Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

В Аварисе же никто не страдал от одиночества. В загородных особняках за Пер-Рамсесом люди каждую ночь праздновали прибытие из Фив все новых и новых родственников. Аромат жареной утятины проникал даже в коридоры дворца, а по утрам так сильно пахло гранатовой пастилой, что я просыпалась с урчанием в животе. С балкона своей комнаты я смотрела на крестьян, собирающих янтарно-желтую смолу мирры, а по вечерам их жены гуляли с детьми по зеленым аллеям Авариса. Страх перед голодом прошел. Египтяне думали, что их жизнь изменилась благодаря изобретению зодчего Пенра, но я-то знала правду. Интересно, что бы подумали мои акху, знай они, что не все в Амарне уничтожено.

Вскоре пришло неминуемое известие. Мы прожили в Аварисе месяц; время празднеств и путешествий окончилось. В наши с Рамсесом покои явился Пасер и плотно закрыл за собой дверь. Рамсес взял у него свиток.

— Десять тысяч хеттских воинов овладели Кадешем, — сообщил Пасер. — Город уже сменил подданство.

— Кто еще знает?

— Только гонец, государь.

Я прочитала послание, глядя через плечо Рамсеса. На рассвете к Кадешу подошло десятитысячное войско; жители перепугались и к полудню сдали город. Рамсес смял папирус.

— Муваталли думает, что я побоюсь выступить против него! Он считает себя ястребом, а нас — курятником! — Рамсес отшвырнул смятый свиток к стене. — Он сильно ошибается!

— Царь Муваталли — опытный воин, — сказал Пасер. — Он сражался со всеми восточными державами.

— А теперь пусть попробует сразиться с Египтом!

Аварис

— Ты собираешься в Кадеш?! — Мерит стояла рядом с Аменхе и Немефом, которые поглядывали на меня сквозь золотистые прядки волос и просились на руки. — Хватит того, что ты плавала на север сражаться с пиратами — ты, египетская царевна!

— Ты же сама видела, как воспринял это народ! — возразила я. — Дело того стоит.

— Пиратов была сотня! — воскликнула няня. — А там — десять тысяч вооруженных хеттских воинов! Неужели фараон не понимает опасности…

На сборы оставался только день, однако Мерит загородила собой сундук.

— Конечно, понимает! Он и так ночами не спал, все не мог решиться. Да оба мы не спали. Сегодня ночью он дал наконец согласие…

— Ты представляешь, что такое война?! — с отчаянием в голосе упрашивала Мерит. — Фараон уйдет сражаться, а ты что будешь делать? Ты ведь останешься совсем одна!

Я глубоко вздохнула.

— Нет. Со мной будут Аменхе и Немеф.

Увидев лицо няни, я поспешно добавила:

— Рамсес впервые отправился на войну, когда ему было одиннадцать месяцев. Исет тоже едет, вместе с маленьким Рамсесом.

Мерит убрала руки с боков. Ее гнев сменился изумлением.

— В Кадеш?

— Это Хенуттауи придумала. Чтобы Рамсес проводил с Исет столько же времени, сколько со мной. Мы будем наблюдать за битвой издалека, из лагеря в горах.

Мерит в ужасе простерла ко мне руки.

— Если ты можешь жить в лагере, я тоже могу!

Няня широко расставила толстые ноги и опять подбоченилась. Спорить с ней было бесполезно.

— Что приготовить? — спросила она.

— Белье, сандалии, — быстро сказала я.

— А для царевичей?

Я поцеловала мальчиков в мягкие щечки — такие умненькие малыши, все им нужно потрогать, схватить, рассмотреть.

— Им ничего и не нужно, кроме друг друга.

Детей недавно отняли от груди, они пили молоко из глиняных бутылочек и ели мелко порубленное куриное мясо. Они вместе ели, вместе играли, а теперь они вместе впервые увидят сражение. Я уложила их в колыбельки; при мысли о том, что в месяце эпифи боги о них узнают, меня охватил трепет. Наверное, их имена еще не достигли ушей Амона, но участие в войне — хорошее начало.

В тронном зале в то утро приема не было. Визири и полководцы обсуждали, какой стратегии следует придерживаться, чтобы отвоевать Кадеш. Аша и его отец рассказывали о хеттском войске.

— У них восемнадцать союзных держав, — сказал Анхури, — почти две тысячи колесниц и тридцать тысяч войска. Многие страны прислали им своих воинов — Алеппо, Угарит, Кеда, Маса…

— А еще у них воюют дарданцы, арцава, кешкеш, шазу и многие другие, — подхватил Аша. — Нам понадобится все наше двадцатитысячное войско.

— Мы разделим его на пять частей, — решил Рамсес.

Несколько ночей мы с ним изучали карты и переводили клинописные донесения, перехваченные лазутчиками.

— Отряд Амона поведу я, отряд Ра возглавит Кофу. Анхури поведет отряд Птаха и назначит командующего для отряда Сета. Каждый отряд выступит днем позже предыдущего. Когда хеттские лазутчики увидят отряд Амона, они подумают, что у нас всего пять тысяч. Последний отряд, поменьше, отправится по реке — поведет его Аша. Если мы окружим хеттов и отрежем их тыл, в хеттском войске начнется голод, и через месяц они сдадутся.

Советники хмуро переглядывались.

— Ты хочешь разделить войско, государь? — осторожно спросил Пасер. — На моей памяти ни один фараон так не поступал.

Все нервно задвигались в креслах. Блестящий план или безумие?

— Думаю, может и получиться, — подал голос Кофу.

— Может получиться или получится? — не отступал Пасер.

— Получится, — решительно сказал Рамсес.

Рахотеп молчал, не сводя налитого кровью глаза с трона.

Пасер же был настроен решительно.

— Даже если и есть вероятность успеха при такой тактике, понадобится еще наладить между отрядами безупречную связь.

— У меня есть серьезные сомнения, — вступил в разговор Анхури.

Рамсес не ожидал услышать возражения от отца своего друга.

— Какие именно?

— Четыре отряда пойдут через Ханаан, через леса Лабауи. Поход займет целый месяц. Если хеттам предстоит встретить отряд Амона, то сколько времени потребуется гонцу, чтобы достичь отрядов Ра, Птаха или Сета? Так никогда не делалось…

— Вот потому и нужно попытаться, — убежденно сказал Рамсес. — Эхнатон потерял Кадеш и долину реки Элевтеры. С тех пор фараоны безуспешно пытались их отвоевать. Ведь это земли Египта! Сколько времени их удерживал мой отец? Без этой долины нам не возвратить и своих земель в Сирии. Если мы оставим хеттам Кадеш, нам никогда не видать наших земель по реке Оронт. Из-за Эхнатона египетская держава ослабла, но мы восстановим ее мощь, отвоюем свои земли — для этого нужно сокрушить хеттов, а не просто выставить мощные оборонительные силы, как раньше. Недостаточно отбросить врагов назад — их требуется окружить и голодом вынудить к полному подчинению!

Речь Рамсеса воодушевила полководцев. Они поняли, что если не принять каких-то новых мер, то придется сражаться с хеттами без конца — давать одно сражение за другим. Врагов нужно победить, уничтожить раз и навсегда.

Наступил вечер. В слабом свете масляных ламп Рамсес походил на хищную птицу — девятнадцатилетний фараон самой могущественной в мире державы сидел на моем ложе. Через месяц он заставит хеттского царя понять, что Египет — не беззащитная овечка.

— Со времен Тутмоса, — сказал фараон, — только мой отец и я сами водили войско в бой. И очень мало кто из фараонов брал с собой жен.

— С нами ничего не случится, — пообещала я.

— За тебя я спокоен. А вот Исет… Дорога будет долгая, а она не создана для лишений.

Мне очень хотелось спросить Рамсеса, для чего, по его мнению, создана Исет.

— Я могу отправить ее на корабле с Ашой, — продолжил он, — но его войско будет далеко впереди, и там может оказаться еще опаснее.

— Исет сама решила ехать, — напомнила я. — Она справится.

Однако Рамсес не переставал сомневаться.

На следующее утро весь двор собрался на небольшом утесе за Аварисом. Визири, их супруги, жрицы и сановники пришли посмотреть на открывшееся внизу, в полях, необычайное зрелище — двадцать тысяч воинов, готовящихся выступить в поход. На солнце сверкали шлемы и боевые топоры; над каждой частью войска развевались знамена Ра, Сета, Амона и Птаха. Среди воинов были нубийцы, ассирийцы, хабиру и недавно вступившие в войско шардана. Наши воины носили кожаные щиты и потому передвигались в бою ловко и быстро, а у хеттов доспехи громоздкие и тяжелые.

— Видишь, какие легкие у нас колесницы? — спросил Пасер, показывая на колесничего, который пронесся через пойму и остановил коней едва заметным движением поводьев. — А у хеттов — тяжелые, потому что они ездят по трое.

— Колесничий, лучник и щитоносец? — угадала я.

Пасер кивнул. Утренний ветерок шуршал его длинной набедренной повязкой; глаза у советника были усталые.

— Будь осторожна, Нефертари. Хетты не задумаются убить женщину. Это не египтяне, и они не станут непременно брать тебя живой…

Пасер не договорил и отступил назад, пропуская Уосерит, которая тут же меня обняла.

— Ты храбрее, чем я!

— Или глупее. Но я обещала Рамсесу, что буду с ним, куда бы он ни поехал. Если он потерпит поражение, то хетты завоюют Египет. Зачем же мне оставаться здесь? Я должна участвовать в решении своей судьбы.

Неподалеку стояли Исет и Хенуттауи — между ними словно пролегла пропасть. Обе молчали. Женщины из гарема, с которыми росла Исет, места себе не находили. Они в жизни ничего не видели, кроме гарема, и вот теперь Исет предстоит ехать в колеснице по пустыне вместе с войском. Они не могли помочь подруге даже советом. Лицо Исет стало белее ее полупрозрачной туники.

Уосерит покачала головой.

— Она не вынесет. Ей придется всю дорогу ехать в носилках вместе с детьми.

Появился Рамсес в золотом оплечье, и придворные взволнованно загомонили. В доспехах фараона отражалось утреннее солнце. Он подпоясался голубым кушаком, а с боевой короны хепреш грозил врагам урей[66] — изображение кобры, широко раскрывшей пасть.

— Ты — как бог войны Монту[67]! — восхитилась я.

— А ты — моя Сехмет!

К фараону подошла Исет: тяжелый пояс тянул ее назад, ногти были выкрашены хной. Выглядела Исет безупречно, словно раскрашенная кукла из дворцовой мастерской.

— Мы отправляемся в пустыню! — воскликнул Рамсес. — Не на пир! — Он посмотрел на мою скромную набедренную повязку и простые сандалии. — Исет, ты слишком красива для поля битвы. Не лучше ли тебе…

Исет его не дослушала.

— Я еду с тобой. Я хочу быть рядом. Битвы мне не страшны.

Даже те придворные, кто всегда держал сторону Исет, видели ее насквозь. Одна из ее приближенных, дочь писца, пожалела ее.

— Останься здесь, с Пасером, в тронном зале. Фараону нужен верный человек, чтобы управлять Египтом.

— Фараону нужен верный человек и на войне! — бросила Исет и повернулась ко мне. — Даже если придется одеться как мальчишка, меня это не остановит.

— Тогда иди переодеваться. — В голосе Рамсеса сквозили нотки нетерпения. — Когда вернешься, садись в носилки — укроешься от солнца и пыли.

Путь занял столько времени, сколько предсказывал полководец Анхури. Целый месяц Исет ехала в крытых носилках, на плечах восьмерых слуг. Жаловаться на палящий зной и на отсутствие возможности купаться она не смела. Маленький Рамсес часто плакал, и тогда Исет кричала, что бросит его на дороге, если он будет плохо себя вести.

«Бедняжка ее скоро возненавидит, — думала я. — Зря она не позволяет ему играть с Аменхе и Немефом». Из вторых носилок доносились восторженные вопли: мои сыновья считали происходящее веселым приключением. Мерит ни на минуту не оставляла малышей. Мне тоже хватило бы места в носилках, но я ехала в колеснице следом за Рамсесом и Ашой. Ночью, когда мы становились на привал. Рамсес приходил в мой шатер и мы слушали Мерит, которая в соседнем шатре рассказывала детям сказки. Иногда близнецы засыпали сразу, но чаще никак не хотели угомониться, потому что вдоволь отсыпались днем. Тогда Рамсес брал их к нам, и они кувыркались на коврах и веселились напропалую, а я переводила донесения, перехваченные у вражеских лазутчиков.

— Царь Муваталли не знает о нашем походе, — уверенно заключила я.

Мы как раз миновали Ханаан и шли по долине Бекаа, неуклонно приближаясь к Кадешу с юга. Я взяла последнее письмо.

— Он пишет, что в месяце эпифи состоится празднование победы, и велит своим женам готовиться к встрече. Царь понятия не имеет о нашем походе. Правда, вот здесь мне не все понятно. — Я показала Рамсесу клинописные знаки: древним хеттским пользовались только жрецы, и я попыталась вспомнить уроки Пасера. — Тут про леса Лабауи. — Я задумалась. — Быть может, про дровосеков?

— Про лазутчиков! — неожиданно воскликнул Рамсес.

Близнецы затаили дыхание — вдруг отец рассердился? Убедившись, что он на них даже не смотрит, малыши продолжили играть.