Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

— Неферт!

— Помни, что я тебе говорила, — сурово сказала Мерит.

Аша подошел и удивленно уставился на мой сердоликовый пояс, на золотую краску на веках…

— Неферт, да ты же красавица!

— Я такая же, как всегда, — сердито ответила я.

Аша отступил, задетый моей серьезностью.

— Ты из-за своих комнат? — Аша посмотрел на Мерит, которая нас словно и не слышала, и понизил голос: — Понятно. Исет поступила так из вредности. С Рамсесом она просто мед, но мы-то ее знаем. Я скажу ему…

— Нет! — прервала я. — Он еще решит, что ты завистливый и мелочный.

На пристани загремели трубы, и из дворца вышла Исет. Она должна дойти до пристани и доплыть в лодке до храма Амона, стоящего на восточном берегу. Рамсес поплывет в своей лодке за ней, а за ним последуют придворные в лодках, украшенных серебряными и золотыми флажками. Потом верховный жрец объявит Исет супругой фараона, и она возвратится вместе с Рамсесом, в его лодке. В ознаменование брачного союза ей вручат фамильный перстень фараона. Рамсес понесет невесту на руках через пристань — и до самого дворца, в котором они вместе будут править. И потом они покажутся только ночью, во время пира. Брак вступит в силу, лишь после того, как Рамсес перенесет ее через порог Малькаты. Если он этого не сделает, то в глазах Амона даже обряды, совершенные жрецами в храме, ничего не значат. На миг мне пришла в голову мысль, что Рамсес может не захотеть. Вдруг он поймет, что Исет вовсе не такая роза, какой притворяется, а горсть шипов, — и передумает.

Такого, разумеется, не случилось. Мы плыли по реке целой флотилией, а народ на берегах выкрикивал имя Исет. Женщины поднимали высоко над головами трещотки из слоновой кости, а бедняки хлопали в ладоши. Казалось, на землю сошла богиня. Дети пускали по воде цветы лотоса, девочки, которым удалось разглядеть лицо невесты, плакали от радости. Потом мы достигли храма, Исет объявили супругой Рамсеса, и они вернулись под ликование тысяч гостей. Рамсес взял Исет на руки и скрылся во дворце.

Праздник в белом шатре получился очень веселый и непринужденный. Аша не преминул подсесть ко мне за стол.

— Ну вот, теперь Исет — жена фараона. — Он посмотрел на закрытые двери дворца. — Зато теперь тебе не придется с ней видеться. Она все время будет сидеть в тронном зале.

— Да. Вместе с Рамсесом.

Аша покачал головой.

— Нет. Рамсес поедет со мной. Будет война с хеттами.

Я поставила чашу с вином на стол.

— Что ты говоришь?!

— Город Кадеш принадлежал Египту со времен Тутмоса. А фараон-еретик позволил хеттам его отобрать, и теперь все портовые города, благодаря которым процветал Египет, помогают обогащаться хеттам. Фараон Сети больше такого не потерпит. Он уже вернул все земли, потерянные Еретиком, остался только Кадеш…

— Я знаю, — нетерпеливо перебила я. — Пасер нам все это уже рассказывал. Только он не говорил, что Египет готовится воевать.

Аша кивнул.

— В месяце паофи.

— А если Рамсеса убьют? Или ты вернешься калекой? Аша, ты же видел воинов…

— С нами такого не случится. Мы ведь идем биться впервые. Нас будут хорошо защищать.

— Фараона Тутанхамона тоже хорошо защищали, только это не помешало его колеснице перевернуться. Он сломал ногу и умер!

Аша обнял меня за плечи.

— Фараону полагается вести воинов в сражение. Вот жаль, Неферт, что ты не мужчина, а то поехала бы с нами. Но мы вернемся, — пообещал он. — И все будет как раньше, сама увидишь.

Я улыбнулась — я и сама на это надеялась, хотя понимала, что одной надежды недостаточно.

Вечером я попросила Мерит принести мне восковую палочку. Она поднесла ее кончик к огоньку светильника, потом капнула воском на папирус. Я подождала, пока воск слегка остынет, и прижала к нему свою печатку. Потом протянула письмо няне.

— Ты и вправду хочешь послать, госпожа? Быть может, подумаешь несколько дней?

Я покачала головой.

— Нет. Я уже решила.

В четырнадцатую годовщину того дня, когда мне дали имя, я, как обычно, пришла в эддубу. Стряхнула у дверей сандалии. Почему-то в комнате для занятий Пасера не было. Впервые за то время, что Пасер учил нас в эддубе, он не явился к уроку. Ученики вовсю пользовались его отсутствием, болтали и судачили, сидя на циновках.

— Нефертари! — крикнул Баки. — Ты уже слышала?

Я неспешно достала из мешка тростниковую палочку и бутылочку с чернилами.

— О чем?

— Пасер больше не будет нас учить. Он теперь визирь фараона Рамсеса.

Я так и подскочила.

— Когда это случилось?

— Вчера. Мне отец сказал сегодня утром. — Баки улыбнулся во весь рот, открывая неровные зубы. — А у нас будет новый наставник.

В дверях возникла женская фигура. Ученики вскочили и низко поклонились Уосерит, как никогда не кланялись Хенуттауи. На Уосерит было длинное голубое одеяние жрицы Хатор, лазуритовые серьги, браслеты и пояс, а головной убор венчали небольшие рога.

— Нефертари, — позвала она, — нам пора.

Ученики смотрели на меня и ждали объяснений, но слова застряли у меня во рту, и тогда жрица сообщила:

— Ваш новый наставник сейчас придет, но царевна Нефертари больше не будет здесь учиться. Она пойдет со мной, чтобы узнать все обряды, совершаемые в нашем храме. Нефертари станет жрицей богини Хатор.

По комнате пронесся удивленный вздох. Уосерит кивнула мне, и я поняла: нужно улыбнуться и уйти. Видя озадаченные лица товарищей, я вдруг подумала, что подошла к концу очень важная часть моей жизни. Наставники меня больше не ждут. Казалось, нужно радоваться окончанию учебы — меня выпустили на свободу, словно зверя из клетки, однако я чувствовала себя птичкой, которую согнали с насиженного места и велели: лети!

Вслед за Уосерит я прошла по тропинке вдоль озера. У меня колотилось сердце, а жрица, как и всегда, сохраняла спокойствие — оно порой наводило меня на мысль о некоей великой цели. Немного погодя она сказала:

— Я сегодня заходила к Мерит. Твои самые необходимые вещи уже уложили, и, как только их погрузят на корабль храма Хатор, мы отплывем.

Вода делит Фивы на две части. На западном берегу Нила стоит дворец Мальката, а на восточном — самые важные храмы. У каждого храма есть собственный корабль; Уосерит плавала на нем каждый день — по утрам приходила в тронный зал или навещала вечерами своего брата-фараона в Большом зале. «Взрослая жизнь, — подумалось мне, — означает передвижения». Четырнадцать лет я прожила в одних и тех же комнатах дворца, а теперь, за последние пятнадцать дней, переезжаю второй раз. Видимо, Уосерит понимала больше, чем хотела показать, потому что ее голос вдруг потеплел.

— Уезжать и прощаться — вовсе не так страшно, как кажется, — заметила она.

У моих покоев собралась небольшая толпа — все смотрели, как слуги собирают вещи. Я увидела Рамсеса и Ашу, и сердце у меня чуть не выскочило.

— Нефер! — окликнул Аша, и Уосерит сдвинула брови.

— Нефертари, — поправила она. — В храме Хатор царевну будут называть только полным именем. Здравствуй, Рамсес! — Она поклонилась своему племяннику и повернулась ко мне: — Я ненадолго уйду, можешь пока попрощаться.

Жрица скрылась в моей комнате. Аша и Рамсес заговорили разом:

— Что это значит?

Я пожала плечами.

— Уезжаю.

— Куда? — выпалил Рамсес.

— В храм Хатор.

— Зачем? Станешь жрицей? Будешь прибираться в храме и воскурять благовония? — спросил Аша.

Думаю, он так удивился оттого, что знал: обучение жрицы занимает двенадцать месяцев. И хотя они могут выходить замуж, мало кто это делает.

Я подавила страстное желание остаться.

— Да. Или стану выполнять обязанности писца.

Рамсес смотрел на Ашу, словно проверяя — верит ли тот.

— Но почему вдруг?

— А что мне еще делать? — рассудительно спросила я. — Во дворце для меня нет места. Ты женат и все время сидишь в тронном зале. Скоро вы с Ашой отправитесь на войну.

— Так мы же не на год уезжаем! — сказал Рамсес.

Появилась Исет и, увидев, что Рамсес беседует со мной, застыла на месте.

— Исет! — позвал он. — Иди попрощайся с Нефертари.

— Зачем? — спросила она. — Разве царевна нас покидает?

— Уезжает в храм Хатор, — сообщил Рамсес так, словно сам не верил. — Хочет стать жрицей.

Исет подошла, напустив на себя сочувственный вид.

— Рамсес будет скучать. Он всегда мне говорил, что ты ему как младшая сестрица.

Исет улыбнулась, и я прикусила язык, чтобы не съязвить.

— Какая жалость, что мы так поздно узнали. Устроили бы прощальный пир. — Исет посмотрела на Рамсеса сквозь длиннющие ресницы. — Ведь она может и не вернуться.

— Нефертари обязательно вернется, — резко возразил Рамсес. — Обучение занимает только год.

— Но потом она будет служить богине Хатор. За рекой.

Рамсес быстро моргнул; в тот миг, несмотря на присутствие Исет, он готов был обнять меня. Аша тоже хотел что-то спросить. Тут появилась Уосерит, а за ней — моя няня во главе целой процессии слуг с корзинами.

— Вы сможете навестить ее, когда захотите, — пообещала Уосерит. — Пойдем, Нефертари. Ладья ждет.

Я протянула руку к затылку и сняла с шеи ожерелье, сплетенное из буйволовых волос, которое Мерит всегда терпеть не могла.

— Что это? — презрительно усмехнулась Исет.

— Это я ей сделал, — объяснил Рамсес и посмотрел мне в глаза.

— Да. Мне было семь лет. — Я улыбнулась. — Возьми его на память.

Я вложила ожерелье Рамсесу в руки и направилась к пристани, стараясь не оглядываться на его унылое лицо.

С палубы корабля я все же оглянулась — попрощаться с привычной мне жизнью. С берега мне махали Рамсес и Аша, а потом к ним присоединились несколько учеников из эддубы.

— Ты хорошо сделала, что отдала ему ожерелье. Умно.

Я вяло кивнула, думая, что ум тут ни при чем, просто я люблю Рамсеса. Мерит обняла меня за плечи.

— Это же не навечно, госпожа моя.

Я сжала губы.

На удаляющемся берегу виднелась только одна фигура. В красном.

— Хенуттауи, — кивнула Уосерит, проследив за моим взглядом. — Думает, что ты сдалась и теперь все только дело времени: Рамсес тебя забудет и обратит свой взгляд на Исет.

Я молилась, чтобы чаяния Хенуттауи не сбылись, но держала язык за зубами — все мои надежды были теперь в руках Уосерит.

Путь к храму Хатор оказался недолгим. Когда корабль подходил к пристани, Мерит поднялась с места и уставилась на целый лес гранитных колонн над безукоризненно чистым внутренним двором.

— Неудивительно, что сестра ей завидует, — шепнула мне няня потихоньку от Уосерит.

В небо поднимались высоченные обелиски, а внизу к священной роще богини Хатор спешили работники в голубых набедренных повязках. Молодые побеги сикоморов зеленели, словно грани изумрудов.

— Не ожидали? — спросила Уосерит.

Мерит призналась:

— Я знала, что этот храм — самый большой в Фивах, но даже и не думала…

Жрица улыбнулась.

— У моей сестры и за полгода не бывает столько паломников, сколько приходит к богине Хатор за месяц.

— Потому что храм Хатор больше? — поинтересовалась я.

— Потому что, когда паломники приносят в дар дебены или лазурит, — ответила жрица, — они знают, что их пожертвования пойдут на украшения для богини, на разведение священных рощ, на содержание храма. А пожертвования Исиде переплавляются в золото, и украшения из него носит Хенуттауи на пирах у нашего брата. Самое красивое помещение в храме Исиды — не святилище богини, а покои моей сестры.

Причалив, мы увидели, как велик, оказывается, храм Хатор. Покрытые краской колонны, увенчанные изображениями богини-коровы, купались в золотистых лучах солнца. На пристани наш корабль встречали жрицы; тут же собрались слуги, чтобы разгрузить вещи.

К нам приблизилась молодая женщина в голубом одеянии, протянула Мерит пару сандалий, сказала, что в храме запрещено носить кожаные вещи. Сандалии должны быть из папируса.

— Спасибо, Алоли, — поблагодарила ее Уосерит.

Молодая жрица поклонилась, тряхнув копной рыжих волос.

— Покажи, пожалуйста, госпоже Мерит и царевне Нефертари их комнаты.

— Слушаю, госпожа.

Алоли подождала, пока мы с Мерит переобуемся, а я, снимая кожаные сандалии, подумала: «С чем еще из прежней жизни придется распрощаться?»

— Пойдемте, я вас провожу, — пригласила молодая жрица.

Мы прошли через тяжелые бронзовые ворота храма, мимо комнат, отведенных для паломников. Идя вслед за Алоли, я все время старалась не наступить на ее длинный подол. Жрица соблазнительно покачивала бедрами, и я подумала: «Где же она научилась так ходить?»