Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

— Подобного еще не бывало! — заявила Хенуттауи.

Царица Туйя промокала глаза платком, из груди у нее вырвалось рыдание.

Глядя Рамсесу в лицо, я первой сказала суровую правду:

— Ты не сможешь сделать меня главной женой.

— Они станут думать по-другому, — пообещал Рамсес. — Как только узнают тебя…

Тут он глянул на отца и замолчал.

— Нас ждет пиршество, — напомнила Уосерит. — Ведь у нас праздник!

Но ее попытка не удалась; следовавшие за нами придворные плыли в молчании.

В Большом зале веселый смех слуг и уютное потрескивание углей в жаровнях не вязались с настроением придворных. Зал наполнился запахами жареной дичи и вина, заиграли музыканты. Фараон Сети как ни в чем не бывало поднялся на помост, я села за стол рядом с Рамсесом. Придворные свое дело знали: скоро началось веселье и танцы. Девушки осушили слезы, подкрасили лица. Страхи остались позади.

Фараон Сети взял меня за руку.

— Ты все сделала правильно, — сказал он. — Откуда им знать, что ты мне родное дитя, как и Рамсес.

Я в смущении опустила голову. Сегодня — последний день царствования Сети, и, вместо того чтобы торжественно отплыть из Фив, он будет все время думать — а не начнется ли вот-вот мятеж? Тут я заметила, что, хотя придворные заняли места, наш стол на помосте все еще пустовал.

— А где же Уосерит и Хенуттауи? — спросила я.

Рамсес проследил за моим взглядом.

— И где советники? — Он поднялся с трона и обратился к отцу: — Они собрались в другом месте?

Фараон Сети покачал головой.

— Завтра этот город станет твоим. Что ты намерен делать?

Рамсес взял меня за руку, и мы стремительно пересекли Большой зал. Придворные поспешно уступали нам дорогу. Рамсес распахнул дверь в тронный зал. Происходивший там разговор немедля смолк. У возвышения собрались советники и полководцы, среди них — Аша со своим отцом. Там же стояли верховные жрицы — Уосерит и Хенуттауи. Уосерит послала мне ободряющий взгляд.

— Что это значит? — промолвил Рамсес.

— Государь, — начал Рахотеп, — ты знаешь, почему мы здесь собрались.

— За моей спиной? — Рамсес посмотрел на Ашу.

— Народ против Нефертари, — веско сказала Хенуттауи. — Как я и предупреждала.

— А кто правит страной? — гневно спросил Рамсес. — Народ или я?

— Когда ты женился на Исет, — быстро продолжала Хенуттауи, — народ не возмущался. Тогда никто не кричал «царица-еретичка».

— Исет по городу не водили, — парировала Уосерит. — А для Нефертари ты настояла на процессии.

Хенуттауи повернулась к сестре и стала похожа на львицу, нападающую на свою товарку.

— По-твоему, все подстроила я?

— Не знаю, — спокойно ответила Уосерит. — Сколько ценностей, пожертвованных храму, пришлось тебе продать, чтобы подкупить людей?

Вперед шагнул Пасер.

— Дайте народу время. Ведь люди не видели царевну в тронном зале. Она мудра и справедлива.

Хенуттауи ласково улыбнулась, и я поняла: сейчас скажет какую-нибудь колкость.

— Советник Пасер что угодно скажет, лишь бы угодить моей сестре! — едко произнесла жрица. — Прислушайтесь же к голосу разума!

Я положила ладонь на руку Рамсеса и кивнула.

— Это верно.

Все, потрясенные, повернулись ко мне. Даже Уосерит смотрела на меня с каким-то странным выражением. Но я подумала о той ненависти, с которой столкнулась на улицах города. Даже если Хенуттауи заплатила женщинам, они и так уже были достаточно злы, раз посмели поднять голос против фараона.

— Вспомните, что случилось при Эхнатоне, — сказала я.

— С выбором главной супруги следует подождать, — заявил Рахотеп. — В этом нет беды.

— Сколько подождать? — спросил Рамсес.

Полководец Анхури, отец Аши, выступил вперед.

— Если фараон не выберет главную жену, кто будет сидеть рядом с ним в тронном зале? Кто будет принимать просителей?

— Поставим два трона — с двух сторон от царского, — предложил Рахотеп.

Советники недовольно загомонили.

— Два трона рядом с царским? — воскликнула Уосерит. — И у обеих супруг простые диадемы сешед?

— Народ и так разгневается, увидев меня рядом с Рамсесом, — скрепя сердце сказала я.

Взгляда Уосерит я избегала.

Хенуттауи тут же воспользовалась преимуществом.

— Дай себе время подумать, Рамсес. Пусть в тронном зале будет три трона. Пусть каждая из твоих супруг принимает просителей.

— Тогда кого считать наследниками фараона? — спросила Уосерит. — Детей Исет или детей Нефертари?

— Детей Нефертари, — твердо ответил Рамсес.

— Если народ ее примет, — вставила Хенуттауи.

Рамсес посмотрел на меня. Я не возражала.

— Подождем, — решил он. — При дворе и так всем понятно, из кого выйдет настоящая царица.

— Ты все делала правильно, — спокойно сказала Мерит.

Служанки наполнили для меня ванну теплой водой и удалились. Я села в воду и обхватила руками колени.

— Видела бы ты сегодня людей, — прошептала я.

— Я видела, госпожа. Все не так уж страшно.

— Их лица были полны такой ненависти…

На глазах у меня выступили слезы.

В дверь коротко постучали — так обычно стучат слуги.

— Можно войти, — сказала я, не оглядываясь, и продолжила: — Даже Пасер хорошо ко мне относится только благодаря Уосерит; ты это знаешь не хуже меня.

— Ты себя недооцениваешь.

Мы с Мерит обернулись: в темном дверном проеме стояла Уосерит.

— Пасер вряд ли захотел бы видеть на троне такую глупую женщину, как Исет, даже не будь он в меня влюблен.

Глядя на изумленное лицо Мерит, жрица рассмеялась.

— Это давно не тайна.

Я вышла из воды и, завернувшись в простыню, подошла к жаровне.

— Нефертари спрашивала, почему я помогаю ей стать старшей женой. — Уосерит уселась в самое большое кресло. — Я делаю это не только для нее, но и для себя. Я не просто боюсь, что Хенуттауи станет самой богатой в Фивах, я еще опасаюсь, что из ревности она способна на все.

— Из-за чего ей ревновать? — удивилась Мерит.

— Из-за того, что меня первой захотели взять в жены.

— Пасер? — догадалась я.

Жрица кивнула.

— Он попросил моего отца отдать меня ему в жены. Нам было по семнадцать лет, и мы вместе учились в эддубе. Его тогда уже прочили в советники. Хенуттауи узнала, что он собирается на мне жениться, и пришла в ярость. Ее руки добивались сотни, но она не могла вынести, что кто-то есть и у меня. Хенуттауи пошла к отцу, упросила не позорить ее, выдавая замуж младшую сестру прежде старшей. Он спросил, есть ли у нее кто-нибудь на примете, и она назвала Па-сера!

— Она же могла выйти за кого угодно! — воскликнула я. — Даже за иноземного царевича.

— Египет не выдает своих царевен за чужестранцев, — напомнила Мерит.

— Ну так за сына сановника или богатого купца. Или за царевича, который согласился бы поселиться в Египте.

— Это верно. Моя сестра была очень красива — как и теперь. Когда Хенуттауи сказала, что хочет выйти за Пасера, мой отец позвал его и спросил, кого выбирает он.

— Пасер выбрал тебя!

— Да. Он сказал об этом фараону, а Хенуттауи поклялась, что вообще не выйдет замуж.

— Значит, тебе тоже нельзя?

Мерит зацокала языком.

— Как жестоко!

— Если Исет станет главной супругой, то Хенуттауи не оставит нам с Пасером никакой надежды. А если это будешь ты, тогда можно рискнуть…

От прямоты Уосерит меня передернуло. Я — словно фигурка для игры в сенет, которую она натерла до блеска и двигает по доске так, как нужно ей. Мои переживания отразились на лице, и Уосерит сказала:

— Если бы ты мне не нравилась, я ни за какие блага не предложила бы Рамсесу сделать тебя главной женой. Есть вещи гораздо важнее того, выйду я замуж или нет: мир в стране, мудрая царица на троне. Ты получишь то, чего хочешь; быть может, и мои желания исполнятся. Если мы сумеем помочь друг другу…

— Но твой отец умер, — возразила я. — Отчего бы тебе теперь не выйти замуж?

— И уйти из храма? Зачем? Ведь если главной женой выберут Исет и мы с Пасером поженимся, что с ним будет, когда не станет моего брата?

— Хенуттауи и Исет удалят его от двора, и он все потеряет.

Уосерит кивнула.

— Почему ты раньше об этом не рассказывала?

— На тебя и так много всего свалилось. Зачем тебе нести еще и тяжесть моей судьбы? Первый твой долг — перед Рамсесом, второй — перед народом.

Я посмотрела на Мерит. Няня уже знала, о чем я собираюсь спросить.

— Как ты думаешь — они могут из-за меня взбунтоваться?

Уосерит не стала меня обманывать.

— Всякое возможно. Особенно если Нил не разольется. Что говорит Рамсес?

— Он опасается, — прошептала я.

— Понятно. Никогда даже не упоминай о желании стать главной женой. Он решил отложить решение. Так пусть Исет жалуется и отвращает его от себя. А ты будь терпеливой, молчи — и он полюбит тебя еще сильнее.

— А решение? — спросила Мерит.

— Все зависит от того, как скоро Нефертари сумеет расположить к себе народ — мудростью и справедливостью. Фараон Сети завтра отбывает. В Фивах будет править только фараон Рамсес. Нефертари должна заработать себе славу мудрой царевны.

— Я создаю угрозу для Рамсеса. Правильно ли я вела себя сегодня в тронном зале?

Уосерит помедлила.

— Ты помешала Рамсесу совершить безрассудство — объявить тебя главной женой. Ты поставила благо Египта и фараона превыше собственного. — Уосерит грустно улыбнулась. — Ты его и вправду любишь.

Я кивнула. Я и вправду любила Рамсеса, и, в конце концов, такая любовь чего-то стоит.

Позже, ночью, Рамсес пришел ко мне, и Мерит ушла в свою комнату.

Фараону нечего было сказать. Он обнял меня, погладил по голове.

— Жаль, что так вышло, — шептал он снова и снова. — Мне очень жаль.

— Все хорошо, — ответила я, но мы оба в это не верили.

В день, когда весь Египет должен ликовать, люди выказывали сильнейшую озлобленность, восстали против царской стражи, чего не случалось со времен Эхнатона.

— Завтра все будет по-другому, — пообещал Рамсес. — Тебе нечего делать на улицах. Твое место рядом со мной, на троне. — Он усадил меня на постель и протянул какой-то предмет, завернутый в холст. — Это тебе, — шепнул Рамсес.

Холст был расписан изображениями Сешат — богини письма и счета. Развернув подарок, я почувствовала, что у меня вот-вот выскочит сердце. Я поднесла тяжелый свиток к масляной лампе и на свету медленно развернула папирус.

— Рамсес, откуда это?

Я держала в руках историю держав мира, от страны хеттов до Кипра, написанную и египетскими иероглифами, и на языке каждой из стран. Таким сокровищем даже Пасер не мог похвалиться.

— Писцы составляли его целый год — по моему приказу.

— Год? Но я ведь жила в храме Хатор…

Я сообразила, что это означает, и умолкла. Все печали сразу улетучились. Пусть народ меня ненавидит!

Мы упали на ложе и больше ни о чем в ту ночь не думали.

Вместо торжественного отплытия фараона получилась скромная церемония прощания на пристани. Быть может, неприязнь придворных ко мне перешла и на Сети — ведь он позволил сыну взять меня в жены, хотя и знал, что, продлись в Фивах засуха или случись мор, обвинят, скорее всего, меня. Царица Туйя, обнимая сына, едва сдерживала слезы, Рамсес хранил торжественное выражение лица. Кто знает, что случится, когда уйдет флотилия Сети; за криками чаек я расслышала, как он сказал Рамсесу:

— Половина войска остается у тебя. Если пройдет только слух о мятеже…

— Мятежа не будет.

— Пусть твои люди все время ходят по городу, — не успокаивался Сети. — Здесь остаются четыре советника. Пошли одного походить по улицам, послушать, что болтают в народе. Теперь Фивы — твоя столица.

Позади него в темнеющем небе светился, словно жемчужина, дворец Мальката.

— Пусть твое царствование прославит этот город. Нужно восстановить храм в Луксоре, дабы народ видел: для тебя нет ничего важнее почитания богов. — Сети поманил меня пальцем с драгоценным перстнем. — Малышка Нефертари!

Я крепко обняла фараона.

— Будь осторожна на восточном берегу. Будь терпелива с людьми.

— Постараюсь, — пообещала я.

Сети взял меня за руку и отвел в сторонку. «Он, конечно, хочет поговорить о том, что случилось вчера в городе», — подумала я. Но фараон заговорщицки прошептал:

— Заботься о моем сыне. Рамсес такой безрассудный, и рядом должен быть кто-то благоразумный.