– А напрасно! Так может рассуждать только недоумок. Пенелопа, дочь герцога Мельбурна, опустила на стол бокал с лимонадом и звонко вскричала:

– Папа! Дядя Шей назвал дядю Закери недоумком!

– Я не глухой, Пенелопа. Следи за своей речью, Шарлемань!

– Особенно в присутствии дам! – пропищала девочка.

– Лично я не возражаю, – сказала с улыбкой Каролина встряхнув каштановыми локонами.

– Меня это тоже не задело, – сказала Элеонора и передала через стол брату солонку. – Более того, я поддерживаю точку зрения Шея. Ты, Закери, тугодум. Нельзя же не видеть ничего дальше собственного носа!

– Благодарю тебя, сестра, – сказал Шарлемань. – Как за поддержку моего мнения, так и за соль.

Закери скорчил обиженную мину и покосился на своего зятя Деверилла, единственного, кто еще не участвовал в разговоре.

– Что ты об этом думаешь, Валентаин?

– Что ты придурок, – невозмутимо изрек маркиз и вновь принялся уплетать пудинг.

– Как вы любезны, маркиз! – воскликнул Закери, багровея.

– Папа! – громче вскричала девочка. – А теперь все произносят нехорошие слова!

– Да, манеры всех присутствующих, к сожалению, оставляют желать лучшего! Доченька, не бери с них пример, будь паинькой. Валентаин, скажи, пожалуйста, ты, случайно, не знаешь, как убедить Моргана пересмотреть свою позицию перед завтрашним голосованием в парламенте?

– Очевидно, ты подразумеваешь шантаж? – Маркиз Деверилл вскинул брови. – Я слышал, что на ночь он надевает дамское белье…

Пенелопа рассмеялась и спросила:

– Он спит в женской ночной сорочке?

– Да, так ему удобнее, – дипломатично ответил маркиз. Герцог Мельбурн прокашлялся.

– Я имел в виду его политическую деятельность. Однако нам лучше поговорить об этом в другой раз, учитывая присутствие дам за столом. – Он с улыбкой поглядел на дочь, весьма смышленую для своих семи лет девочку, наделенную острым языком.

– Не я его затеял, – заметил Валентайн. – Пожалуйста, не втягивайте меня в семейные дрязги, я бы предпочел оставаться счастливым супругом вашей очаровательной сестры.

– Да ты, похоже, превращаешься в домоседа и подкаблучника? – в шутку спросил Закери.

– Зато не помешан на своих коровах, – парировал маркиз. Шарлемань обычно получал удовольствие от семейных ужинов, после которых Гриффины, как правило, отправлялись в оперу либо на бал. Сегодня его давала леди Манц-Диллингс, и в мыслях Шарлемань уже был там и высматривал в толпе приглашенных коварную красавицу плутовку, которая вполне могла уже распорядиться китайским товаром по своему усмотрению.

– Когда же я смогу, наконец, выбрать себе отрез? – спросила у него сестра Элеонора.

– Уже скоро, – успокоил он ее. – Мне еще нужно рассортировать рулоны по цвету и фактуре.

– Надеюсь, что качество шелка соответствует нашим ожиданиям? – спросила хорошенькая жена Закери, не слишком отличающаяся тактом и умом от своего супруга. Ее несколько сдерживало пока присутствие герцога Мельбурна. Но Шарлемань не сердился на нее: она была всего лишь профессиональной портретисткой, внучкой давно усопшего дворянина, и не получила ни надлежащего образования, ни приличного воспитания.

Ей было прекрасно известно, что герцог возражал против женитьбы на ней младшего брата, и она затаила на него обиду. Теперь же, получше узнав характер Каролины, проявившей умение быть в нужный момент сдержанной и вежливой, Себастьян изменил к ней отношение.

– Уверяю тебя, дорогая невестка, вы с Элеонорой получите по целой штуке ткани и останетесь весьма довольны, – сказал Шарлемань. – Эта материя отменного качества, я рассчитываю получить за нее приличную прибыль.

Произнеся это, он мысленно помянул недобрым словом ту, кто действительно владел предметом их разговора, – смекалистую, упрямую и невероятно привлекательную авантюристку, впитавшую в себя с юных лет жестокие и коварные нравы далекой экзотической страны.

– И как же ты намерен продавать свой товар? – с умным видом поинтересовался Закери. – Оптом или в розницу?

– Я пока только размышляю над этим, – уклончиво ответил Шарлемань, еще раз мысленно дав себе слово впредь не строить вслух грандиозных планов о выручке, не имея на руках купчей.

– Значит, этот шелк отменного качества, как ты и сказал, – заметил неугомонный Закери.

Поймав на себе пытливый взгляд Себастьяна, хранящего таинственное молчание во время всего разговора, Шарлемань пожал плечами и вскинул брови, заинтриговав его этим еще больше. Он умышленно дождался завершения ужина и сел в экипаж последним, напротив Закери и его супруги.

Брат взял Каролину за руку, сделал умное лицо и произнес:

– По-моему, мы рановато встали из-за стола. Сейчас половина десятого, и шеф-повар наверняка подал бы нам на десерт клубничный пирог.

– Когда бы мы вообще не выбрались из дома, – возразил Шарлемань, поборов приступ гнева.

Закери погладил жену по руке и добавил:

– Не стану спорить, после десерта мне бы захотелось прилечь. Кстати, Каролина говорила тебе, что в следующем месяце ей будет позировать для портрета принцесса? Картину повесят в большой портретной галерее Карлтон-Хауса.

– Если только это позволит его величество король, – заметила, скромно потупившись, его супруга.

– Что ж, меня это не удивляет, – сказал Шарлемань. – Чего я до сих пор действительно не могу понять, так это почему ты согласилась стать женой Закери.

Каролина смущенно отвернулась и проворковала:

– Он проявил завидную настойчивость. И редкую любовь к живописи. Вы недооцениваете его, дорогой деверь.

Шарлеманю не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть, чтобы не обидеть ни ее, ни брата, порой не понимающего шуток. Они любили друг друга, и это не могло не радовать Шарлеманя. Поймав на себе испытующий взгляд Закери, он все-таки добавил:

– В действительности все мы ценим его и уважаем, просто не подаем виду, чтобы он не зазнавался.

Закери просиял, а Каролина с чувством сказала:

– Спасибо вам, Шей, за теплые слова. Между прочим, кто та экзотическая красотка, с которой вы танцевали на балу?

Ее неожиданный вопрос застал Шарлеманя врасплох.

– Разве вы не знакомы с Элоизой Хардинг? – наморщив лоб, спросил, в свою очередь, он.

– Нет, я имею в виду другую даму, приглашенную вами на вальс! Брюнетку с темным от загара лицом и ярким гримом.

– Ах вот ты о ком? Так это же племянница покойного маркиза Ганновера, недавно приехавшая из Индии вместе с родителями.

– Судя по ее платью и манерам, она успела превратиться там в настоящую туземку, – насмешливо сказала Каролина.

– Да, похоже на то, – неохотно пробурчал Шарлемань, ерзая на сиденье. Развивать разговор о Сарале ему сейчас не хотелось.

– Ты веришь тому, что сказал о Моргане Валентайн? – спросил Закери, меняя тему беседы. – Ну кто бы мог подумать, что государственный муж имеет подобные причуды?

– Валентайн обожает собирать об окружающих пикантные сведения, у него натура шпиона, и меня это настораживает, – сказал Шарлемань, тяжело вздохнув.

– Будем надеяться, что он не станет вынюхивать компрометирующие данные о нас, – сказал Закери, похлопав глазами, и наморщил лоб, задумавшись о своих коровах.

И дай-то Бог, подумал Шарлемань, чтобы Небеса уберегли их семью от шантажиста, равно как и от болтуна. Если по городу поползут слухи, что он, Шарлемань, лишился крупного куша из-за своего длинного языка, то его деловая репутация будет навсегда подмочена. Ему нужно срочно исправить ситуацию, чтобы не допустить утечки информации.

– Улыбнись вон тому джентльмену! – прошептала, прикрывшись китайским веером, леди Ганновер.

– Которому, мама? – обернувшись, спросила Сарала и тотчас же увидела стоящего в дверях переполненного бального зала лорда Шарлеманя, решившего почтить своим присутствием собравшуюся в особняке семейства Манц-Диллингс богато одетую публику – сливки лондонского общества.

Его слова, брошенные ей в конце их последней встречи, были восприняты Саралой как вызов, причем не столько обусловленный коммерческим конфликтом между ними из-за партии китайского шелка, сколько их личными отношениями. Чем дольше она размышляла над этим, тем больше утверждалась в правильности такого предположения.

В связи с этим она сочла целесообразным воздержаться вчера от выезда в свет. Однако дальнейшее ее пренебрежение общественными мероприятиями могло вызвать нежелательные пересуды. Встреча с Шарлеманем бросила ее в дрожь и наполнила сладостным жаром ее живот.

– Куда ты смотришь, деточка! Я говорю о лорде Пердью. Брезгливо поморщившись, Сарала переспросила:

– Ты имеешь в виду того одиозного типа в алом жилете? Мама, но он так жалок и смешон!

– Типун тебе на язык! И говори потише, не приведи Господь, он услышит твои оскорбительные слова! – прошептала ее мамочка. – Миссис Уэстерли говорит, что он имеет ежегодный доход в четыре тысячи фунтов стерлингов и громадное имение в графстве Суффолк. Смеяться следует над нищими!

– Но он такой противный! Не говоря уже о его сильном косоглазии. Что тебе известно о нем, мама, кроме того, что он богат? – спросила Сарала. – Не только в деньгах счастье.

– Главное, что он холост и богат, – стояла на своем леди Ганновер, энергично обмахиваясь веером. От возмущения она даже слегка вспотела. – Что именно тебя интересует?

– Да все! Начитан ли он, любит ли театр, способен ли поддержать серьезный разговор, занимается ли чем-нибудь, помимо пьянства и безделья?

– С такими требованиями к жениху ты вообще вряд ли когда-нибудь выйдешь замуж! – проворчала маркиза.

– О каком замужестве может идти речь, если ты не способна даже определиться наконец с моим именем? – парировала Сарала.

– Довольно пороть чепуху: – воскликнула леди Ганновер, потеряв терпение. – Ступай к закусочным столикам и улыбнись ему, если не хочешь, чтобы твоя бальная карта осталась пустой.

Подавив приступ гнева, Сарала, вымученно улыбаясь, направилась к толпе возле столиков с напитками и закусками. Сегодня она пошла матери на уступку и не только надела рекомендованное ею золотисто-персиковое платье, слегка подрумянила щечки и сделала модную прическу, но и согласилась называться новым, английским, именем – Сара.

Выросшая в окружении сочных и ярких красок, она никак не могла привыкнуть к блеклым и скучным тонам лондонской жизни. Но юные столичные леди стремились, к ее удивлению, выглядеть именно бесцветными и вялыми созданиями, потому что это считалось в высшем свете хорошим тоном для потенциальных невест.

Вот и сама она постепенно превращалась в одну из таких томных и безликих барышень, что претило ее живой и бойкой натуре. Никто и глазом не повел, когда дворецкий громко выкликнул ее имя – Сара Карлайл, хотя сама она зажмурилась. Мамочка поспешила заверить ее, что оставаться незаметной в ее же интересах, поскольку это пробудит любопытство к ней находящихся в зале джентльменов. Однако Сарала сомневалась в этом.

– У меня есть кое-что для вас! – пророкотал у нее за спиной мужской голос.

Она вздрогнула и резко обернулась:

– Что же именно? Пять тысяч фунтов?

Сарала взглянула прямо в серые глаза лорда Шарлеманя.

– Не угадали! – ответил он и, прищурившись, взял ее за руку и поцеловал ей кончики пальцев.

Она остолбенела. Но еще большее потрясение ждало ее, когда Шарлемань вложил ей в руку бархатный кошелек со словами «Спрячьте это в ридикюль и загляните внутрь, когда останетесь одна!»

– Я не позволю вам подкупить меня! – шепнула она ему, сжав кошелек к кулачке.

Его глаза лукаво блеснули, словно бы вторя блеску ониксовой заколки в его белом галстуке. С дьявольской улыбкой он произнес бархатистым баритоном:

– Откуда вам знать, что я задумал вас подкупить? А что, ели я хочу вас запугать чем-то жутким? Сушеной дохлой жакт или кусочком угля?

Губы Саралы насмешливо скривились.

– Вы продолжаете меня интриговать? Чего еще мне от вас ожидать, милорд? У вас, оказывается, богатая фантазия!

– А вы дайте волю собственному воображению! Но лучше обуздайте свою женскую пытливость до поры до времени.

– Вы подразумеваете, очевидно, кошачье любопытство? Ведь именно эта слабость и погубила кошку! Но я другой породы и поступлю наоборот – воздержусь от заглядывания в кошелек, раз вы так настойчиво меня к этому склоняете. Береженого Бог бережет!

В глазах Шарлеманя промелькнула тень одобрения, как ей показалось.

Он вручил ей бокал отменной мадеры, взял другой рукой с подноса для себя и вкрадчиво спросил:

– Вы уверены, что вам несвойственно повсюду совать свой дотошный носик?

– Не скрою, я не лишена любопытства, – ответила Сарала. – Но при этом и наделена осмотрительностью.

Она положила кошелек в ридикюль и пригубила вино.

Пусть в действительности ее и снедало желание заглянуть в таинственный бархатный мешочек, но она помнила, что демонстрировать свою слабость мужчине не в ее интересах.