Мэрилайл Роджерс

Недоверчивые сердца

С любовью маме — за тот дождливый летний день, когда она открыла строптивой дочери мир книг… и отцу — за понимание того, что я делаю…

Глава 1

Конец весны 1188 года

Дневной свет, тускло розовевший на востоке в начале ее пути, угасал на западе. Молодая женщина, сидевшая на уныло бредущем осле, устала. Неуклюжая поступь животного отдавалась болью во всем теле и вызывала в воображении дивную картину — окутанную паром ванну; она надеялась, что эта ванна ждет ее в крепости. Не обращая внимания на лошадей и лавочки, теснившиеся между внешней и внутренней стенами замка, она смотрела вперед; перед ней возвышалась крепость, охраняемая водой и высокой каменной преградой, — крепость казалась весьма мрачной, но, глядя на нее, женщина едва заметно улыбалась. Пусть для королевы Элеоноры Солсбери-Тауэр — место ссылки, для нее это — родной дом, где она провела четырнадцать лет. Правда, было еще и аббатство…

При мысли об аббатстве Святой Маргариты, где только молитвы и слова обета нарушали торжественную тишину, ее кольнуло чувство вины. Боль была настолько острой, что вызвала главный вопрос — о цели этого вызова. Бессознательно приглаживая юбку белого облачения послушницы, она бранила себя за отказ считать аббатство своим истинным домом. Хотя аббатиса Бертильда постоянно твердила, что нужно отказаться от всех земных уз, у нее не хватило сил запретить себе приятные воспоминания о том, что значило для нее это место с того дня, когда она, еще девочкой, впервые появилась здесь с матерью и младшей сестрой.

Приближаясь к подъемному мосту, она выпустила на волю редко дозволяемые воспоминания о том смутном времени — и они нахлынули на нее, как бурные волны прилива. Еще ребенком она поняла, что ее отец, мелкий барон, ввязался в опасное дело, поддержав королеву и ее сыновей в «мятеже принцев» пятнадцать лет назад. Его убили, и мать в ужасе ждала, когда на нее обрушится священный гнев короля Генриха. Она опасалась, что королевским указом за неповиновение господину у нее отберут Суинтон, лен[1] ее отца, и они останутся без крыши над головой. Когда худшее не произошло, у нее появилось предположение, что король просто пренебрег маленьким Суинтоном, который без барона больше не представлял угрозы. Опасности не было даже после того, как Элеонора, королева и вдохновительница мятежа, взяла всех троих к себе. В конце концов, мать могла бы сгладить ей томительные сомнения, присутствие матери что-то меняло в жизни королевы, находившейся под постоянным наблюдением после изгнания из любимой Аквитании.

— Добро пожаловать, сестра Агнесса, — приветствовал ее бодрый толстячок, обтянутый кольчугой.

Агнесса вздрогнула и осмотрелась. Оказалось, что ее понурый ослик уже миновал подъемный мост и они стоят у входа в затененный проход в толстой стене замка. Держась за распахнутый створ массивных дверей, в дальнем конце прохода стоял Гарольд — привратник, которого она знала много лет.

Его приветствие так внезапно отвлекло Агнессу от мыслей о прошлом, что она не успела скрыть гримасу, исказившую ее лицо при слове «сестра». После замешательства она ответила на улыбку Гарольда и еще раз напомнила себе: «Нельзя впадать в уныние». Безусловно, ее земные труды являлись достойным примером благочестия, и они не заканчивались с годами даже самого ревностного служения.

Агнесса медлила, не понуждала осла сойти с деревянного настила под каменные своды арки.

Даже в сгущавшихся сумерках защитная решетка над проходом тускло поблескивала острыми зубьями. Поежившись, она наконец въехала под них — слава Богу, решетку опускали только в случае опасности. Хотя все знали, что принц Ричард замышлял бунт против отца, хотя ропот повсюду рос и ширился, здесь, в этом замке, ничто не угрожало власти короля Генриха.

— Давненько вас не видел. — Приблизившись к Агнессе, Гарольд снова улыбнулся и подал ей руку. — Госпожа приказала вам зайти, как только приедете.

— И вот я здесь. — Агнесса с помощью привратника слезла с костлявой спины осла. — Спасибо, Гарольд, — пробормотала она.

Размяв затекшие ноги, Агнесса снова осмотрелась. Два года она здесь не была, два года провела в молчании в стенах аббатства. Так почему же ее вдруг вызвали сюда? Может, вызов королевы Элеоноры объясняется желанием предоставить компанию младшей сестре?

Хотя Алерия с самого начала была любимицей королевы, Агнесса подозревала, что проницательная властительница, приблизившая к себе ее сестру, имела какую-то определенную цель. Но какую?

Ведя осла в поводу, Агнесса осторожно пробиралась между глубокими рытвинами. Мысли снова вернулись к тем годам, что последовали за ее первым появлением в этой крепости. Пока мать служила королеве, они с сестрой Алерией бегали по двору, играли в огромном зале и в завешанных тяжелыми занавесями альковах, выложенных в толстых стенах, и вытаскивали котят из соломенной подстилки на конюшне, что стояли напротив стены замка.

А дальше — неизбежно — пришло тягостное воспоминание о том, что счастливые времена закончились, когда над деревней и замком пронеслась неведомая болезнь, унесшая многих, в том числе и мать. И тогда Агнесса почувствовала: теперь только она одна несет ответственность за Алерию. Хотя мать любила их обеих, она заранее предупредила старшую дочь о том, что между женщинами существуют различия, в особенности если они небогаты, предупредила и о тех разочарованиях, которые их ждут. Некрасивые женщины, как Агнесса и она сама, рождены для забот и огорчений, красавицы же вроде Алерии — для веселья и заботы со стороны других. После смерти матери Агнесса смотрела в будущее с ужасом. Однако оказалось, что бояться незачем — королева взяла их под свою опеку. Но беззаботные деньки закончились, детская веселость стерлась под тяжестью задачи, завещанной ей материнским наказом как старшей. Она приняла на себя тяжкую роль облегчать путь Алерии — даже ценой отказа от собственного пути. Она чувствовала: это ее долг.

Агнесса так погрузилась в думы, что даже не заметила, как конюх взял из ее рук поводья и увел усталого осла на конюшню.

Да, королева взяла их к себе, хотя все дети и вдовы мужчин, получивших лен от короля, считались подопечными короля. Именно ему, королю, принадлежало право искать для них супруга или опекуна — мужчину, который выгадает от их наследства.

Агнесса шла осторожно, привычно подобрав юбку и уберегая ее девственную чистоту, шла, не нарушая приличий. Увы, ее взгляд ожесточился и стал циничным, — хотя если бы она об этом узнала, то стала бы отрицать — такой взгляд не к лицу юной послушнице!

«Но почему же Генрих не стал брать в свои руки наше будущее? — размышляла Агнесса. — Видимо, наш Суинтон слишком мал, не более чем травинка на лугу обширных владений короля».

Агнесса поднялась по крутым деревянным ступеням на второй этаж, где был вход в башню, и припомнила урок, который когда-то Гарольд дал любопытной девочке: в последнем, отчаянном сопротивлении врагу такую лестницу сжигают. Сейчас ее можно было бы сделать каменной, потому что если уж в начале заключения Элеоноры в башню не последовал штурм мстителей, то едва ли это случится теперь, после стольких лет. К тому же жажда мести у ее сторонников поубавилась после того, как десять лет назад король смягчил условия содержания и позволил королеве небольшие поездки по Англии. Жаль, конечно, что для этого потребовались мольбы старшего сына на смертном одре. Радость обретения свободы — хотя не большей, чем у птицы, переведенной в клетку попросторнее, — не отвратила внимание Элеоноры от ее питомиц, не убавила привязанности к ним. Она пригласила младшую сопровождать ее, а Агнессу оставила в аббатстве Святой Маргариты. Конечно, это было справедливо, поскольку Агнессу с детства понуждали к монастырской жизни. Но в душе удрученной девушки остался молчаливый упрек.

Когда ради получения политической выгоды Генрих несколько отпустил привязь, на которой держал Элеонору, и она смогла вернуться на любимую французскую землю, Агнесса безропотно осталась в аббатстве, а Алерия уехала вместе с королевой. Сейчас был первый визит Агнессы после их возвращения, и она надеялась узнать причину этого внезапного возвращения Элеоноры, к тому же не просто в Англию, а в свою тюрьму, в Солсбери-Тауэр. Может, из-за этого и ее сюда вызвали? Она медлила, остановившись перед окованной железом дверью.

Впрочем, какая разница? Как бы то ни было, ей следует радоваться тому, что она здесь. И конечно же, к обычным молитвам ей надо добавить благодарение за этот неожиданный вызов.

Наконец она отворила дверь. И тотчас же услышала веселый гомон — голоса доносились из просторного зала. И оттуда же исходили аппетитные запахи, со всей очевидностью свидетельствовавшие о том, насколько здешняя трапеза отличалась от того, к чему она привыкла в аббатстве. Голод возобладал над усталостью, и теперь Агнесса думала лишь о том, как бы поскорее сесть за стол вместе с Алерией и королевой.

Она вошла в зал, и тут же раздался голос:

— Вас ждут наверху.

Голос был тихий, но он мгновенно привлек к себе внимание Агнессы. С нежностью, придавшей особое тепло ее улыбке, она повернулась к леди Кэтрин. Эта дама давно уже согнулась под тяжестью лет, и каждый раз, когда Агнесса ее видела, ей казалось, что Кэтрин согнулась еще больше. Другое дело — нос: при волнениях — вот как сейчас — он дергался. За эту особенность Алерия прозвала ее Мышка Кэтрин. Агнесса же искренне сочувствовала пожилой женщине — бедняжке никак не удавалось обуздать своенравную красавицу Алерию.

— Мне хотелось бы смыть дорожную пыль и принять участие в трапезе. — Агнесса с надеждой взглянула на леди Кэтрин. Но пожилая дама энергично покачала головой:

— О нет-нет, нельзя. Мне приказано немедленно доставить вас.

Агнесса молча кивнула и последовала за Кэтрин. Какое необычное требование, какое полное пренебрежение удобствами гостьи! Ее разбирало любопытство — наверное, чувство греховное, однако ей никак не удавалось его подавить.

Их проход через зал, уставленный столами на козлах, сопровождался громкими возгласами веселых сытых мужчин — они улыбались Агнессе и приветствовали ее. Все слуги и солдаты являлись твердыми приверженцами Генриха, в то время как Агнесса была подопечной Элеоноры, но они знали девушку с первого дня ее появления в замке и относились к ней с любовью.

Наконец женщины подошли к дальнему концу зала, где начиналась каменная лестница, выбитая в стене. В детстве Агнесса до смерти боялась подниматься по этой лестнице, куда не проникал дневной свет. Решетки и темные пролеты часто снились ей в ночных кошмарах. Возможно, и Кэтрин побаивалась этой лестницы. Или же поспешность, с которой они поднимались, объяснялась нетерпением королевы? Как бы то ни было, они довольно быстро забрались на тот уровень, где располагались покои королевы. И тотчас же услышали ее голос:

— Цена свободы? И какая же цена? Я всего-то лишь должна отобрать у Ричарда мое любимое герцогство, мою Аквитанию! Попробуйте отберите, после того как его посадили туда мы оба, я и Генрих!

Бесшумным шагом, который так раздражал Алерию, когда ее заставали врасплох, Кэтрин отошла в сторону, и Агнессе открылась вся комната. Девушка сразу перевела взгляд на две фигуры, освещенные пылающим камином; она не видела их почти два года. Элеонора, явно чем-то раздосадованная, стояла, выпрямившись во весь рост, а Алерия сидела на скамеечке, протянув руки к огню. Выражение скуки на ее лице показывало, что она не в первый раз слушает эти жалобы.

— Он хочет отдать его Джонни, своему любимчику Джонни! — Элеонора презрительно взмахнула рукой. — Только после этого он отпустит меня на свободу. — Она с силой стиснула руки. — Он бы сгноил меня в глубочайшей темнице, да не смеет. На мою защиту под знамена Ричарда встанет мой народ. Потом, имея под рукой такой отряд, и молодой французский король перейдет на сторону Ричарда, да не с жалкой, наспех собранной армией, а всей своей мощью. — Опустив глаза, Элеонора прошлась по комнате. — Филипп молод, но он еще коварнее, чем его отец, мой первый супруг. Генрих не может рисковать. Меня держат взаперти, но я королева! — воскликнула Элеонора, гордо вскинув голову.

Агнесса восхищалась Элеонорой, как ни одной другой женщиной. Ее прославленная красота нисколько не увяла со временем. К тому же она обладала исключительным умом и отвагой — могла противостоять любому недругу, но проявляла щедрость к тем, кто был ей предан. А более всего заслуживало похвалы ее доброе сердце, обращенное к тем, кто обижен судьбой, что доказала ее любовь к двум бесприютным и небогатым сиротам. Агнесса снова прислушалась к речам Элеоноры.

— И все это — малышу Джонни! Несмотря на помолвку с наследницей самого большого графства Англии, он все еще не доволен — скулит, что ее отец проживет вечность. Испорченный мальчишка, видите ли, желает герцогство, хотя доказал, что не может управиться и с собственным домом. Ему нужно все больше, больше, и отец уже видит его герцогом, а потом и королем!