка, которую Лиза много лет хранила в шкафу, не давала избавиться от вещи, впитавшей в хлопковую ткань запах любимого мужчины. Она служила веским напоминанием - случившееся не сон, не плод больного воображения, не сюрреалистическое полотно подражателя великому Дали.

Скоро Рома будет рядом с ней, с ними...

А пока во снах и наяву Лиза не могла забыть жар его поцелуев, дрожь в теле от одного пристального взгляда умелого соблазнителя, неистовые ласки, крики, стоны, его спину, расцарапанную в кровь; немецкую речь, которая ласкала слух бархатом, распаляла и вводила в неистовый транс.

Они так и не поговорили откровенно, не сорвали маски, не расставили приоритеты, не выяснили их будущее. Столько всего хотелось сказать, пока они ехали в машине, но мысли опережали друг друга, прыгали туда-сюда, будто проворные белки с ветки на ветку, не оформились в нужные слова.

Алекс пристально вглядывался в ночные улицы Вены, а Лиза ловила каждую его черточку в свете фонарного стекляруса, которым были расшиты автострады чужого города. Она не могла оторвать взгляд от его сомкнутых губ, синей рубашки, расстегнутой на привычные три пуговицы, сильных рук, уверенно держащих руль.

Машина рассекала пространство, летела вперед, как стрела, сорвавшаяся с натянутой тетивы. Скорость не пугала, наоборот, дарила чувство комфорта. Всё вернулось на круги своя: мужчина, знающий цену любви, жизни, смерти, умеющий распознавать опасность особым чутьем, и влюбленная девчонка, готовая бежать за ним на край света, лишь бы он мог ответить согласием и взять ее с собой.