- Дэн! - оборвал его Ромка. - Мне сейчас твои эротические фантазии до одного места! Говори, что и как.

- Ну что, гражданин Тихомиров, позвольте поздравить вас с обретением документов. Воспитанник детского дома, родственников нет, послужной список примерно твой, но в других условиях. Новая должность инструктора в нашей родной академии, командировки редкие, в основном на Кавказ. Минус - начальство всегда рядом. Привык ты на воле и от него подальше, придется и в костюмчике походить, и в форме побегать на полигоне.

- Тихомиров, - Бес кривился, - а получше фамилию нельзя было придумать? Ты меня представляешь Тихомировым? Специально, что ли, измываются надо мной?

Дэн бессовестно и нагло засмеялся:

- Честно говоря, не представляю. Но выход есть всегда. Можешь смело жениться на Лизке и брать ее фамилию. Она ж теперь Бессонова.

Под ложечкой засосало, скрутив желудок в тугой узел. Сердце пропустив несколько ударов, понеслось вскачь. Кровь зашумела в ушах. Вот то, чего он так долго ждал. Не новостей о новой должности, не разговоров о том, что его "воскресили" среди российских граждан. Лиза! Его девочка. Ждет. Взяла фамилию отчима, чтобы хоть как-то приблизиться, стать полностью его.

- Как она? - глухо спросил Роман. - Видел? Просила что-то передать?

- Да всё в порядке. Ждет, надеется и верит. Счастливая, как солнышко светится. Я аж обзавидовался, честное слово. Всегда мне нравилась, а теперь, когда она...

- Эй! - Бес сразу вскинулся.

Темнота скрывала выражения лица, но Дэн без сомнения понял, что на нем застыла поистине сатанинская ухмылка и угроза в глазах. Всегда друг зверел, когда хоть кто-то заводил разговор о том, какая Лизка красавица.

- Еще раз о Лизке такое от тебя услышу - убью. Дэн, последнее предупреждение я тебе делал еще давно, помнишь?

- Бес, ты меня умиляешь. Собственник хренов, - друг нагло ухмыльнулся. - Да не нужен ей никто, кроме тебя, ненаглядного, сейчас, так особенно. Видел бы ты, как она с малышом возится...

- С кем?! - Ромка напрягся, понимая, что Дэн упорно скрывает от него нечто важное, и осекся, явно проболтавшись.

- Со щенком. Взяла себе немецкую овчарку, назвала Цейс. Теперь во дворе гуляет, детвора за ней бегает, вот и с мальчишкой одним его выгуливают. Так что, вали-ка ты домой, заслужил. Завтра утром самолет. И паспорт, и документы я сразу привез. Я останусь здесь, бойцов воспитывать. Вроде как, теперь твой зам.

- Ну ты сильно-то не ржи, когда моих кабальеро увидишь в форме и на полосе препятствий. Зрелище эффектное. Хотя парни хорошие. Зря их не обижай. Всё равно, один хрен, воевать не пойдут. Не гоняй сильно.

- Я к вам с Лизкой на свадьбу в свидетели иду и к первенцу в крестные. Так что готовься, никого больше не зови.

- Размечтался! - ухмыльнулся Бес, ударяя в шутку друга по плечу кулаком.

На душе тепло разлилось волной, голова закружилась от предвкушения. Неужели? Лиза, дом, свадьба, дети? Всё то, что составляет такой простой и рутинный быт для других, для него - роскошь, недостижимая мечта, постоянно разлетающаяся на осколки, так и не ставшая явью.

Еще остается открытым вопрос с родителями. Надо как-то поговорить с отцом, извиниться, очень хорошо и искренне извиниться. Роману намекали несколько лет назад, в самом начале обучения, что отец активно интересовался судьбой сына после "смерти". Никогда не сомневался в интеллектуальных способностях папы. Значит, догадывается и до инфаркта Ромка его не доведет своим появлением, а вот по физиономии вмазать может. Не зря же бабушка всегда говорила: "Вот уж, Бесовская порода!", - когда замечала сходство внука и такого нелюбимого зятя. Ничего, потерпит, даже подставится. Заслужил! Но это всё потом. Главное - Лиза. Одна она.

- Будешь в Москве, отметься в управлении, пережди сутки и езжай к Лизке на дачу. Она тебя там будет ждать, - добавил Дэн.

- Спасибо, что зашел к ней. У меня сил уже нет сидеть здесь в райских кущах, на пальмы и румбу любоваться, ром хлестать, - Бес скривился, выбросил окурок под скамейку. - Лизка там, без меня, черт знает что думает, да и не могу я один. Представляешь, понял вдруг, что не железный. Хочу в постели рядом с любимой просыпаться, детей в школу отводить, на даче ремонт сделать. Без меня батя, явно, ничего не делал... Дэн, извини. Начал ныть. Видать, старею.

- Да ладно тебе раньше времени себя в пенсионеры записывать. Тебя дома ждут. Лизка и... сюрприз, - друг хмыкнул, пытаясь не засмеяться.

- Не скажешь? - вкрадчиво спросил Ромка, понимая, что веселье родилось не на пустом месте и от него скрывают нечто важное.

- Обижаешь! Я Лизе слово офицера давал.

- Теперь точно не отстану!

- В Москве еще встретимся, Бес. Тогда мне можешь уже по морде двинуть, (а тебе захочется это сделать!), но сейчас извини. Молчу, как чекист на допросе у врагов с Пиндостана. И всё будет хорошо. Раз уж выбрались из Вены, то всё, теперь можно дышать полной грудью, а не в пол силы.

- Дэн, знал бы ты, насколько прав! - Роман счастливо рассмеялся, оставил друга наедине с его мыслями, а сам отправился паковать вещи. Скоро, Лизка, совсем скоро...

Эпилог


Типовой московский двор, расположившийся посреди квадрата брежневских девятиэтажек, жил своей привычной и обыденной жизнью, ничем не выделяясь среди собратьев. Дети помладше играли в песочнице, катались с горки, крутились на каруселях. Те, кто постарше, рассекали пространство на велосипедах и скейтах. На лавочках сидели вечные старушки, оглядывая территорию в поисках новых тем для сплетен. Жирные воробьи дразнили рыжего котяру, приготовившегося к молниеносному прыжку за едой и раздражителем его кошачьего покоя.

Бес разглядывал двор, где прошло безмятежное детство. Всё по-прежнему и не так одновременно: появились парковочные зоны для автомобилей, исчезли гаражи-ракушки, за которые он вместе с дворовым кагалом бегал курить в седьмом классе. Дети также качаются на качелях. Не тех из прошлого, из полузабытых воспоминаний. Эти качели новые, не те, на которых он любил сидеть, наблюдая, как Лизка бегает за Цейсом.

На душе засвербело. Как будто он получил билет в прошлое в неведомой кассе. Теперь же не знает, что делать: то ли подняться в квартиру, поздороваться с отцом, словно он уезжал на пару дней в командировку; то ли вообще не показываться на глаза. Так привычнее, проще, уже выработался механизм - нельзя идти на поводу у тоски, сожаления, желания увидеть родных.

Роман привык заботиться о близких, старался не подставлять их под удар. Привычка, дошедшая до автоматизма. Однако сейчас щемящее чувство разъедало всё внутри подобно ржавчине, впитывалось в саму суть. Безумно хотелось стать вновь частью семьи, почувствовать себя просто сыном, которого ждут, надеются - смерть не полоснула по нему острой косой, верят в его скорейшее возвращение из пустоты и черной неизвестности.

Посмотреть в глаза отцу - что может быть проще? Да вот все силы иссякли. Невозможно дышать из-за накатившего чувства вины, саданувшего коварно под дых. Ромку Бессонова давным-давно похоронили, оплакали. Он и тогда казался самому себе отрезанным ломтем, гостем, заглядывающим в дом, подсматривающим за неторопливым течением быта, а сейчас... Что будет с отцом, когда сын внезапно воскреснет? О худшем думать совершенно не хотелось. Да только мысли всё плясали стаей пестрых сорок, что вьются над верхушками деревьев, не давая возможности сосредоточиться, прийти к единственному и правильному решению. Ведь к Лизе он готов бежать, а поговорить с отцом... Детский страх вкупе с ощущением беспомощности...

Присев на край отдаленной скамейки, стоявшей аккурат под старым кленом, Бес наблюдал за парковкой. Снял солнцезащитные очки, повесил их на ворот черной майки. Машина Бессонова-старшего стояла около подъезда. Пока возле нее отец не появлялся. Позвонить и договориться о встрече? Нажать на кнопку дверного звонка, не дав возможности для подготовки "грандиозной новости"? Хорош сынок, ничего не скажешь! Столько лет молчал, не давал знать, что жив, а теперь вот так ворваться в устоявшийся мир, обрадовать появлением?

Даже последние дни в Гаване так не давили, не разрывали сомнениями в клочья. Дэн кидал намеки об осведомленности отца о судьбе сына - "бойца невидимого фронта". Роман уже был готов к разговору, как что-то надломилось. Уверенность гасла с каждой минутой, проведенной вблизи от места, где он рос, играл с собакой, наблюдал за тем, как маленькая девочка с серыми глазами и пшеничными волосами превращается в красивую девушку, вытеснившую всех других из сердца...

Краем зрения Роман заметил движение сбоку от скамейки, напрягся, хотел резко подняться, как того требовал инстинкт сохранения и рефлексы самообороны. Но замешкался. Уже понял, кто там...

Бес почувствовал прикосновение теплой ладони к плечу. Он подскочил, обернулся, сам не заметил, как с губ слетело мальчишечье, совершенно забытое:

- Пап...

- Ну здравствуй, сынок! Вернулся, Бес!

Александр Борисович ухмыльнулся, прищурив левый глаз. Такая знакомая, родная привычка, которую унаследовал и он сам! Время оставило след в волосах, где бежали змейки седины. Около глаз появилась сетка морщинок, только цвет оставался прежним: серая кромка, насыщенный цвет океана и листики кувшинок, плавающие в воде. Роману показалось, будто он смотрится в зеркало, которое отражает не реальность, а возможное будущее. Когда-нибудь он будет выглядеть так же. В один прекрасный миг ему придется наставлять на путь истинный заблудшего сына.

Неловкость сковало параличом тело. Впервые за много-много лет Рома вновь стал собой, но не знал, что делать. Выручил отец, который буквально сгреб его в охапку. Сопротивляться абсолютно не хотелось. Контроль и сомнения разбились вдребезги, будто стеклянный витраж в неистовую грозу от косых струй дождя. Спустя пару мгновений, Александр выпустил сына из по-прежнему крепких объятий и, повинуясь порыву, потрепал его по голове. В последний раз так было, когда Ромке было лет десять, не иначе.

- Расслабься, разведчик. Хотел было тебе по физиономии двинуть, да передумал, едва тебя живым увидел. Ты за мной наблюдаешь, а я за тобой. Да, - протянул отец, - шпионские игры местечкового разлива.

Роман не выдержал и рассмеялся. Легко, открыто, непринужденно. Осознание случившегося заставило сердце разжать тиски. Он дома! Его ждали, он вернулся!

- Ты же сам предупреждал, чтобы я не смел подставлять семью. Прекрасно понимал, куда я ввязался. Мы же долго говорили, перед тем, как...

- Говорили, Ромка. Прекрасно помню. Склероза еще нет, - сказал отец, присаживаясь на скамейку. - Садись, давай. Поговорить еще раз надо.

- Пап, - произнес Бес Роман совершенно не стесняясь давнего слова из детства, - я делал то, что должен был. По-другому не получилось бы. Выход один - или делаешь то, что приказывают, или вперед ногами понесут, да еще вы... Не мог я рисковать! Да и потом, я офицер госбезопасности. Знал, на что подписывался, присягу давал...

- Я не об этом! Вечно ты не тем местом думаешь! Там где просто - усложняешь; там, где надо подумать не один раз - с плеча рубишь. Наследственность, мать ее! В меня весь, сыночка.

Ромка ухмыльнулся. Он так скучал по этим разговорам. Даже когда ему казалось, будто его считают несмышленышем, в моменты, когда у них с отцом взгляды разнились, всё равно он считал его взрослым, предоставлял возможность для самостоятельного выбора. Вот как бывает, оказывается. Для простых осознаний иногда надо пройти семь кругов ада.

- А теперь слушай меня внимательно. И не перебивай. Сейчас ты едешь на дачу. Лизка тебя ждет. И не виляй, не отрицай. Зашло всё слишком далеко! Развели шпионские игры! Нашел ты себе Мату Хари, под стать. Ну с чего вы взяли, что весь мир против вас? Пришли бы, поговорили. Мы бы с Татьяной всегда поняли, не осудили! Роман, ты меня за вторую жену осуждал?

- Нет, - сдавленно выдавил из себя Бес, не веря в услышанное, пытаясь переварить информацию. - Никогда! Ты же знаешь! А Лизка, она...

- А Лизка втрескалась в тебя по самые уши еще в пять лет! И не говори, что не замечал. Не поверю. Когда твою "похоронку" прислали, девчонка сломалась. Понимаешь ты? Она жила тем, что ждала тебя! А потом у нее это отняли... В омут с головой бросилась, замену тебе искала, с Максом связалась. Я подумал, что к лучшему, не будет затворницей, жить начнет, первую любовь забудет. А оказалось... Тебя ждала, точно так же ждала все эти годы. Из Вены вернулась другой. Обновленной. Я всегда знал, что она сильная. Любимая наша девочка. И глаза не отводи. Что стыдного в любви? Я мать твою любил. Она первой у меня была. С Татьяной по-другому всё. Более гладко, тепло, уютно. И это тоже любовь. У каждого она своя. Лизка - твоя женщина. Так будь добр, береги ее!

Слова отца каленым железом прожгли сознание. Тяжкий груз сорвался. Дышать стало легче. Какой дурак! Какой он был дурак, подумав, что отношения со сводной сестрой граничат с нарушением морали. Если бы тогда ему не пришлось уйти, то они были бы вместе, не расставаясь, не прячась по углам, не ища препятствий. Если бы... Но, как известно, в сожалениях до смешного мало толку...