Хенуттауи злобно произнесла:

— Ты позоришь богиню Хатор своей ложью.

Уосерит продолжила заговорщицким тоном:

— И вот к молодому хабиру, простому живописцу, является какой-нибудь слуга — нет, кто-то более могущественный: например, верховный жрец с леопардовой шкурой на плечах — и сообщает, что девушка, в которую тот влюблен, предназначена в жены самому царевичу. У любого хватит разума отступиться. Ашаи оставил Исет, взял себе девушку из своего племени; больше он не стоял на пути Исет к престолу. Взамен моя сестра собиралась просить покровительства своему храму. Исет, разумеется, думает, что Ашаи ее просто-напросто разлюбил. А если она услышит о поступке моей сестры?

Не знаю, откуда Уосерит все это узнала; столь важные сведения она поднесла мне словно на блюдечке.

— У Нефертари хватит ума молчать, — пригрозила Хенуттауи. — Пусть только заговорит, я подниму против нее всех жрецов в Фивах.

Уосерит пожала плечами.

— Они и так все против нее. Думаешь, мы не понимаем — имей ты возможность погубить Нефертари, давно бы погубила.

Двери родильного покоя распахнулись. Появился счастливый Рамсес, и я почувствовала укол ревности: это счастье ему подарила Исет.

— Улыбайся! — шепнула Уосерит.

— Нефертари! — крикнул Рамсес на весь зал, и у меня мелькнула эгоистичная мысль, что, быть может, его услышит Исет в родильном покое.

Он устремился к нам, пробираясь среди кланяющихся придворных.

— Ты уже знаешь? — радостно спросил он.

— Да, — улыбнулась я. Правда, моя улыбка напоминала, наверное, гримасу Беса. — У тебя сын.

— Исет здорова. Она даже попросила принести ей арфу. Ты когда-нибудь слышала, чтобы так быстро оправлялись после родов?

— Нет, — ответила я, стараясь не показать, как мне тяжело. — Наверное, боги хранят наш дом.

Рамсесу было приятно это слышать. Легкий сквозняк задел его немес, голубые и белые полосы затрепетали; Рамсес буквально сиял, несмотря на серый утренний свет. Никогда я не видела его таким гордым и снова пожалела, что не я тому причиной.

— Пусть готовятся к пиршеству, — сказал фараон. — Скажи моим советникам, что сегодня в Фивах праздник. Отдыхать будут все, до последнего ремесленника.


Жрицы, не переставая, били в колокола; в завешанной циновками комнате Пасера было чуть тише, чем в коридорах.

— Как его назвали? — мрачно спросила Уосерит.

— Акори, — ответил Пасер. — Но пусть это даже и мальчик, он вовсе не обязательно станет наследником. Он просто царевич.

— Старший царевич, — напомнила я. — И если Рамсес не назначит…

— Фараон никогда не говорил тебе, что хочет сделать тебя главной женой?

Я грустно покачала головой.

— Нет.

— Даже ночью, в твоих покоях? — настаивала Уосерит.

— Никогда.

— Чего же он ждет? — не унималась жрица.

— Наверное, чтобы Нефертари родила ему наследника.

Все мы посмотрели на мой живот. Хотя у меня недавно потемнели соски и, по мнению Мерит, это могло быть признаком беременности, стан мой за последний месяц не изменился.

В дверь громко постучали, и у меня заколотилось сердце.

— Это няня, — прошептала я. — Она обещала принести новости.

Мерит заломила руки.

— В родильном покое что-то стряслось!

Уосерит быстро поднялась.

— Откуда ты знаешь?

— Туда вошли лекари и не выходят. Может, мне отнести госпоже Исет чистые простыни?

— Подслушивать? — возмутилась я.

— Конечно, госпожа! Мы ведь не знаем, что там происходит. А если она упрашивает Рамсеса сделать ее главной женой?

«Тогда я не хочу узнать об этом первой», — подумала я, но оборвала себя.

— Если Рамсесу не по душе видеть меня главной супругой…

— Оставь эти глупости! — сказала Уосерит. — Мы знаем, чего он хочет, но Исет постарается склонить его на свою сторону. Весь двор станет твердить, что Рамсесу уже восемнадцать, и нужно выбрать главную жену. Иди! — велела она Мерит. — Узнай, в чем там дело. — Жрица повернулась ко мне: — А ты будь у себя — вдруг понадобишься Рамсесу. Если случится беда, то утешать его должна ты.

Я сидела в своих покоях и ждала новостей. Миновал полдень, но никто ничего не сообщал. Я вышла и остановила спешившую мимо служанку. Тефер, выгибаясь, терся о мою ногу — должно быть, тоже хотел знать, что происходит.

— Ты не знаешь, что там, в родильном покое?

Девушка опустила корзину, собираясь должным образом поклониться, но я нетерпеливо махнула рукой.

— Просто расскажи, и все.

— У госпожи Исет сегодня родился сын.

— Я знаю. Почему перестали звонить колокола?

Девушка непонимающе смотрела на меня.

— Быть может, жрицы устали звонить?

Я разочарованно вздохнула и отправилась в Большой зал, где уже собрались придворные. В уголке смеялись Хенуттауи и верховный жрец Амона. Она ласково положила ладонь ему на колено, и ее браслеты нежно зазвенели. Эти двое походили на лебедя с гиеной. Однако ни Уосерит, ни Пасера видно не было, Мерит тоже не появлялась. Слуги подали блюда с утятиной и жареным луком, открыли бочонки с лучшим вином, но как-то нервно друг на друга поглядывали. Я подошла к повару, который сделал вид, что страшно занят. Он схватил стопку пустых тарелок, и тут я поймала его взгляд.

— В чем дело? — спросила я. — Почему не готовятся к вечернему празднеству?

У него на лбу выступил пот.

— Приготовления идут, госпожа. Есть и мясо, и вино…

— Не притворяйся. Что ты слышал?

Повар кашлянул и поставил тарелки на место. Он переглянулся с двумя подручными, и те быстро исчезли. Понизив голос, чтобы не услышала Хенуттауи, повар сказал:

— С царевичем нехорошо, госпожа. Говорят, празднества не будет.

Я шагнула к нему.

— Почему?

— Царевич не слишком крепок. Ходят слухи…

Повар умолк, не желая упоминать имя Анубиса в доме, где только что родилась новая жизнь.

Я поблагодарила его и вернулась в свои покои. Опустившись на колени перед наосом, я зажгла благовония у ног богини Мут. Я думала о том, как мне было бы больно, если бы у меня отняли мое дитя, и молилась за ка маленького мальчика, который может не узнать объятий любящего отца.

— Он так мал, — говорила я богине! — А Рамсес впервые стал отцом. Ты еще не знаешь, кто такой Акори, но это сын моего супруга, и он так мал, что никому не мог причинить зла.

Дверь открылась, и вошла моя няня, а за ней Уосерит.

— Я уже знаю, — сказала я, вставая. — Слышала в Большом зале.

Уосерит втянула воздух и со странным выражением лица спросила:

— Ты молилась за ребенка Исет? — Жрица покачала головой. — Не трать попусту благовония. Царевич умер.

— А женщина, за дитя которой ты молилась, — вставила Мерит, — обвиняет в этом тебя! Дескать, ты похитила его ка и погубила его.

— Не может быть! Кому она так сказала? — вскричала я. — Когда?

— Всем в родильном покое, — ответила Уосерит.

Я едва держалась на ногах. Няня бросилась подать мне стул, а Уосерит добавила, что к ночи об этом узнают все Фивы.

— А Рамсес? — Я перевела дух. — Что он говорит?

— Он ей, конечно, не поверил. Да и кто поверит?

— Другие скорбящие матери! Египтяне, которые думают, что племянница Отступницы владеет магическими чарами, как и ее тетка. А я царевича даже не видела! Неужели она сама в это верит?

— Исет суеверна она внучка крестьянки, которую Хоремхеб подобрал на берегу реки. Конечно, она верит.

— Как же доказать всем, что я не виновата? — прошептала я.

Уосерит покачала головой:

— Не нужно доказывать. Люди верят тому, чему хотят верить. Когда ты понесешь дитя, станет совершенно неважно, что они болтают. Держись за Рамсеса.

Я плакала, уткнувшись в ладони.

— Бедный Рамсес — он потерял первенца!

— Теперь твоему ребенку открыта дорога к трону! — жестко сказала Уосерит.

Я в ужасе уставилась на нее.


Я знала, что в ту ночь Рамсес ко мне не придет. Нехорошо ему приходить ко мне в спальню, когда Исет, потерявшая ребенка, лежит в родильном покое. Весть о смерти царевича разнеслась по дворцу, и веселье мигом стихло. Все начали молиться Амону. Я больше не стала воскурять благовония и вышла на балкон. Я вдыхала холодный воздух, а ветер трепал мой плащ. Мерит не решилась позвать меня в комнату. «За что? — думала я. — Чем я прогневала Амона? Ведь не я отвернулась от богов, а мои акху. Не я!»

Ветер дул все яростнее. Вскоре, словно звезды в ночном небе, на дороге, ведущей к воротам дворца, стали появляться какие-то огоньки. Сначала они напоминали маленькие искорки, но когда приблизились, я услышала завывания толпы и поняла, что означает эта сверкающая река.

— Мерит! — закричала я.

Няня выскочила на балкон, и я, испуганная, указала в темноту.

Перед дворцовыми воротами дрожали тысячи факелов, а вопли «Еретичка!» стали такими громкими, что заглушали шум ветра.

В мою комнату ворвались два воина, за ними вбежал Рамсес. Лицо у него было бледное, как луна. Один из стражников выступил вперед.

— Госпожа, тебе нужно укрыться в безопасном месте. Перед дворцом целая толпа народу. — Воин смущенно посмотрел на Рамсеса. — Кое-кто думает, что это госпожа виновата…

— В смерти царевича? — в страхе спросила я.

Рамсес растерянно смотрел на меня.

— Я уверен, ты ни при чем, Неферт. Ты его даже не видела.

— А если бы видела? — вскричала я. — Неужели ты…

— Но он был совершенно здоров!

В голосе Рамсеса слышались слезы.

Я медленно отступила.

— Ты же не думаешь, что…

— Н-нет! — Рамсес запнулся. — Не думаю. Нет, конечно.

— Тогда почему ты пришел?

— У ворот тысячи людей, а стражников только сотня. Я отправил Ашу за войском.

Я повернулась к стражникам; эти седовласые воины побывали, наверное, во многих боях от Ассирии до Кадеша, но в их глазах затаился страх. Народ в Фивах сильно разгневан, раз люди решились плыть среди ночи по Нилу в утлых лодчонках.

— Если сломают ворота, — сказал тот, что повыше, — мы не сможем тебя защитить, царевна. Мы отведем тебя в сокровищницу, там самые крепкие стены.

Я посмотрела вниз. Крики не стихали. Бронзовые ворота дрожали под ударами кулаков, стражники уговаривали толпу разойтись.

— Нет, — решилась я. — Я к ним выйду. Если я не поговорю с ними сама, их ничто не разубедит.

— Они тебя убьют, царевна! — воскликнул стражник.

Рамсес изумленно смотрел на меня.

— Я пойду с тобой.

— Госпожа, не делай этого! — умоляла Мерит.

Мы спешили по залам, а няня семенила позади. Я приказала ей вернуться в мои покои. От страха глаза Мерит стали огромными; я и сама понимала, что поступаю неблагоразумно, делаю как раз то, от чего предостерегал меня фараон Сети.

Придворные, в страхе перед тем, что может случиться, торопливо запирали изнутри двери своих покоев. Если войско не успеет подойти, тысячи простолюдинов вломятся в ворота и разнесут дворец. Как только мы оказались во дворе, наши стражники испуганно отступили, глядя на ворота, которые тряслись под сильными ударами. Лучники на стенах не сводили глаз с толпы, держа луки на изготовку. Рамсес до боли сдавил мне руку. У меня в висках стучала кровь, заглушая и вопли толпы, и вой ветра. Мы подошли к лестнице, ведущей на стену, и Рамсес, перекрывая шум, крикнул охранявшим лестницу воинам:

— С дороги! Пропустить!

Стражники разглядели его немес и отступили. Словно не веря своим глазам, смотрели они, как мы поднимаемся на стену. Когда мы достигли верха, мне на миг показалось, будто горы пылают, — но это пылали в холодной ночи тысячи факелов.

В толпе разглядели корону фараона, и вопли утратили решимость — его присутствие заставило всех приумолкнуть.

Я удивлялась отваге Рамсеса; он поднял руку и заговорил с толпой.

— Вы жаждете крови еретички! — крикнул фараон сквозь бурю. — Я говорю вам: здесь нет вероотступников!

Снизу раздались злобные протестующие крики.

— Я — отец умершего царевича Я желаю иметь наследника больше, чем кто-либо другой. И если я сам вышел сюда и говорю, что не было никакого колдовства, — вы должны мне верить!

По толпе пробежал беспокойный ропот. Рамсес продолжил:

— Перед вами — та, кого вы называете еретичкой и безбожницей, царевна Нефертари. Неужели она похожа на женщину, которая занимается ворожбой? Неужели она похожа на безбожницу?

— Она похожа на Нефертити! — крикнул какой-то старик.

Люди стали поднимать факелы повыше, стараясь меня разглядеть. Толпа сильнее нажала на ворота. Рамсес держал меня за руку и не двигался с места. Снова раздались крики «Безбожница!», и Рамсес заговорил с такой яростью, что его, наверное, слышали в городе.