— Что случилось? — наконец не выдержал Угольцев.

— Умерла моя бабушка.

— Мои самые искренние соболезнования. Ваша сестра очень переживает?

— Она пока ничего не знает. Она… уехала отдыхать на море, и мы с мамой решили ее не тревожить.

— Понятно. Значит, в этом году она не будет поступать в медучилище?

— Нет, — едва слышно сказала Нина и отвернулась.

Район, куда они приехали, был не из тех, которыми гордится город. Некоторые дома уже были покинуты их обитателями, в других, таких же старых и убогих, еще жили.

Дверь им открыла женщина в коротком замызганном халатике. Приглядевшись внимательнее, Угольцев понял, что она еще молода и, если ее умыть, причесать и так далее, была бы красивой.

— Я привезла тебе розу. Капитолина Дмитриевна дома?

— Чего это вдруг она будет торчать дома среди бела дня? — Женщина произнесла эту фразу с неожиданным вызовом и даже раздражением. — А это кто? — не слишком любезно осведомилась она, подозрительно глядя на Угольцева.

— Этот человек купил наш дом.

— Павел Герасимович Угольцев. — Он проворно вылез из машины и протянул женщине руку.

Она и не подумала взять ее. Буркнула что-то неразборчивое и, повернувшись к ним спиной, вошла в дом.

— Галя не совсем здорова, — пояснила Нина. — Поставим цветок и сразу же уедем.

Его поразил беспорядок в квартире, хотя он всякое видел на своем веку. Казалось, в доме кто-то нарочно все перевернул вверх дном. И, похоже, не один раз. — Значит, мать отчаливает. И когда, хотела бы я знать?

Галя прикурила сигарету и жадно затянулась.

— Сегодня вечером. Мы сейчас уйдем — не волнуйся.

— С чего ты взяла, будто я волнуюсь? — Она стремительно повернулась к ним лицом.

При этом полы ее халата распахнулись, и Угольцев заметил, что на ней нет ничего, кроме старенького халата. У Галины было великолепное тело, он отметил это с чисто эстетических позиций.

— Давайте глотнем по рюмарику. — Галина кивнула в сторону стола, на котором стояла початая бутылка водки и валялись какие-то огрызки. — Присаживайтесь, если не брезгуете.

— Что ты, мне некогда.

Нина сказала это с испугом и метнулась к двери.

— А я бы с удовольствием выпил. — Угольцев подвинул к столу табуретку и сел.

— Но вы же обещали отвезти меня домой. — В голосе Нины звенело отчаяние. — У меня ужасно много дел.

Он посмотрел на нее с удивлением. Ничего он ей не обещал. Интересно, почему она так не хочет, чтобы он остался с этой женщиной?

— Молодец, папашка, не пожалеешь. — Галина уже налила им по полстакана водки. — Закусь, правда, хреновая, ну да ведь ты не жрать сюда пришел, верно? Вообще я удивляюсь тебе — чего это вдруг ты решил бросить якорь в этом вонючем болоте? Ты еще тот пижон. Знала я и таких тоже. — Она залпом выпила водку и грохнула по столу пустым стаканом. — Эх, папашка, а ты знаешь, почему эти люди сваливают из своей насиженной берлоги?

— Галка, прошу тебя, не заводись. Павел Герасимович человек интеллигентный, и ему совсем не интересно слушать все эти домыслы и…

— Да брось ты хреновину молоть! Все мы любим в замочную скважину подглядывать. И он тоже. А ты не такой уж и старый, как мне сначала показалось. И седина тебе очень даже идет. Небось еще тот котище. Ну, бабья здесь навалом, скажу я тебе. И перепихнуться хотят все до одной — и замужние и бобылки. Нинка недотрогу из себя строит, а сама спит и видит, как ее трахают.

— Заткнись! — Нина завизжала на такой высокой ноте, что у Угольцева зазвенело в ушах. — Нажралась с утра.

— Завидуешь. — Судя по тону ее голоса, Галина ни капли не обиделась на подругу. — Ладно, ладно, можешь валить на все четыре, а мы с папашкой за жизнь потолкуем. Может, я от него что-нибудь мудреное-ядреное услышу. Ну да вряд ли. Блин, ну кто же все-таки выдумал этот треклятый мир?

Она всхлипнула и потянулась к бутылке с водкой. Угольцев мягко, но властно перехватил ее руку.

— Погодите, прошу вас. Нужно чем-нибудь закусить. У вам не найдется хлеба и масла?

— Ишь какой антиллигентный выискался — хлеба ему подавай, да еще с маслом. А вчерашней пшенной каши не хочешь?

Галина встала, нарочито вульгарно виляя бедрами, вышла из комнаты.

— Поехали отсюда, прошу вас, — прошептала Нина и потянула Угольцева за рукав. — Вы же видите, она лыка не вяжет. Да и вы за рулем.

— Ничего. Бог меня простит, а уж гаишники тем более. — Он достал пачку «Мальборо», протянул Нине. К его удивлению, она взяла сигарету и умело прикурила ее. — Я вас мигом довезу, куда скажете. Подождите пять минут.

— Хочешь забрать моего папашку? — Галина появилась на пороге комнаты в клетчатой мужской рубашке, достававшей ей почти до колен. Губы ее были ярко накрашены. — Не выйдет, подружка. Вряд ли ты сможешь использовать его по прямому назначению, ну а я, быть может, захочу сделать ему небольшой тестик. Да ты, папашка, не бойся — насиловать я тебя не стану. Давай-ка шлепнем еще по рюмашнику.

— И мне налейте, — сказала Нина, подвигая грязный стакан.

— Вот это по-нашему, подруженция. — Галина покровительственно похлопала Нину по плечу. — А я думала, ты насовсем во вражеский стан перекочевала. Ну и как, снится тебе ночами твоя младшая сестричка в смирительной рубашке и на каменном полу темного подвала?

Угольцев видел, как Нина, выпив с отвращением водку, закрыла лицо руками и вся сжалась в комок.

— Снится, — сказала она чужим низким голосом. — Помоги мне забрать ее оттуда. Не могу я больше. Не могу.

— Ха, ты думаешь, оттуда выходят через парадную дверь и по ковровой дорожке? Блин, ты так думала?

— Но ведь ты в хороших отношениях с главврачом. Я сама видела, как он…

— Ладно, подруженция, никому не интересно, что ты там видела. — Галина протянула было руку, намереваясь положить ее на плечо Угольцеву, как вдруг отдернула ее. — Нет, папашка, ты не хочешь меня, а навязываться я непривычная. И так от вашего брата отбоя нету.

— Вы хотите сказать, что ваша младшая сестра лежит в психиатрической лечебнице? — прерывающимся голосом спросил Угольцев и попытался отнять от лица руки Нины. — Отвечайте: это правда?

— Да, — прошептала она и еще сильнее сгорбилась. — Но я заберу ее оттуда. В самое ближайшее время.

Угольцев резко встал.

— Поехали.

— Куда ты собрался, папашка? Сперва допей свою водяру, а уж потом вали на подвиги.

— Я сказал — поехали. Надевай штаны, — велел он Галине. — Живо.

— Видела я таких командиров в шлепанцах и с петлей на… — Галина беззлобно выругалась. — И вообще, я какала на тебя колечками, папашка.

Она встала и демонстративно повернулась к нему задом. Он схватил ее за руку, резко вывернул. Галина вскрикнула от неожиданной боли.

— Говори адрес. Быстро.

Она глядела на него совсем не испуганно.

— Она тебе что, родней приходится?

— Не твое дело. Адрес.

— Папашка, ты опоздал. Но адрес я тебе скажу, если ты так напрашиваешься. Садись в свой драндулет и выруливай на Московскую. Второй поворот налево, еще раз налево и прямо до упора. Горького, шестьдесят пять. Если вдруг заблудишься, тебе каждый покажет, где у нас «февралики» живут. Но ее там уже…

Угольцев не мог слышать последних слов Галины — он бросился к двери, опрокинув по пути табуретку и пустое ведро, чертыхнулся, споткнувшись о порог.


— Нет, больную Берестову вы увидеть не сможете, даже если вы сам Господь Бог, во что я почти готов поверить. — Симкин вполне дружелюбно улыбался Угольцеву. — Могу вам сказать одно: состояние ее здоровья не внушает мне ни малейших опасений.

— Тогда тем более вы должны разрешить мне повидать мою племянницу Марусю. Вот увидите: она мне страшно обрадуется.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, Павел Герасимович. Увы, в нашей клинике крайне строгие порядки. Мы даже родную мать и сестру к ней не пускаем.

— Послушайте, Борис Львович, давайте не будем ломать друг перед другом дешевую комедию. Я всегда привык добиваться того, чего хочу. В настоящий момент я очень хочу увидеть Марусю Берестову.

— Я сам хотел бы поглядеть на нее хотя бы одним глазком. — Симкин лукаво подмигнул Угольцеву. — Говорят, ужасно сексапильная девчонка.

— Вы хотите сказать…

— Ничего я не хочу сказать. Тем более что все случилось в мое отсутствие. Ну и слава Богу, скажу я вам, хоть они у нас с вами и разные. Выпьете рюмку коньяка?

— Пожалуй, да. — Угольцев несколько раз прошелся из угла в угол тесного кабинета главврача. — Но ее близкие, судя по всему, уверены, что она лежит у вас в клинике.

— Совершенно верно. Надеюсь, вы не станете убеждать их в обратном. По моему впечатлению, вышла жестокая и некрасивая история. — Симкин брезгливо поморщился. — Мне кажется, мать, сама того не сознавая, решила отомстить собственной дочери за то, что ее в этой жизни очень мало любили. Все та же библейская притча о праведных и грешных, только на современный манер. Ну что же, выпьем за то, чтобы в нашем мире, который не может существовать как без тех, так и без других, всегда сохранялся здоровый баланс.

— Где же мне теперь искать ее? — вырвалось у Угольцева.

Симкин пожал плечами.

— Если вам придет в голову идея, советую держать ее в секрете. От меня в том числе… Я, как вы понимаете, официальное лицо.

— Спасибо, Борис Львович. — Угольцев крепко пожал Симкину руку.

— И вам тоже. Если найдете… свою племянницу… Хотя, должен вам сказать, все эти разговоры о том, что юные существа чрезвычайно ранимы и восприимчивы к несправедливостям и несовершенствам нашего мира, как говорится: не в пользу богатых и не во вред бедным. А потому прощайте. У меня начинается обход.

«Все-таки этот парень забрал ее, — думал Угольцев, испытывая самые противоречивые чувства. С одной стороны он был рад за Марусю, с другой… Покупая этот дом, он надеялся на то, что она, сломленная предательством любимого человека, в конце концов очутится в его… Нет, нет, он не хочет, чтобы Маруся вот так сразу стала его любовницей, хотя она и возбуждает его. К этой девушке Угольцев испытывал еще и родительскую нежность, о чем, разумеется, не сразу догадался. — Дай Бог ей счастья. Но это, кажется, невозможно — у того парня наверняка есть семья, возможно, и дети тоже. Он бросит ее, когда притупится острота ощущений. Правда, у него открытое, честное лицо. Ну и что из того? Иногда мы оказываемся в таком переплете, что приходится рвать по живому. Вот и выбираешь, где меньше боли причинишь…»

Подобные мысли одолевали Угольцева всю обратную дорогу. Ровно через сутки начинались съемки картины. Предстоял окончательный выбор натуры для первого эпизода, рабочая встреча с режиссером и автором сценария. Это было даже здорово, что у него не окажется ни одной свободной минуты.


— Вами интересовалась одна молодая особа, — сказала администраторша гостиницы, щедро улыбаясь Угольцеву густо-сиреневым ртом.

— Я занят, — машинально буркнул он, привыкший к осаде со стороны девиц, жаждущих сняться хотя бы в крошечном эпизоде. — Не пускайте ко мне никого.

— Поняла. — Администраторша смотрела на него как-то уж больно внимательно. — У этой девушки ваша визитная карточка. Мне кажется, она слегка не…

— Где она? — почти выкрикнул Угольцев.

— Швейцар не разрешил ей остаться в вестибюле. Думаю, она где-нибудь поблизости.

Угольцев выскочил в ночной мрак, моросящий мелкими брызгами дождя. Лавки возле лестницы, подсвеченные снизу тускло-зелеными фонарями, были пусты. На пляже тоже ни души. Он бросился к морю, туда, где стоял одинокий топчан.

— Девочка моя, неужели это ты? — прошептал он, опускаясь на колени.

Она всхлипнула в ответ, еще сильнее прижимая к подбородку колени.

— Все будет в порядке. Все будет хорошо, — твердил Угольцев, гладя ладонью влажные спутанные волосы Маруси.

— Нет. Не будет, — едва слышно прошептала она. — Уже никогда не будет.

Он осторожно подсунул ей под спину обе руки, прижал к себе ее легкое вздрагивающее тело и, пошатываясь от захлестнувшего ощущения полного счастья, стал подниматься по лестнице.

— Моя племянница, — сказал он администраторше. — Пускай принесут раскладушку и комплект белья. Да, и что-нибудь поесть.

— Девочка моя, неужели это ты? Не верю своим глазам, — шептал Угольцев, глядя на крепко спящую в его постели Мусю. — Я не дам тебя в обиду, не бойся. И сам не обижу. — Он вдруг понял, что щеки у него мокрые от слез, и, стыдливо озираясь по сторонам, вытер их платком. — Моя девочка. Моя маленькая девочка…


Галина с каким-то мазохистским наслаждением читала страницы из дневника Андрея, где он описывал интрижку с женщиной, которую обозначил буквой «С». Это была сплошная порнуха вперемежку с крепким мужицким матом. Она и раньше догадывалась о том, что Андрюша ей изменяет, хотя прямых доказательств, кроме его пьяных признаний и угроз, у нее не было.