Менкхепере раскинул руки. Мне стало интересно, сколько отцовского золота сейчас спрятано у него под одеянием. Жрец провозгласил:

— Значение этого сна очевидно, ваше величество. Атон избрал.

— Нет! — Панахеси подхватился с кресла. — Ваше величество, это был всего лишь сон! Просто сон!

Аменхотеп сошел с помоста и ласково положил руки на плечи Панахеси:

— Атон избрал.

Панахеси посмотрел на меня, потом на отца; лицо отца являло собою безукоризненную маску.

— Поздравляю, святейший, — произнес отец с иронией, понятной только Панахеси. — Бог избрал.

Когда мы покинули Зал приемов, Кийя посмотрела на меня со злорадством.

— Мой отец — верховный жрец Атона! — сообщила она мне, не видя за произошедшим руку нашей семьи. — Вкупе с близящимся царевичем наша семья завладеет всеми важными должностями. А верховный жрец Атона собирает десятину, — добавила она. — Твоя сестра просто помогла нам приблизиться к трону!

— Нет, она столкнула тебя вниз, — ответила я. — Твой отец может собирать налоги, но считать их будет мой отец.

Кийя непонимающе уставилась на меня.

— Перед началом этого приема визирь Эйе был назначен казначеем.

12


7 тота


Мы стояли на вершине бесплодного холма, что глядел на Нил, протекающий через Мемфис.

— Храм будет двухэтажным, и занимать он будет еще два холма.

Майя указал на выжженные солнцем холмы. Их гребни высились один над другим: белые песчаные конусы, блестящие в солнечном свете.

— Откуда будут браться строительные материалы? — спросила Нефертити.

— Камень будет доставляться из восточной каменоломни.

— Сколько на это уйдет времени? — нетерпеливо поинтересовался Аменхотеп.

Порыв ветра заглушил слова архитектора. Панахеси с моим отцом придвинулись поближе.

— Шесть сезонов, если люди будут работать ежедневно.

Лицо Аменхотепа потемнело.

— За шесть сезонов меня могут убить! — воскликнул он.

С тех пор как он лишил жизни верховного жреца Амона, это сделалось его постоянным страхом. Куда бы фараон ни шел, его повсюду сопровождали шесть стражников-нубийцев. Они стояли под дверью, пока он спал, и торчали, словно вороны, за его креслом, пока он ел. Вот и сейчас они были тут — сбились в кучу у подножия холма и держали копья наготове, готовые расправиться с любыми врагами царя. Во дворце Нефертити шепотом сообщила мне, что Аменхотеп боится, что люди его не любят.

— Почему? — спросила я ее.

И ответом стал сам ее вид: из-за того, что произошло с верховным жрецом Амона. Теперь Аменхотеп ощущал на улицах людской гнев, и ни одному визирю не хватало мужества сказать царю, что это правда. Но наш отец предостерег Нефертити.

— Откуда ты знаешь? — застенала она, и отец показал ей найденный на рынке рисунок: змея с головой царя проглатывала статую великого бога Амона.

Теперь же Аменхотеп расхаживал по вершине холма, и тон его не допускал никаких возражений.

— Шесть сезонов — это неприемлемо! — бушевал он.

— Но что же мне делать, ваше величество? Я сужу по числу работников, достаточно искусных для того, чтобы строить храм…

Аменхотеп выпятил челюсть.

— Значит, мы используем войско.

Нефертити шагнула вперед; в голосе ее прорезалось возбуждение.

— Если солдаты помогут строить храм, за сколько можно будет управиться?

Майя нахмурился:

— О каком количестве солдат идет речь, ваше величество?

— Три тысячи, — мгновенно отозвался Аменхотеп, не думая ни о войне, которую обещал Хоремхебу, ни о границах Египта, нуждающихся в защите.

— Три тысячи? — Майя попытался скрыть удивление. — Тогда может потребоваться… — Он умолк на миг, производя расчеты. — Если у нас будет столько работников, мы, возможно, справимся всего за три сезона.

Аменхотеп решительно кивнул:

— В таком случае все солдаты, находящиеся в Мемфисе, сегодня же вечером будут приставлены к делу.

— А как же границы Египта? — твердым тоном поинтересовался отец. — Их необходимо защищать. Да и дворец требуется охранять. Возьмите тысячу, — сказал он, но я знала, что это предложение причиняет ему боль.

Отец бросил на мою сестру предостерегающий взгляд, и она кивнула:

— Да. Тысячу. Мы не хотим, чтобы границы Египта остались без защиты.

Аменхотеп подчинился. Затем он взглянул на Майю.

— Но ты сегодня же вечером сообщишь людям об этом.

— И Хоремхебу? — спросил отец. — Он будет недоволен.

— Значит, пускай будет недоволен! — огрызнулся Аменхотеп.

Отец покачал головой:

— Он может поднять войско против вас.

Панахеси мгновенно очутился рядом с Аменхотепом.

— Заплатите войску больше, чем они могли бы получить с добычи, отвоеванной у хеттов, — предложил он. — Утихомирьте их. Теперь, благодаря налогам, денег предостаточно.

— Отлично. Отлично! — Аменхотеп улыбнулся. — Я дам такую плату, что солдаты меня не покинут!

— А военачальник? — снова спросил отец.

Аменхотеп прищурился.

— А что военачальник?


На следующий день Зал приемов был забит просителями, желающими видеть фараона. Строительство величайшего храма, равного которому не было, уже началось, и с места строительства то и дело прибывали посланцы со свитками. Пока Кийя бродила вперевалочку — как корова, по выражению Нефертити — по дворцу, от кресла к креслу, слуги сновали туда-сюда с уточнениями и замерами от зодчего Майи. Затем двери Зала приемов распахнулись, и Аменхотеп напрягся. Стражники сомкнулись вокруг Хоремхеба. Военачальник рассмеялся.

— Я сражался против нубийцев, еще когда был мальчишкой! — насмешливо бросил он. — Ты думаешь, пятнадцать стражников сумеют меня остановить?

Он зашагал к трону.

— Ты поклялся мне, что война будет! Я отдал тебе храмы Амона!

Аменхотеп улыбнулся.

— И я очень тебе признателен.

«Будь я царем, я бы не стала насмехаться над этим военачальником», — подумала я.

Хоремхеб, стоящий у подножия помоста, напрягся.

— Как долго ты намерен использовать египетских солдат в качестве рабочих?