Вернувшись в Москву, Муся позвонила Угольцеву и попросила у него прощения. Ответом был его гомерический хохот.

— Такова жизнь, малышка. Ты справляешься с ней ничуть не хуже, чем это делают остальные, — сказал он, отсмеявшись положенное.

— Но я постараюсь стать лучше. Ты должен поверить в меня.

— Зачем тебе это нужно? Красивую женщину грехи делают еще красивей. Я не перевариваю святош.

Она почувствовала в его словах горечь.

— Пашенька, я очень благодарна тебе за все. Я очень хочу, чтобы мы остались друзьями, — полным слез голосом сказала Муся. — Я так боюсь потерять тебя. Честное слово.

— Малышка, я никуда не денусь от тебя, а тем более от Ваньки-встаньки. Расскажи мне про него побольше.

— Носит полный портфель пятерок и очень любит рисовать. Аня говорит, у него доброе сердечко. Подобрал тут как-то больного голубя и, когда он умер, проплакал целый день. Пашенька, я буду стараться и стану ему хорошей матерью. Как ты думаешь, может, мне стоит забрать Ваньку к себе?

— Глупости. Свяжет тебя по рукам и ногам.

— Но ведь другие матери воспитывают собственных детей сами, а не поручают их… — Она хотела сказать «чужим людям», но вовремя замолчала. Угольцев все понял.

— Никто не виноват, что у парня нет родных дедушек с бабушками. Хотя вполне вероятно, что это даже к лучшему. Я помогу тебе найти приличную работу, — вызвался Угольцев.

Ее взяли в рекламную фирму, где пришлось сниматься в одних колготках. Президент пообещал платить ей тысячу баксов в месяц и пригласил в ресторан. Она сбежала от него в одном платье и легких туфлях и больше никогда не вышла на работу.

Угольцев нашел ей другую.

На этот раз Мусиным шефом оказалась дама неопределенного возраста. Возглавляемая ею дистрибьютерская фирма специализировалась на итальянской парфюмерии и косметике. Мусю взяли на должность рекламного агента.

— Завтра у вас встреча с президентом «Эмэкса», — сказала дама накануне ее вылета в Милан. — Молодой интересный мужчина. Помешан на всем русском, в том числе на женщинах. Наденете что-нибудь дорогое, но неброское. Макияж вам сделает наш представитель в Милане. Не исключено, что синьор Стефанини пригласит вас к себе на виллу.

— Я знаю по-итальянски всего десяток слов, — сказала Муся.

— Этого вполне достаточно. Он знает примерно столько же по-русски. Имейте в виду, Мариечка, итальянцы очень эмоциональны и подвержены резким перепадам настроения. От синьора Стефанини зависит сумма нашего контракта. Вас ждут десять процентов от разницы. Если она, к примеру, составит двадцать пять тысяч долларов, вы получите две с половиной чистыми.

— Я должна с ним переспать? — поинтересовалась Муся.

— Будем надеяться, до этого дело не дойдет, хотя итальянцы народ непредсказуемый. Но я уверена, многое, если не все, будет зависеть от вас.

Синьор Стефанини оказался красивым мужчиной лет сорока, доброжелательным, прекрасно воспитанным. Он с ходу клюнул на Мусины чары и, как и предполагала ее начальница, пригласил ее на свою загородную виллу. Он заехал за ней в отель с экзотическим букетом каких-то незнакомых цветов, и она захлопала в ладоши и закричала «ура». Она сидела рядом с Маурицио, так звали синьора Стефанини, в его ярко-голубом «Леопарде», погрузив лицо в цветы, и с каждой минутой испытывала к нему все больше и больше симпатии.

— Кариссима белла, до-ро-гая кра-са-ви-ца, — повторял Маурицио и пожимал Мусе руку. — Вива, Руссия, вива, Италия!

Их ожидали на вилле несколько молодых нарядных пар. Маурицио представил ее всем до одного мужчинам. Мусе бросилось в глаза, что все они, как и женщины тоже, на редкость красивы.

После ужина начались танцы при свечах. Маурицио почти сразу же увлек Мусю в оранжерею. Он был очень ласков и нежен, и она растаяла, отпустила все тормоза. Они занимались любовью в небольшом круглом бассейне под лившуюся откуда-то из-под листьев пальмы музыку Вивальди.

Потом все снова собрались за столом, выпили еще шампанского, и Мусю пригласил на танец некто Риккардо. Он оказался еще красивей Маурицио, и она ни капли не сопротивлялась, когда они очутились на кожаном диване в большой комнате, освещенной лишь мерцанием каминного огня, и он овладел ею без предварительных ласк.

«Что же я делаю? — мелькнуло в подсознании. — А, черт с ним. Одним больше, одним меньше — какая теперь разница?..»

В ту ночь она имела сексуальные контакты с семью или даже восемью мужчинами — она не помнила точную цифру. В отель ее доставил шофер Маурицио. Она заснула одетая и проспала до самого вечера. Ее самолет улетал в восемь.

Маурицио прислал ей к трапу букет цветов и аметистовое ожерелье. По прибытии в Москву Муся получила три с половиной тысячи долларов комиссионных.

— Отличная работа. — Начальница улыбнулась ей одним ртом. — Теперь будешь кататься в Италию как минимум два раза в месяц. Через неделю летим с тобой в Сан-Паулу. Стефанини открывает там филиал.

Муся проработала в той фирме ровно три с половиной месяца, заработала двадцать семь тысяч долларов, нервное истощение и внематочную беременность. Начальницу убили в лифте ее дома, когда Муся лежала в больнице. На следующий день после выписки она уехала в N.

На заработанные деньги Муся приобрела однокомнатную квартиру в Чертаново, сумела ее прилично обставить. И стала подыскивать работу. На этот раз она решила не обращаться за помощью к Угольцеву.

Целый месяц она проработала в саду-санатории для детей нуворишей, то есть новых русских. Там и встретила Старопанцева, владельца ночного клуба для крутых сливок высшего, а значит, богатейшего из богатых московского света.

Сначала она стала его любовницей — Старопанцев оказался веселым и отнюдь не глупым малым, и она отдыхала душой в его обществе. Через две недели после их знакомства он предложил ей работу.

Дебют прошел более чем успешно. В зале погасили свет и на большом — во всю стену — экране появилась настоящая Мэрилин. Это были кадры из фильма «В джазе только девушки». Она пропела один куплет песни: «I Want Be Loved by You» [3], экран погас, вспыхнул пурпурно-красный прожектор, и в его лучах возникла словно ниоткуда Муся. Она была выше и стройнее настоящей Мэрилин, но ее глаза, притененные тяжелыми накладными ресницами, блестели не менее загадочно, чем глаза американки, а голос был еще богаче обертонами.

В тот же вечер Старопанцев заключил с ней контракт сроком на два года, согласно которому она должна была появляться пять раз в неделю, что называется, при любой погоде и развлекать сытую и пьяную публику в течение четырех часов. За это она имела три тысячи баксов в месяц чистыми.

Пока Муся оставалась любовницей Старопанцева, никто не осмеливался даже пальцем притронуться к ней. Но скоро ее шеф затосковал в мрачной и опасной для богатых Москве и умотал не то в Калифорнию, не то в Австралию. Муся осталась один на один с безудержной человеческой похотью, распаляемой бешеными деньгами, а также постоянной угрозой потерять жизнь.

Ей так и не удалось втолковать самоуверенным самцам, что не в ее правилах спать с кем попало ради золотой побрякушки либо пачки баксов. Один раз ее чуть не изнасиловали в собственном подъезде, в другой — похитили у самых дверей клуба. Это были «шестерки» какого-то зарвавшегося мафиози, и если бы не авария, в которую угодил управляемый ими «БМВ», гнить бы ее телу на помойке вместе со сломанными и просто надоевшими игрушками богатых хищников.

К тому времени они с Угольцевым окончательно отдалились друг от друга — он увлекся совсем юной актрисой, на которую с самого начала наложил лапу режиссер, и от горя пил по-черному. Два раза в месяц он звонил Мусе, как правило, в четыре утра — он имел привычку просыпаться в это время и запускать на всю катушку «Марш Черномора». На его вопросы — их было два или три, и они никогда не касались интимных сторон ее жизни — она отвечала лишь «да» или «нет». Муся не имела к Угольцеву никаких претензий, но понимала подсознательно, что стала такой не без его прямого участия. Она не любила себя такую, какой стала.

Саид, рослый узкобедрый парень, начальник охраны клуба, предложил ей как-то:

— Будешь моей девушкой — все будет в окее.

— Подумаю.

Они сидели в баре для обслуживающего персонала и пили кофе.

— Чего тут думать? Видела, как на тебя пялился тот тип с физиономией зомби? Прикажет — станешь его подстилкой.

— Я не привыкла слушаться чьих-либо приказов.

— Девочка моя, ты обитаешь не в башне из слоновой кости, а твой муж, если он у тебя есть, не командует отрядом камикадзе. Ты уже подумала?

— Да. Но я плохо готовлю, и у меня сломалась стиральная машина.

— Бытовку мы поручим Зульфии, моей старшей жене.

— У меня всего одна комната, — сказала Муся.

— Балкон у тебя есть?

— Да, но…

— Отлично. Будешь платить мне пятьсот баксов в месяц. Плюс питание. Об экипировке заботятся другие.

Отныне Муся чувствовала себя гостьей в собственной квартире, где день и ночь толпились какие-то странные личности и звучала незнакомая речь.

Саид отгородил их диван высокой шелковой ширмой. Туда никто не имел права заходить, кроме Зульфии, которая каждый день меняла постель, подавала завтрак и кофе, делала Мусе маникюр, педикюр, массаж и оказывала прочие услуги.

— Мы с тобой распишемся, и ты пропишешь меня на своей жилплощади, — сказал Саид через неделю после своего вселения в квартиру. — Имеются возражения?

— У тебя уже есть жена, — сказала Муся.

— Она записана в другом паспорте. Мой новый паспорт чист, как вода в святом источнике. Можешь убедиться в этом сама.

Он положил перед ней паспорт, развернул его на нужной странице.

— Я не хочу выходить замуж.

— Глупышка. Одна ты быстро пойдешь ко дну.

— Я сама заработала на эту квартиру. У меня нету богатого покровителя.

— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Ты подходишь мне по всем статьям. Не бойся, я сумею уговорить родителей дать согласие на наш брак.

Муся не спала всю ночь, соображая, как бы ей отделаться от Саида. Как это часто случается, избавление пришло совсем не оттуда, откуда она ждала его.


— Нинка, это ты? Господи, как же я рада! Где ты?

— Хватай по-быстрому тачку и подъезжай к памятнику Пушкина, — услышала Муся в трубке испуганный, запыхавшийся голос сестры.

— Кто это был? — спросил Саид, едва Муся успела положить трубку.

— Моя сестра. Мы должны повидаться.

— Я поеду с тобой.

— Нет.

— То есть как это? Какое ты имеешь право разговаривать подобным образом с будущим мужем?

— Пусти. Я спешу.

— Не пущу. — Он цепко схватил ее за руку. — Твоя сестра ворочает большой деньгой. Ей прищемили хвост?

— Моя сестра работает врачом в Магадане и приехала в отпуск в Москву.

— Ай-яй-яй, как некультурно обманывать Саида. А может, ты, девочка, на самом деле такая глупенькая?

Он поймал такси и запихнул Мусю в глубь машины.

— Называй адрес, — сказал он, больно выкрутив ей руку.

— Пушкинская площадь, — выдавила Муся.

— Точнее.

— Я не знаю. Она сказала, что будет меня высматривать.

Муся увидела Нину сразу. Та сидела на скамейке сбоку от памятника Пушкина и беспокойно озиралась по сторонам. У ее ног стояла внушительных размеров кожаная сумка.

— Я посижу в машине, а ты ступай за ней, — распорядился Саид. — И чтобы никаких глупостей.

— Как ты долго! — Нина схватила сумку и бросилась к сестре. — Мне кажется, за нами никто не следит.

— Я не одна. Мой… любовник слышал наш разговор и прицепился как репей.

— Ему можно доверять? — с тревогой поинтересовалась Нина.

— Нет.

— У меня все равно нет выхода. Здесь сто тысяч баксов, — она кивнула на сумку. — Разделим на три части. У тебя надежная крыша?

— Откуда такие деньги? — изумилась Муся.

— Заработала кровью, потом и всякими унижениями. Теперь хочу забиться в нору и никого не видеть и не слышать.

— Здравствуй, рыбонька, — приветствовал Нину Саид. — Я так и знал, что ты рано или поздно попадешься в мой садок.

Муся обратила внимание, как побледнела сестра. Они молчали до самого дома. Саид отправил Зульфию погулять, закрыл на засов входную дверь и сказал:

— Берендея замочили. Шустрый сидит в Крестах. Ты решила прикарманить все себе, верно?

— Я поделюсь с тобой и с Муськой. Только спрячьте меня подальше.

— Рыбонька, так дело не пойдет. — Саид задернул штору и включил торшер. — Выкладывай все сюда, — велел он, стуча пальцем по журнальному столику.

Доллары были совсем новенькие. Двадцать пачек по пять тысяч каждая в пятидесятидолларовых купюрах.