Шему. Сезон урожая


День за днем деревенские женщины приходили ко мне за травами, а иногда я и сама разносила их. В городе, раскинувшемся за белыми колоннами дворца, я кружила по узким улочкам и частенько оказывалась в доме, где женщина только что родила и надежды на то, что мать выживет, нет. Я склонялась над ее ложем, осматривала чрево и готовила особый чай с маслом крапивы. А женщина сжимала в руках запрещенный амулет с изображением Хатор и шепотом молилась богине материнства. Увидев этот запрещенный амулет впервые, я удивилась, и тамошняя служанка поспешно объяснила:

— Она защищает Египет уже тысячу лет.

— А Атон? — с любопытством поинтересовалась я.

Служанка напряглась.

— Атон — это солнце. К солнцу не прикоснешься. А Хатор можно подержать в руках и можно ей поклониться.

Итак, они прозвали меня в мои семнадцать лет Секем-Мив, и я стала известна в деревнях вокруг Амарны больше, чем сам фараон.

— Куда ты сегодня, госпожа?

Это был тот колесничий из дворца. Он был не на дежурстве, а я как раз добралась до конца длинной дороги, идущей от моего особняка. Он улыбнулся мне с колесницы, и я попыталась удержаться от воспоминаний от Нахтмине.

— За семенами, — ответила я и зашагала быстрее, не обращая внимания на быстро забившееся сердце.

— У тебя тяжелые корзины. Может, тебя подвезти?

Он придержал коней, а я задумалась. При мне не было стражников. Я отказалась от охраны, когда оставила Нефертити и ее дворец. Но в результате я осталась и без колесничего, а до пристани было далеко. Колесничий заметил мои колебания.

— Садись.

Он протянул руку, и я, приняв ее, взобралась на колесницу. Он поклонился:

— Меня зовут Джедефор.

Он стал появляться каждое утро.

— Ты что, так и будешь поджидать меня тут каждый день? — спросила я.

Джедефор ухмыльнулся.

— Нет, не каждый.

— Не надо так делать! — серьезно попросила я.

— А почему?

Мы двинулись в сторону пристани. Я отправлялась туда раз в несколько дней, поискать новые травы у иноземных торговцев.

— Потому что я — сестра главной жены царя. Фараон меня не любит.

— Зато тебя любит царица.

«Когда ей что-нибудь нужно», — подумала я и крепко сжала губы.

— Если ты ценишь свое место при доме фараона, — строго произнесла я, — тебе не следует появляться на людях вместе со мной. Я не принесу тебе пользы.

— Вот и хорошо, потому что я не стремлюсь получить от тебя пользу. Я просто сопровождаю тебя на рынок и обратно.

Я вспыхнула.

— Знай: человек, которого я люблю, сейчас в Кадеше.

Я впервые заговорила о Нахтмине с кем-то помимо родственников.

Джедефор склонил голову:

— Как я уже сказал, я ничего от тебя не хочу. Только удовольствие сопровождать тебя.

Когда Ипу впервые увидела меня с Джедефором, у нее глаза сделались как блюдца. Она ходила за мной по дому — хуже, чем Бастет, — и пыталась вызвать меня на разговор.

— А где вы с ним познакомились? Он возит тебя каждый день? А жена у него есть?

— Ипу, он — не Нахтмин.

Улыбка Ипу померкла.

— Но он красивый.

— Да, он красивый, добрый солдат. И только.

Ипу понурилась.

— Ты слишком молода, чтобы быть одной, — прошептала она.

— Но моя сестра именно этого и желает, — ответила я.


— Власть хеттов на севере растет. Сегодня утром за помощью прислал правитель Лакиса.

Отец извлек из-за пояса свиток, и Тийя протянула за ним руку.

Мой дом превратился в место встреч. Мне дозволено было слушать, как Тийя с отцом обсуждают, как править Египетским царством. А Эхнатон с Нефертити, в то время как хеттский царь Суппилулиума, подбираясь к Египту, прошел через Палестину, — они в это время заказывали статуи и ездили по улицам, вырядившись, словно боги, и швыряли с колесниц в толпу медные дебены.

Тетя положила свиток на колени.

— Еще одно из египетских владений в опасности.

Я знала, что она думает, что Старший скорее отдал бы свое ка Аммит, чем допустил хеттов во владения Египта.

— Как и Катна. — Она посмотрела на отца. — Но мы не можем послать помощь.

— Нет, — ответил отец и забрал свиток. — Когда-нибудь Эхнатон обнаружит, что золото утекает из сокровищницы и уходит на защиту Кадеша, и…

— Золото из сокровищницы уходит на защиту Кадеша?! — перебила его я.

— И брать оттуда еще и на защиту Лакиса будет опасно, — согласилась тетя, не обращая внимания на мое вмешательство.

Отец кивнул, а я подумала: а что Эхнатон сможет сделать, если когда-либо обнаружит, что самый высокопоставленный из визирей Египта тратит деньги, чтобы защитить самую важную из египетских твердынь, стоящую между нами и хеттами? Отец рисковал, правя Египтом так, как, по его убеждению, того желал бы для самого могущественного в мире царства Старший, — но корона принадлежала Эхнатону, а не моему отцу, и даже не Нефертити. Когда Старший создал свое войско, владения Египта простерлись от Евфрата до Нубии. Теперь же от его царства отрывали по куску, а Эхнатон это позволял. И моя сестра это позволяла. Будь это не Нефертити, а кто-нибудь другой — Кийя или иная женщина из гарема, — Тийя и Эйе нашли бы способ избавиться от нее: убийство, яд, неудачное падение. Но Нефертити приходилась Эйе дочерью. А еще она была племянницей Тийи и моей единственной сестрой, и предполагалось, что мы простим ей все.

Тийя разгладила складки на платье.

— Ну и что же мы будем делать с Кадешем? — спросила она.

— Надеяться, что боги на стороне Хоремхеба и что он одержит победу, — ответил отец. — Если Кадеш падет, за ним падут и другие города, и ничто уже не помешает хеттам двинуться на юг.


Через месяц, когда я отправилась на рынок, Джедефор настоял на том, чтобы пойти по многолюдным торговым рядам у пристани.

— Сестре главной жены царя небезопасно ходить одной, — сказал он.

— В самом деле? — Я лукаво улыбнулась. — А я хожу так каждый день, еще с месори.

Я подумала было, что он пытается подольститься ко мне, но Джедефор серьезно произнес:

— Нет. Сейчас тебе небезопасно ходить одной.

Я посмотрела на шумный рынок с его иноземными товарами, жарящимися на солнце. Все было так же, как и всегда. Если кто и обращал на меня хоть малейшее внимание, так это дети, да и то они таращились на мои сандалии и золотые браслеты. Я засмеялась было, но потом заметила, какое у Джедефора сделалось лицо, и умолкла. Он взял меня за руку и повел через толпу.

— Сегодня фараон сделал глупость, — сообщил он мне.

Я посмотрела на него с подозрением:

— Моя семья в опасности?

Джедефор отвел меня в тень, к шатру двух торговцев керамикой.

— Фараон в ответ на просьбу правителя Лакиса о помощи отправил ему обезьян, наряженных солдатами.

Я уставилась на него. Он что, серьезно?

— Ты шутишь?

— Ничуть, госпожа.

Я покачала головой:

— Нет! Нет. Мой отец никогда бы этого не допустил.

— Боюсь, твой отец даже еще не знает об этом. Но узнает, когда разъяренные лакисанцы двинутся на дворец.

Я огляделась по сторонам и заметила на этот раз, что и вправду, никого из темнокожих лакисанцев не видать у их прилавков. Внезапно жара показалась мне нестерпимой.

— Госпожа!

Джедефор протянул было руку, чтобы поддержать меня, и тут же отдернул.

— Отвези меня домой, — быстро попросила я.

Пока мы ехали через Амарну, я осознала, что улицы кишат строителями, и все они были солдатами. Людьми, которые во времена Старшего защищали наши вассальные государства, не подпуская хеттов к Катне, Лакису и Кадешу. Когда мы подъехали к моему особняку, нам навстречу выбежала Ипу, и у меня чуть сердце не разорвалось от испуга.

— Здесь только что был визирь Эйе! — крикнула она.

Я спрыгнула с колесницы.

— Что он сказал?

— Что сегодня будут беспорядки. Он отправил солдат на рынок искать тебя.

Я посмотрела на Джедефора и почувствовала, как в душе поднимается паника.

— Я их найду, — пообещал Джедефор, потом добавил: — Не волнуйся, госпожа. Они ничего не сделают твоей сестре. Солдаты остановят их в воротах!


Я не бывала во дворце с момента рождения царевны Мекетатон, то есть уже одиннадцать месяцев. И теперь, заслышав стук моих сандалий по дворцовым каменным полам, слуги кидались взглянуть на меня. То-то будет сплетен сегодня на кухнях! Даже дети выглядывали из-за колонн и провожали меня взглядами. Мать крепко держала меня за руку, словно боялась, что я сейчас развернусь и убегу.

— Твоя сестра натворила много глупостей. Но мы все связаны с Нефертити. И в жизни, и в смерти по ее деяниям будут судить о всех нас.

Два стражника-нубийца распахнули дверь в покои моего отца, и я увидела, что Нефертити уже там. Она расхаживала взад-вперед, сжимая в руках скипетр. Когда она заметила меня, стражники поспешно отступили и закрыли за нами дверь. Нефертити обвиняюще посмотрела на отца.

— Спроси у Мутноджмет, что думают люди, — велел он.

Нефертити свирепо посмотрела на меня. Я поразилась тому, как на нее повлияло рождение Мекетатон. Черты ее лица смягчились, но в глазах по-прежнему светилась решимость.

— Ну и что же думают люди? — спросила она.

Я больше не боялась ее неодобрения.

— Они думают, что Атон слишком далек, чтобы его почитать. Им нужны боги, которых можно увидеть, коснуться и ощутить.

— Они не ощущают солнце?

— Они не могут прикоснуться к нему.

— Ни к какому богу нельзя прикоснуться! — возразила Нефертити.

— Так думают не все, — поспешно добавил отец.

— Они боятся хеттов, — продолжила я, велев себе не думать о Нахтмине. — Они слышат новости от торговцев, рассказывающих, что хетты нападают на северные земли, уводят женщин в рабство и убивают мужчин, и думают, скоро ли это начнется и здесь.

— В Египте? — воскликнула Нефертити и повернулась к отцу, посмотреть, согласен ли он с моими словами. — Жители Амарны думают, что хетты вторгнутся в Египет?

Увидев его закаменевшее лицо, Нефертити перевела взгляд на меня.

— Нам нечего бояться хеттов, — самоуверенно заявила она. — Эхнатон подписал с ними договор.

Отец выронил свитки, которые держал в руках, а Нефертити, защищаясь, добавила:

— Я думаю, это мудрое решение.

— Договор с хеттами?! — взревел отец.

— А что такого? Какое нам дело до Лакиса или Кадеша? Почему мы должны платить за их защиту, когда мы можем потратить…

— Да потому, что эти земли оплачены кровью египтян! — Отца трясло от гнева. — Это величайшая из твоих глупостей! Изо всех скверных решений, которые ты позволила принять твоему мужу…

— Это наше общее решение. — Нефертити выпрямилась. В ее черных глазах читались гордость и вызов. — Мы сделали то, что считали правильным для Египта. — Она коснулась руки отца: — Я думала, что уж кто-кто, а ты это поймешь.

Отец посмотрел на меня — как я на это отреагирую.

— Не смотри на Мутноджмет! — взвизгнула Нефертити.

Отец покачал головой:

— Твоя сестра никогда бы не сделала такой глупости и не стала торговаться с хеттами. Отдать им Кадеш! — Отец сверкнул глазами. — Что они захватят после Кадеша? Угарит, Газру, Миттани?

У Нефертити поубавилось самоуверенности.

— Они не посмеют.

— Когда Кадеш падет, отчего бы им не посметь? Царство Миттани будет их — только руку протяни. А когда они разграбят Миттани, изнасилуют тамошних женщин и превратят мужчин в рабов, что помешает им двинуться на юг, на Египет? Когда Миттани падет, — отец повысил голос, и мне подумалось: «Интересно, сколько слуг слышит его сейчас через дверь?», — это же ждет и Египет!

Нефертити подошла к окну и посмотрела на Амарну, город солнца и света. Сколько он простоит? Сколько времени пройдет, прежде чем хетты приблизятся к границам Египта и вознамерятся напасть на могущественнейшее царство мира?

— Укрепляй войско, — предостерег отец.

— Я не могу. Тогда придется остановить строительство Амарны. А это — наш дом. В этих стенах мы достигнем бессмертия.

— Мы окажемся похоронены под этими стенами, если не остановим хеттов!

Нефертити открыла окно и вышла на балкон. Под порывом горячего ветра мягкая ткань платья прижалась к ее телу.

— Мы подписали договор, — решительно произнесла она.


На следующее утро на рынках было спокойно, но я, идя вдоль прилавков, чувствовала напряжение, будто цепкий взгляд крокодила, затаившегося под самой поверхностью воды.

— Повсюду только и разговоров что о договоре с хеттами, — призналась мне Ипу.