Дейзи отказывалась верить своим ушам.

— И что же он?

— А ты как думаешь? — К Тэре постепенно возвращалось самообладание. — Сказал, что польщен, но лучше нам все-таки остаться просто друзьями. Он вел себя так великодушно, что я почти не испытала неловкости. Зато теперь я чувствую себя набитой дурой. Боже мой, мне так тошно…

Не тебе одной. Тэра, по крайней мере, была откровенна. Она не лицемерила, не притворялась.

Дейзи мысленно восстановила в памяти события того дня. Они только что поругались с ним, и настроение у него наверняка было препаршивое. И тут является обольстительная красотка Тэра и вешается ему на шею. Что ему стоило…

В дверь постучали.

— Я открою, — сказала Дейзи.

За дверью стоял Ник в шортах и расстегнутой на груди джинсовой рубашке.

— Как она?

— Нормально. Заходи.

Ник последовал за Дейзи на балкон. Тэра кормила птичек остатками завтрака.

— Как поживает потерпевшая? — Ник протянул ей бумажный пакет. — Это тебе сухой паек.

Тэра высыпала на стол с десяток шоколадных батончиков разных сортов.

— О, Ник! — В слезах умиления и со счастливой улыбкой на губах она обвила его шею руками.

Дейзи оставила их одних и пошла в ванную принять душ. Ей было невыносимо видеть их вдвоем, хотя она и не могла бы сказать почему. Ведь между ними ничего не было.

Все утро она морально готовила себя к разговору с Ником, но случай не представлялся. Рядом с ним все время кто-то был. То он вместе с Тэрой и Алессандро загорал на плотике-поплавке, то сидел с Ианом и Джулиано в баре, то болтал с Джейн, то обсуждал местные новости с пляжным торговцем, у которого покупал коралловые бусы в подарок своим многочисленным сестрам.

Он улетал вечером тем же рейсом, который пропустил накануне. В половине пятого он пошел к себе, чтобы принять душ и уложить вещи.

Минут пять после его ухода Дейзи пыталась собраться с духом. Медлить больше нельзя. Как была, в пляжных шортах и вылинявшей майке, забрав в хвостик влажные волосы, она направилась к нему.

С трепетом в сердце она постучала в дверь.

Ник заметно удивился, увидев ее.

— Я знаю, тебе сейчас некогда, но мне необходимо поговорить с тобой, — торопливо сказала она. — Можно войти?

— Разумеется. — Он впустил ее в комнату и провел на балкон.

Балкон с видом на море был гораздо просторнее, чем в их комнате. Рядом покачивали своими разлапистыми листьями пальмы. Ник кивнул на плетеное кресло, и Дейзи села.

— Я тут вспомнила про Троя и других лодочников. Конечно, мы поблагодарили их, но все-таки они, наверное, израсходовали много бензина, и я подумала, что им надо заплатить. Только я не знаю сколько. Что ты на это скажешь?

— Об этом я уже позаботился, — ответил Ник. — Я встречался с ними утром.

Так я и знала.

— Сколько ты им заплатил? Будет несправедливо, если мы…

— Насчет этого можешь не волноваться.

Голос у нее дрогнул.

— Они были так добры. На первый взгляд все они кажутся такими разгильдяями, однако стоило обратиться к ним за помощью… — Она судорожно сглотнула. — Вообще-то это я во всем виновата. Не надо было оставлять ее одну. Я ведь знала, что за ней никто не следит.

Ник сидел, закинув ногу за ногу.

— Я виноват не меньше тебя. Это я тебя расстроил, иначе ты не оставила бы ее.

Дейзи не могла заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Ты все правильно сказал. Все это правда. Я подумала, что если бы мы… — Она осеклась, не в силах выдавить из себя слова «занялись любовью». — Ну, если бы мы… сделали это… только один раз, мне бы удалось избавиться от наваждения.

Ник усмехнулся.

— Так, может, нам все-таки стоит это сделать?

— Нет, ты был прав: я не смогу жить с постоянным чувством вины. И потом… — Она вздохнула. — По-моему, то, что на самом деле произошло между нами, оказалось куда более эффективным.

— В смысле избавления от наваждения?

— Вот именно. Сейчас у меня такое чувство, будто мне сделали операцию и навсегда отбили охоту заниматься сексом. — Она замолчала. После непродолжительной паузы продолжила: — Не хочется казаться высокопарной, но это было что-то вроде лихорадки. Теперь я излечилась от нее.

Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Вдали слышался чей-то смех, урчание лодочного мотора. Не поднимая глаз, Ник сказал:

— Я сожалею, что все так вышло. Надо было просто проводить тебя и пожелать спокойной ночи.

У нее тоскливо сжалось сердце.

— Что ни делается, все к лучшему. На меня это подействовало, как укол пенициллина.

Впервые она осмелилась заглянуть ему в глаза. Оказалось, что это не так уж и тяжело. Он не был ни разгневан, ни даже раздражен. Напротив, в уголках его губ играла улыбка.

— По-всякому меня называли, но с пенициллином еще не сравнивали.

Дейзи попыталась улыбнуться в ответ.

— На самом деле с пенициллином я погорячилась. У меня на него аллергия.

— Тогда понятно, почему ты так болезненно на меня реагируешь.

Он снова улыбнулся, и у Дейзи екнуло сердце. Она вдруг подумала о том, как было бы хорошо, если бы они могли остаться друзьями. Однако совсем непросто сохранять дружеские отношения с мужчиной, к которому испытываешь влечение. Секс и дружба несовместимы.

— Что ж, не буду тебе мешать, — произнесла она, поднимаясь с кресла. — Увидимся в баре. И вот еще что. Боюсь, что позже у меня не будет возможности сказать… Надеюсь, я не испортила тебе отпуск.

— Я переживу. — Он пожал ей руку и поцеловал в щеку. — Будь счастлива.

— И ты тоже. — Дейзи приветливо улыбнулась ему и вышла.


А через десять дней после возвращения ее начали преследовать кошмары. Первый раз это случилось, когда она была одна. В другой раз рядом находился Саймон.

Охваченная животным ужасом, она вскочила, обливаясь потом.

Проснулся Саймон.

— Дейзи, что с тобой?

Она вздохнула с облегчением — это оказался всего лишь сон — и в изнеможении откинулась на подушку.

— Это ужасно, — пробормотала она, давясь слезами.

— Дорогая, расскажи мне.

Легко сказать, расскажи…

— Мне приснилось, что мы нашли Тэру слишком поздно. Она лежала на виндсерфере, но… — Она понятия не имела, откуда взялись эти страшные картины. Иссиня-бледное лицо, мертвый взгляд, болтающаяся в воде, обглоданная рыбами нога…

Саймон включил ночник.

— Ты продолжаешь винить в случившемся себя. Не могу понять почему.

— Потому что я не должна была бросать ее одну. А я бросила ее.

— Дейзи, но почему ты должна стеречь ее? Она же не трехлетний ребенок.

Они уже говорили на эту тему сразу по ее возвращении.

— Если ей нравится напиваться и рисковать жизнью, то это ее трудности, — продолжал он.

И это она уже слышала.

— Неужели ты никогда в жизни не совершал глупостей? Ни единого опрометчивого поступка?

Ее слова, казалось, застигли Саймона врасплох.

— Разумеется, совершал, однако…

— Тогда почему ты не можешь понять других? Почему ты такой жестокосердный? Ты достойный отпрыск своих родителей. Такой же правильный, безупречный. Все вокруг сами виноваты в своих бедах, да? Жертвы СПИДа, матери-одиночки… И если твой папаша еще раз посмеет пройтись на счет несчастных брошенных матерей — как в прошлый выходной, — клянусь, я скажу ему, чтобы он прекратил оскорблять мою мать, и мне плевать, что обо мне подумает эта старая вешалка. — Дейзи состроила кислую физиономию и скрипучим голосом произнесла: «Ты абсолютно прав, Эдвард». Почему ты ничего не сказал им? Ты что, стыдишься меня?

— Как ты можешь говорить такое? — Саймон выглядел глубоко уязвленным. — Ты же знаешь, когда тебя не было, я их практически не видел. А что касается отца, то я согласен — он немного перегибает палку, но это вовсе не значит, что он действительно так думает. Просто такой уж он человек.

Она уже пожалела, что завелась.

— Не понимаю, какой бес в тебя вселился, — продолжал Саймон. — Если это все из-за Тэры, то, может быть, тебе следует проконсультироваться у психиатра.

— У психиатра? — Дейзи не верила своим ушам. — Ты же презираешь психиатров! Разве не ты говорил, что все они шарлатаны и неудачники, которые не смогли найти себе достойного применения?

— Так или иначе, но тебе нужна помощь. С кошмарами надо что-то делать.

Он выключил свет и повернулся к ней спиной.

— Спокойной ночи.

Дейзи готова была разрыдаться. Она понимала, что несправедлива к Саймону, что обидела его. И его родители были неизменно добры к ней, и она не имела права критиковать их.

Меж тем кошмары продолжались. Ночами она просыпалась, лежала, цепенея от ужаса, и долго не могла уснуть. Она и без психиатра понимала, что причиной кошмаров является чувство неизбывной вины, и единственный человек, с которым она могла бы поделиться, это Саймон.

Но она предпочитала молчать.

Ника она не видела. Однажды вечером Джейн сказала:

— Иан, ты наконец пригласил Ника в субботу на ужин?

— Я говорил с ним, но он не может.

Джейн обиженно надула губки.

— Третий раз приглашаем!

Иан рассеянно пожал плечами, однако вид у него при этом был как у побитой собаки.

— Может, занят, — предположил он.

Когда Иан ушел, Джейн прорвало:

— Черт бы побрал этого Ника! На Барбадос он с нами полетел с удовольствием! А теперь, стоило ему устроиться на высокооплачиваемую работу, он нас в упор не видит. Иан здорово переживает, просто виду не подает. Ну да Бог с ним. Кому нужны такие друзья?

Дейзи снова почувствовала себя виноватой. Ей было жаль Иана, она не могла слушать, как Джейн на чем свет стоит ругает Ника. Ведь это именно ее он сторонится…

Может, ты здесь и ни при чем. Ему просто некогда. Новая работа, новые знакомства…

С Саймоном тоже было непросто. Дейзи то и дело ловила себя на том, что он раздражает ее, и по пустякам выходила из себя.

Как-то дождливым субботним утром, когда он остался у нее, вернулась Тэра, вся в слезах — у нее сел аккумулятор, потому что она забыла выключить фары. Саймон, который только что встал, сидел на кухне и ел яичницу.

— Саймон, ты не мог бы мне помочь? — умоляющим тоном попросила она. — Надо толкнуть машину, чтобы перебросить провода на аккумулятор.

Саймон недовольно заворчал:

— Тэра, в который раз ты забываешь выключить фары?

Дейзи взвилась.

— Сиди, я сама ей помогу. — Она бросилась в холл, натянула плащ поверх ночной рубашки и сунула ноги в старые кроссовки.

Саймон пошел за ней.

— Дорогая, останься дома, ты не одета. Я все сделаю.

— Нет, Саймон, — рявкнула она. — Иди доедай свой завтрак, а то все остынет.

Тем не менее он тоже вышел на улицу, и они долго препирались, стоя под проливным дождем. Наконец Дейзи решительно отодвинула его и стала помогать Тэре толкать машину, чтобы поставить ее капотом к своей.

— Ступай прочь! — крикнула она ему. — Без тебя обойдемся.

Саймон развернулся и зашел в дом. Когда машина уже завелась, Дейзи увидела, что у Тэры дрожат губы, как будто она вот-вот расплачется.

— Боже мой, это я во всем виновата. Если бы я знала, что все кончится скандалом, то позвонила бы в Автомобильную ассоциацию.

— Не обращай внимания, он просто зануда, — сказала Дейзи, чувствуя, как за ворот плаща стекает струйка воды. Зайдя в холл, мокрая и злая, она закричала, что он ей осточертел и что они с Тэрой никогда больше ни о чем его не попросят.

То, что Саймон, отказался ввязываться в скандал, лишь добавило масла в огонь. Дейзи все больше распалялась. Тогда он предположил, что у нее предменструальный синдром, на что она сказала, что ее тошнит от одного его вида. После этого Саймон поставил тарелку в раковину и ушел, сказав, что позвонит ей попозже, когда она успокоится.

Дейзи упала на кровать и заплакала. Все было ужасно; ее стройный мир рассыпался как карточный домик. Как ни старалась она сделать вид, что все идет прекрасно, у нее ничего не получалось. Подобное чувство она испытала однажды в детстве, когда несносный братец Тэры, Том, сказал ей, что никакого Санта-Клауса на самом деле не существует.

Все утро Дейзи гладила и под стук дождя размышляла о том, какая она несчастная и что лучше бы ей умереть. Пыталась представить ужасы гражданской войны, голод, разруху, несчастных людей, которые по-настоящему страдают; твердила себе, что она просто эгоцентричная психопатка. Машинально водила утюгом, пока не сожгла блузку; оказалось, что она гладила синтетику, установив регулятор на хлопок. В сердцах она швырнула испорченную блузку в мусорное ведро, в котором валялась скорлупа от яиц, из которых Саймон готовил себе яичницу.