Принц огляделся. Вокруг него на разложенных на земле подушках группами сидели мужчины и женщины. Гости болтали, шутили, ели, пили, смеялись. Яна нигде не было видно. Приглядевшись, Мохан заметил его в дальнем конце зала. Раджив стоял у колонны, рядом с той самой девушкой, которой подарил цветок сегодня на состязаниях. Она была в пестром, сверкающем зеркальными вставками сари, и Ян в тюрбане и кафтане раджпута говорил ей что-то, опершись на колонну. Красавица слушала его, стыдливо отвернув лицо и прикрываясь концом сари. Но застывшая на губах кокетливая улыбка и трепещущие веки красноречивее всех слов выдавали ее чувства. Мохан усмехнулся и потянулся за своей пиалой. Когда он снова поднял глаза, молодые люди исчезли.


Два дня спустя Мохан Тайид заглянул в галерею, откуда открывался вид на равнину. Ян стоял там, прислонившись к колонне, и курил сигарету – привычка, которую он приобрел во время своего последнего путешествия, к большому неудовольствию раджи, называвшего курение глупым обычаем ферингхи. Юноша, казалось, о чем-то напряженно размышлял и не заметил приближения дяди. Когда Мохан тронул его за плечо, Ян вздрогнул и тут же изобразил на лице равнодушно-вежливую улыбку – выражение, с которым он обычно появлялся в обществе.

– Ты думаешь о ней? – спросил Мохан Тайид. – Как ее… Падмини?

Ян поднял на дядю удивленные глаза. Потом как будто смутился и покачал головой.

– Боже сохрани, нет, – отвечал он, делая очередную затяжку. – Я помню, что говорили древние: остерегайся подходить близко к огню, женщине, радже и мудрецу. От всего этого лучше держаться на расстоянии. – Он усмехнулся. – Не беспокойся, дядя. Я благоразумен. Женщины приходят и уходят. Она не первая и не последняя.

На этих словах Ян понизил голос почти до шепота. Однако Мохан чувствовал, что юноша чем-то обеспокоен.

– Что ты задумал, Раджив? – спросил он.

Ян сделал последнюю затяжку, затушил окурок о колонну, оставив на белом мраморе грязное пятно, и выбросил его в пустыню.

– Не пойми меня превратно, Мохан, но сейчас я тебе этого открыть не могу, – и пристально посмотрел на дядю. – Всему свое время.

Глядя, как Ян удаляется, засунув руки в карманы раджпутского кафтана, Мохан с удивлением спрашивал себя: это ли тот самый мальчик, что когда-то беззаботно резвился на изумрудных лугах Кангры?

20

Вот уже две недели дворец стоял окутанный тишиной. Хотя положенные двенадцать дней траура, с пышными церемониями, призванными обеспечить покойному благополучное перерождение, миновали. Это были дни многовековых песнопений и молитв, принесения в жертву плодов, цветов и риса, дни многочасовых ритуалов под руководством девятнадцати брахманов, в которых были обязаны участвовать все присутствующие, даже если основная тяжесть обрядов ложилась на плечи наследника, в данном случае нового раджи Сурья-Махала Маджита Джая Чанда.

Вот уже две недели, как атман Джирая Чанда покинул свою восьмидесятитрехлетнюю бренную оболочку. В последние четыре года раджа вел уединенную жизнь в покоях своего любимого дворца, где много молился и медитировал, готовя свою душу к дальнейшему путешествию. И все это время наставлял своего внука, чтобы в скором времени доверить ему заботу о многочисленных обитателях Сурья-Махала и его окрестностей: слугах, крестьянах, пастухах и ремесленниках.


Мохан Тайид оторвал взгляд от огня в камине – ночами бывало холодно – и перевел его на Яна, на лице которого плясали отсветы пламени. На мгновение он вспомнил юношу под мраморным балдахином чатри в первый день похорон. Маджит, как старший сын покойного, принял священный факел у брахмана и степенно обошел погребальный костер, на котором лежало убранное цветами тело Джирая Чанда, поджигая его с четырех сторон. Под ритмичный бой барабанов в небо взметнулись языки пламени, вмиг поглотив смертные останки раджи. На белых одеждах скорбящих родственников играли отблески огня. Ян был единственным, кто не обрил голову в знак траура. Он спокойно смотрел в огонь, и глаза его блестели. Мохан так и не понял, слезы ли это.

Яну шел двадцать третий год, и он был законным правителем Сурья-Махала с тех самых пор, как старший брахман в присутствии всех членов семьи мужского пола сорвал печать с завещания раджи Джирая Чанда. По рядам присутствующих пробежал ропот, и Мохан не мог сдержать улыбки, когда Маджит Чанд, презрев этикет и все приличия, пулей вылетел из комнаты. Но воля покойного священна, и старший сын раджи понимал это не хуже остальных. Два брахмана письменно засвидетельствовали, что отныне Сурья-Махал, приданое возлюбленной супруги раджи Камалы, переходит во владение внука Джирая Чанда Раджива. Такова была воля правителя, несколько лет назад изложенная им на пергаменте, который держал в руках брахман.

Приличествующий владельцу дворца княжеский титул к наследству не прилагался. Его мог присоединить к своим многочисленным званиям Маджит. Отныне Ян был богат, сказочно богат. В сущности, к Сурья-Махалу относилось не так много земли, хотя площадь этих владений была сравнима с территорией всего остального княжества, но здесь собирали обильные урожаи. А за последние четыре года, благодаря хозяйственным способностям Яна, они стали еще больше. И все же племянник Мохана Тайида как будто оставался равнодушным к свалившемуся на его голову состоянию, и принц догадывался почему.

– Ты ведь все знал, правда? – Ян затянулся сигаретой, не отрывая глаз от огня.

– Да, – ответил Мохан. – Он все рассказал мне. Я видел, как два брахмана поставили свои подписи под его завещанием, после чего папирус запечатали и передали одному из них на сохранение.

Оба снова замолчали, размышляя каждый о своем. Мохан вспомнил опасения раджи, что Ян захочет уехать на родину отца, в Англию.

– Ты останешься?

Ян затряс головой и бросил окурок в камин.

– Нет, у меня другие планы.

Юноша поднялся и направился к столу, на котором были разбросаны бумаги. Мохан приблизился, опасливо заглядывая ему через плечо.

– Вот здесь… – сказал Ян, разворачивая карту Восточных Гималаев. Возле города Дарджилинг, чуть пониже горной цепи, была отмечена точка, к которой он приложил палец. – Я давно хочу купить эту землю. Я уже интересовался ею раньше, но тогда европейцам не продавали участки под Дарджилингом. С тех пор законы изменились. Теперь индусам запрещено владеть наделами в этой части Гималаев. И тогда Раджив Чанд забрал свое прошение, и в переговоры с властями вступил Ян Невилл. – Юноша насмешливо сощурился, скосив глаза на Мохана. – Забавно, правда?

«Раджив-Хамелеон», – пронеслось в голове у принца. Он взглянул на масштаб карты, оценивая размеры будущих владений.

– И что ты будешь делать с такими угодьями?

– Я намерен разбить там чайную плантацию, – ответил Ян, с нежностью, как показалось Мохану, касаясь отмеченной на карте точки. – И это будет лучший чай в мире. – Он улыбнулся, должно быть, заметив удивленный взгляд Мохана. – Я не забыл, чему учил меня Тяньцзин.

И это было то, о чем Ян думал последние несколько лет, со спокойствием и отрешенностью сидху ожидая подходящего часа. Мохан понял, что этот план Ян уже разработал до мельчайших деталей, ничего не оставив на волю случая. Принц кивнул подбородком в сторону карты.

– И… у тебя уже есть название?

– Землевладение уже зарегистрировано как Шикхара, – ответил Ян и, понизив голос, добавил: – Оттуда видно Канченджангу… – В его глазах мелькнуло ностальгическое выражение.

Шикхара… Мохан повторил про себя это слово. Это значит «вершина», потому что оттуда можно видеть священную гору Шивы, и еще «храм», вероятно, в честь тех каменных шатров, которыми Ян с детства любовался в долине Кангра, и еще так называется архитектурный стиль, в первую очередь храмов, посвященных Шиве. И еще это название созвучно имени его матери Ситары. Но само происхождение этого слова связано с корнем шикар – охотник. «За кем же он охотится?» – промелькнуло в голове Мохана. Но вслух он спросил другое:

– А что будет с Сурья-Махалом?

Юноша свернул карту.

– Завтра я намерен объявить, что на время моего отсутствия управление дворцом передается в руки Джанахары. Она же позаботится, чтобы кто-нибудь убирал секретную часть дворца и «Башню Слез». Эти помещения должны содержаться в порядке, но оставаться закрытыми.

«Башня Слез». Мохан подозревал, что Ян проводит там немало времени. Не в той ли комнате, где пол отполирован ногами его матери, обдумывал он свои планы? Из окна наверху далеко видно.

Джанахара в качестве заместителя – хороший выбор. Она энергичная и умная и переселилась в Сурья-Махал год назад как старшая сестра Мохана. Тогда муж Джанахары умер после тяжелой болезни и дети принуждали ее совершить обряд сати. Мохан тотчас организовал побег, чтобы вырвать сестру из рук раджпутов. Только сейчас Мохан понял, почему раджа, обычно строго придерживавшийся индуистских обычаев, позволил ему это сделать: он уже тогда знал, что Ян станет следующим правителем Сурья-Махала, и поэтому уважал решения его дяди и покровителя, даже если они шли вразрез с его собственными убеждениями.

– И когда ты намерен туда отправиться?

– Как только соберусь. Дня через два-три.

– С удовольствием возьмусь тебя сопровождать. – Мохан выжидательно посмотрел на Яна.

Тот чуть заметно кивнул и улыбнулся.

– Я знал, что ты это скажешь. – Лицо юноши снова стало серьезным. Он вздохнул, прошелся по комнате, остановился, как будто ему стоило большого труда выдавить из себя следующую фразу. Наконец Ян посмотрел на дядю, решительно и в то же время смущенно. – И еще одна просьба, Мохан, – чуть слышно добавил он. – Помоги мне найти Уинстона.

21

Наступило тяжелое время. Ян купил девственную землю, поросшую тысячелетними джунглями и населенную дикими зверями, которые тоже считали ее своей. Не раз на отставшем от коллектива рабочем разгневанный тигр вымещал злобу на незваных гостей.

Столетние деревья рубили под корень и увозили прочь на лошадях-тяжеловозах. Джунгли выкорчевывали, почву расчищали и распахивали. Это была тяжелая и опасная работа, но Ян не выглядел таким счастливым с тех самых пор, как раджпуты выгнали их из Кангры. Он трудился бок о бок с лесорубами, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как его мечта на глазах становится реальностью.

Люди шли к нему охотно, потому что он мог позволить себе платить им больше, чем другие. Владельцы соседних участков, также занятые расчисткой земли, сразу невзлюбили Невилла за то, что он уводил у них лучших работников. Мохан лишь морщил нос, подсчитывая суммы, потраченные на закладку плантаций. Он молчал, потому что это были деньги Яна, то самое золото и серебро, что столетиями пылилось в подвалах Сурья-Махала.

И усилия окупились. Раньше, чем рассчитывали, склоны Шикхары превратились в поля с бархатистой бурой почвой. Неподалеку, там, где позже появилась мануфактура, Ян выстроил теплицы, а из Китая стали привозить первые семена. Мохан подозревал, что это делалось не совсем легально, во всяком случае, всадник, прибывший из-за гор с севера с маленькими полотняными мешочками для Яна, оставлял подозрительное впечатление. Семена высыпали в воду. Те, что всплыли на поверхность, были забракованы и выброшены. Остальные, что погрузились на дно, тщательно собрали и стали проращивать в абсолютной темноте, в земле, увлажняемой закопанными мокрыми мешками. Через шесть недель появились первые хрупкие всходы, которые Ян пересадил в тщательно обработанную почву, соорудив защитный навес из соломы и веток.

Вслед за батраками и крестьянами, которых Ян нанимал для работы на плантациях, настала очередь столяров, плотников и каменщиков. Они приступили к постройке большого дома, проект которого Ян набросал еще в Калькутте и который со временем должен был заменить хижину, где пока ютились они с Моханом.

Основным материалом послужил тот самый лес, от которого только что освободили будущие пашни. Ян неоднократно ездил в Калькутту присматривать или заказывать мебель и строительные материалы. Все это, наряду с грузами из Сурья-Махала и Джайпура, доставлялось в Шикхару.


Прошло два года, прежде чем появился дом, каким его представлял Ян, вместе с садом, конюшней и загоном для лошадей, которых он вывез из Сурья-Махала. За это время посеянные в теплицах семена превратились в крепкие кустарники около ярда высотой. Их высадили на поля, полторы тысячи штук на один акр. Другой работы, кроме как наблюдать, как приживаются на земле Шикхары китайские растения, на ближайшие три года не предвиделось. Поэтому у Мохана с Яном появилась возможность заняться поисками Уинстона Невилла.

Это оказалось делом нелегким и кропотливым. Приходилось разыскивать свидетелей, видевших Уинстона в тот день в Дели, просматривать бумаги, в которых могло всплыть его имя – списки погибших, раненых, пропавших без вести во время мятежа. В основном этим занимался Мохан, который ездил в Дели и Джайпур, где привлек к поискам Аджита Джай Чанда. Через некоторое время на Мохана и Аджита уже работало множество людей, которые шпионили, расспрашивали, подслушивали и изучали документы, в том числе и секретные. Нити расследования потянулись в Англию, и отовсюду информация, зачастую весьма окольными путями, стекалась в Шикхару.