— Ну, что будешь, Катюш? Может твою любимую ром-бабу?

— Я бы съела, но у меня скорее всего не хватит на нее сольди, я ведь не знала, что приду сюда — с сожалением сказала Катя, обшаривая свои карманчики и украдкой поглядывая на витрину, где были расставлены подносы со всевозможной выпечкой.

— Не переживай, ведь это я предложила посетить этот центр общепита, поэтому и сольди мои, — улыбнулась Инна.

Катерина несмело улыбнулась ей в ответ:

— Ну раз так, то я буду мою любимую бабу, которая ром, тем более, что в буфете нам с Лизкой сегодня показали только пустой противень, а все из-за той мымры, которая нам сегодня мозг вместо вас выносила…

— Что за выраженсы, Катрин! — доставая кошелек, покачала головой Инна и невольно улыбнулась, — Придется мне вплотную заняться твоим воспитанием!

— Если воспитывать будете вы, то я не возражаю! — легко согласилась девочка.

Они сделали заказ, который был доставлен очень оперативно. Милая предупредительная официантка, видимо заметив на столе пачку сигарет, вместе с чаем и пирожными принесла пепельницу. Инна смутилась.

— Да вы курите, Инна Викторовна, я привыкла, У меня мама тоже курит, пыталась ее отучить — но все бесполезно! — махнула рукой Долгова.

— Кать, послушай, а что вы с Лизой делали сегодня после школы? — спросила Инна, отогревая замерзшие руки о чашку с чаем. Собираясь впопыхах, она оставила перчатки и шапку дома.

— Да все как всегда. Потрепались немного и расстались на перекрестке. Договорились, что созвонимся. Я звала ее к себе, но Лизка сказала, что вряд ли сможет прийти, потому что уже поздно, — Катерина откусила изрядный кусок от пирожного и закрыв от наслаждения глаза тихонько почмокала: — Кла-асс! Свежие, не то что в столовке!

— Значит, она больше никуда не собиралась? Ну, например, может она хотела к кому-нибудь еще зайти в гости?

— Нет, точно нет, я бы знала. Лизка говорила, что ей еще нужно к маминому приходу картошку почистить.

— А у Лизы было хорошее настроение или может быть ее что-то тревожило, может быть она чего-нибудь боялась?

— Да вроде, все, как всегда! Ну, конечно, она расстроилась из-за тройки, которую ей Олеся — ой, простите, Олеся Витольдовна — влепила. Просто, не хотела бабушку расстраивать, но это ведь мелочи, — с досадой произнесла Катька. — А что все-таки случилось?

— Понимаешь, Лиза сегодня пришла домой очень поздно, перепуганная и в разорванной одежде. Мы пытались у нее узнать. что произошло, но она даже говорить не могла, настолько была перепугана… Может быть у нее были какие-нибудь конфликты со старшеклассниками? Катя, пойми, это все очень серьезно, и если ты что-то знаешь, лучше расскажи мне сейчас!

Катерина отложила пирожное на блюдечко и подняла глаза на Инну.

— Ничего себе! Вот это новости! — Катя немного помолчала, а затем продолжила: — Инна Викторовна, я правда не знаю ни о каких разборках. Да Лизка мне-то уж точно все бы рассказала! В классе у нас со всеми нормальные отношения — особо ни с кем не дружим, но и врагов у нас нет никаких. А со старшеклассниками мы вообще не пересекаемся — они нас не трогают, а мы к ним не лезем. Короче, как говорит Раиса Андреевна, — полный симбиоз!

— Кать, вспомни, может быть, ты что-нибудь видела сегодня, когда Лиза пошла домой? За ней никто не шел? — Инна старалась говорить спокойно.

— Да вроде бы никого не было. Один раз я обернулась и увидела, что Лизка остановилась с каким-то мужиком, простите Инна Викторовна, с мужчиной, — снова поправилась Катя. — Но я была уже далеко, а мужик этот с коляской, наверное, спрашивал, где молочная кухня. У нас эта кухня расположена в домах. Ее с полпинка не найдешь, и вот такие незадачливые папашки частенько теряются и спрашивают, как туда пройти. Вот и этот, скорее всего, заплутал в наших хрущобах.

— Катя, а вот сейчас внимательно, припомни, пожалуйста, как он выглядел? Может быть, ты его уже видела где-нибудь? Постарайся вспомнить, девочка!

Катерина задумчиво жевала пирожное, уставившись на поблекшие тюльпанчики. На ее личике отразилась крайняя степень сосредоточенности.

— Да вроде бы нет, хотя в последнее время трется рядом со школой один такой, тоже с коляской. Вроде похож… Но описать, наверное, не смогу, только одежду… Хотя, если я его еще раз увижу, то, может быть, и узнаю.

— Ладно, Катюш, доедай, допивай, и пойдем, я провожу тебя домой. А мне еще нужно вернуться к Гориным, — сказала Инна и решительно затушила сигарету.

— Инна Викторовна, а можно мне с вами? — просительно воскликнула Катя. — Вы же знаете, я ее лучшая подруга, мне тоже небезразлично, что там с Лизкой!

— Знаешь что, лучшая подруга? Твоя бабушка, наверное, с ума сходит от беспокойства за тебя: ведь ты ушла, а у Гориных так и не появилась. У тебя же есть телефон, позвони домой!

— Я его не захватила, к Лизке торопилась, думала от нее бабуле звякнуть, — виновато сказала Катька.

— Тем более, нечего тебе со мной идти! А завтра я тебе все расскажу.

— А можно вечером? Я все равно рано спать не лягу, я же за Лизку переживаю! Плиз, Инна Викторовна, позвоните мне!

— Ладно, уговорила. Если вернусь домой не очень поздно, то расскажу, а теперь нам действительно пора.

Когда они вышли на улицу, уже совсем стемнело и существенно похолодало. С неба сыпало непонятным то ли дождем, то ли снегом, под ногами похрустывали застывшие лужи, а ветер, поистратив силы днем, словно устал и заснул до поры до времени где-то в верхушках старых тополей тревожным зыбким сном, готовым прерваться в одно мгновение. Инна без приключений доставила домой Катерину и повернула в сторону Горинской пятиэтажки. Она осталась совсем одна, и даже теплая Катина ручка уже не цеплялась за ее ладонь. Темнота окружала со всех сторон, и даже фонари, исправно горевшие над дорогой, не рассеивали тот мрак, который бывает только поздней осенней ночью. Внезапный порыв ветра заставил ее вздрогнуть от страха, — что-то зашуршало прямо за ее спиной. Инна резко обернулась и перевела дух: за кусты зацепился белый полиэтиленовый пакет, который надувался над Инниной головой облезлым рваным парусом. «Мне страшно, очень страшно!» — пронеслось у Инны в голове и она, не помня себя, припустилась бежать.

* * *

— Господи, ну неужели я все-таки его посеяла! Это не сумка, а какой-то бермудский треугольник, честное слово! — в сердцах пробормотала Инна, стоя на лестничной клетке и в третий раз безуспешно выворачивая сумку — бермудский треугольник — в поисках ключа. Из-за закрытой двери доносились бешеные неумолкающие телефонные трели. Перспектива вновь возвращаться на улицу с тем, чтобы ехать к родителям за запасным комплектом повергала в тоску. Неужели этот бесконечный день никогда не кончится?! Она в отчаянии опустилась на ступеньку и тут, потерявшийся в сумке ключ, выскочил из кармана пальто на пол с характерным «дзынь».

— Слава Богу!

Инна вошла в квартиру и машинально гладанула подоспевшую Дашку по ушастой теплой голове.

— Что, потеряла хозяйку, чудовище? Судя по всему не только ты. — Инна, не разуваясь, взяла трубку.

— Привет! Ты где шляешься, уже ночь на дворе! Это я, узнала? Послушай, у меня к тебе разговор серьезный, надо бы пересечься.

Звонил тот самый единственный и неповторимый, для которого, как оказалось, Инна была посредственной серой мышью. Тот самый, который растоптал и ограбил ее. Тот самый, который в последнее время вспоминался все реже и эти воспоминания вызывали в ней только горькое презрение к самой себе: ну неужели она была настолько слепа и глуха, что могла терпеть рядом с собой этого человека и даже собиралась за него замуж?.. Сил уже почти не осталось.

— Что тебе нужно, Никита? Честно говоря, у меня нет времени на долгие разговоры, а встречаться с тобой нет никакого желания, — устало сказала Инна.

— Да ладно тебе, что я такого сделал-то? — расслабленно проговорил он, — Подумаешь, бабкины побрякушки забрал, ты же знаешь, мне деньги просто позарез нужны были: выставка и все такое. Пойми, аренда помещения, инсталляции, фуршет — дела затратные. И потом, дело-то прошлое, кто старое помянет, тому сама знаешь…

— Я повторяю, Никита, или ты мне сейчас же говоришь в чем дело, или я кладу трубку.

— А почему ты со мной так разговариваешь? — он начал распаляться, старательно накручивая себя сам, — Кто тебе позволил мне грубить? Скажи спасибо, что я первый позвонил. Короче, мы можем завтра встретиться? Повторяю, это важно.

— Для кого важно? Для тебя? — уточнила Инна, с трудом пересиливая желание, просто нажать на клавишу и прекратить этот пустой разговор.

— Ну можно сказать, что для нас обоих. Я расстался с Мариной и подумал, что, пожалуй, смог бы вернуться к тебе. Нам ведь было хорошо вместе, помнишь?

Инне стало смешно. Этот человек действительно считал себя неповторимым и единственным, так сказать — желанный сувенир для любой женщины. Он, видите ли, снизошел до звонка ей, Инне. По логике она должна была зарыдать и умыться счастливыми слезами.

— Вот что, Никита, — Инна присела на обувную полку и расстегнула сапоги. Ноги гудели, а свежая мозоль саднила и кровоточила. — Разговаривать нам не о чем, и впредь учти: ни видеть, ни слышать я тебя больше не хочу. А еще вот что я тебе скажу: ты бездарность, Никитушка! Художник из тебя никакой, да и на мужика ты не тянешь. А если ты будешь названивать сюда, то мне придется обратиться к Максу. Ты ведь помнишь Макса? До сих пор жалею, что не рассказала ему сразу же обо всех твоих подвигах, художник недоделанный! Ты меня хорошо понял, солнце мое незаходящее?

— Дура! — в ухо Инне ударили короткие гудки.

И как она могла ошибаться на его счет?! Теперь он напоминал ей китайскую подделку: сверху покрыт лачком, а под тонким слоем обнаруживается пошлое нутро, из завалящего дерматина. Краем уха от общих знакомых она слышала, что Никита пытался устраивать выставку своих картин. Наверное, на деньги, вырученные от продажи Инниных колец. Ставка была сделана большая, но, как говорится, не сыграла. Свободного художника и гения обрубили на корню… С его самомнением это была настоящая катастрофа, и Инна даже вскользь пожалела его тогда.

— А ведь Максу позвонить все же придется, тем более, что все равно собиралась спросить, что ему подарить на День рождения, — сказала Инна, обращаясь к Дашке, которая вопросительно глядела на нее, сидя на брошенном на пол шарфе.

— Ладно, пойдем-ка ужинать, подруга! А потом, судя по всему, придется поработать портнихой. Пуговицу надо будет пришить на пальтишко, а то оторвали ее, бедняжку, злые люди, с мясом! Максиму Викторовичу позвоним в процессе.

Макс был старшим братом Инны. Разница в возрасте в семь лет никогда не влияла на их дружбу. Они всегда понимали друг друга лучше остальных. Макс был единственным, кто не осудил и поддержал Инну, когда после отличного окончания филфака МГУ сестра пошла преподавать в школу. Даже родители тогда не удержались от язвительных замечаний на этот счет.

— Ну, конечно, один, после высшего юридического пошел жуликов ловить, и вторая туда же — обалдуев воспитывать! На кой черт вам тогда нужно было поступать в университеты? Надо было в училище топать! — в сердцах сказала мама. В последние несколько лет Нина Николаевна постоянно звала Инну к себе в фирму, но та постоянно отшучивалась: «Мам, вот уволят меня — тогда и посмотрим!»

Макс был майором и служил в убойном отделе. И ловил он вовсе не жуликов, хотя об особенностях своей работы предпочитал не распространяться и всегда отшучивался, говоря, что «вычислять преступный элемент» его призвание.

То, что удалось узнать от Лизы, никак не хотело укладываться в голове. Девочке действительно грозит опасность, и разобраться в этом можно только с помощью Макса.

— У аппарата! — послышалось в трубке.

— Привет, это я! Как ты там, брателло? — спросила Инна, доставая хлеб и сооружая из него и сыра бутерброды.

— О, Плюшка, молодец, что позвонила!

— Ну от тебя ведь не дождешься, вот и приходится брать инициативу в свои руки!

«Кто там, Макс? Пельмени засыпаю? Иди скорей, водка греется!» — Инна узнала этот голос. В гостях у брата был его самый близкий друг, Алексей Березин. Они вместе учились в университете, а потом вместе пришли работать в убойный.

— Это сестрица моя, Инна свет Викторовна, звонит! Помнишь еще такую? — прокричал Макс мимо трубки.

— Что это вы решили с Лешкой водку пьянствовать? Четверг отмечаете или случилось чего?

— Да нет, ничего особенного, просто Лехины соседи на днях залили ему квартиру, а вчера в попытке загладить свою вину, покрасили заново стены. И эта неженка приперлась ко мне: он видите ли не может выносить запах краски!

— Ничего я не неженка! Это поклеп, не слушай его, Плюшка, — послышался отдаленный крик Лешки. — А башка от краски действительно раскалывается! Не веришь, давай меняться — я к тебе, а ты ко мне!