Я вернулась к Нефертити в маленькую мастерскую, устроенную Эхнатоном для царевен. Фараон был там, и они с женой спорили. Заслышав, как отворилась дверь, Нефертити сердито кивнула мне, веля подойти, и обратилась к супругу:

— Спроси у нее!

Эхнатон посмотрел на меня с ненавистью.

— Спроси у нее! — повторила Нефертити, на этот раз громче.

Эхнатон заявил, что совершенно не обязан спрашивать у меня, сколько ночей он отправлялся к Кийе, в Северный дворец. Нефертити вылетела из комнаты. Эхнатон кинулся за ней.

— Подожди! Сегодня ночью я буду с тобой! — пообещал он.

— Надеюсь! — Нефертити была вне себя от гнева. — Или ты позабыл, что ты и их отец тоже?

Она кивком указала на Меритатон и Мекетатон. Те перестали играть с красками и теперь наблюдали за ссорой.

— Я не вернусь в ее дворец, — виновато сказал Эхнатон.

Нефертити остановилась в дверях.

— Мы поедем кататься сегодня вечером? — спросила она, заранее зная ответ.

— Да, и возьмем с собой Тутмоса, — пообещал Эхнатон.

Взгляд Нефертити смягчился.

— Хорошо.

— А мы тоже поедем? — спросила Меритатон.

Я затаила дыхание. Ребенок задает вопросы фараону? Как себя поведет Эхнатон? Но он подхватил Мери на руки.

— Конечно, ты тоже поедешь, моя маленькая царевна! Ты — дочь фараона. Фараон никуда не поедет без своих любимых.

Семейство удалилось. Нефертити пыталась заставить меня присоединиться к их поездке в город, но я отказалась, сказав, что устала.

— Ты вечно уставшая! — недовольно произнесла сестра. — Ты бродишь вокруг с таким видом, что можно подумать, будто это ты — царица!

Я бросила на нее взгляд, и Нефертити, рассмеявшись, обняла меня за талию.

— Я шучу!

— Кто растирает тебе ноги, готовит тебе сок, причесывает тебя?

Нефертити закатила глаза.

— Но тебе же всего восемнадцать лет! Какой же ты будешь в сорок?

— Возможно, мертвой, — ответила я, и Нефертити сощурилась:

— Не говори так! Ты что, хочешь, чтобы Анубис тебя услышал?

— А я думала, никакого Анубиса нету — только Атон.


Пятнадцать дней спустя моя сестра пронзительно вскрикнула:

— Какое-какое празднество?!

Зал приемов был закрыт для всех — присутствовала лишь наша семья.

— Празднество в честь второго ребенка Кийи, — пробормотал Эхнатон.

Нефертити швырнула скипетр с помоста, и он загрохотал по плитам пола.

— Это что же, ты будешь сегодня не только спать, но еще и есть в Северном дворце?! — взорвалась Нефертити.

Эхнатон понурился.

— Это празднество в ее честь, отказывать в нем нельзя. Но царица Египта — ты. — Он потянулся к жене. — Конечно же, ты тоже будешь там желанной гостьей.

На мгновение мне показалось, будто Нефертити сейчас скажет, что да, она пойдет туда. Но затем Нефертити вскочила и прошла мимо супруга. Двустворчатые двери зала распахнулись, и Нефертити, бросив на меня повелительный взгляд, вышла. Двери с грохотом закрылись. Я посмотрела на мать.

— Иди, — тут же произнесла она.

Я побежала следом за Нефертити и отыскала ее в вестибюле, ведущем к Окну Появлений. Она смотрела на Амарну. В отдалении высились храмы Амона; их колонны в сумерках напоминали часовых. Мне не хотелось беспокоить ее, но сестра уже услышала мои шаги.

— Они ждут меня — именно меня! — сказала она.

Я подошла поближе, посмотреть, о чем это она. Внизу стояли какие-то богатые чужеземцы в тюрбанах, украшенных драгоценностями; они смотрели на дворец, словно бы увидели силуэт Нефертити в окне. Но ночная тьма укрывала ее от взглядов.

— Они любят его благодаря мне, — сказала она.

— Ему нужно ходить к Кийе, — сказала я. — Ему нужны сыновья.

Нефертити резко развернулась:

— Так ты думаешь, что я не смогу дать ему ни одного? Я подошла поближе, чтобы мне тоже был виден город внизу.

— А если так, он перестанет любить тебя?

— Он меня обожает! — с жаром произнесла Нефертити. — Кого волнует, беременна ли Кийя? Он идет туда сегодня вечером только потому, что его позвал Панахеси. Он думает, что Панахеси верен ему. — Она напряглась. — Пока отец трудится до изнеможения, обеспечивая корабли и стараясь избежать войны, Панахеси нашептывает на ухо Эхнатону, как будто его устами говорит сам Атон. И его влияние растет.

— Но ведь он не влиятельнее отца?

— И никогда не будет. Я об этом позабочусь.

Нефертити посмотрела вниз, на людей, которые ее не видели. Они шли по городу, неся корзины с зерном нового урожая по дорогам, что вились, словно белые ленты.

— Одна лишь Хатшепсут была столь же влиятельна, как я сейчас. А Кийя — не царица. Даже если у нее будет пять сыновей, она никогда не станет царицей.

Глаза Нефертити снова вспыхнули гневом.

— Мне стоило бы пойти на этот праздник, — со злостью произнесла она. — Пойти и сделать так, чтобы он был для нее безнадежно испорчен.

И по ее виду я поняла, что она говорит совершенно серьезно.

Позади послышался шум, и в вестибюль вошел отец.

— Нефертити, иди-ка сюда.

Он отвел сестру в сторонку от Окна Появлений, и они принялись негромко переговариваться. Пока они разговаривали, я провела рукой по росписям, украшавшим здешние стены. Интересно, что подумал бы Нахтмин, увидев, как золото храмов смотрит на него со стен, с позолоченных изображений моих родственников, и меня среди них, — Тутмос нарисовал нас всех по памяти.

Я принялась рассматривать один из рисунков, на котором мой отец получал от фараона золотые ожерелья. Конечно же, он был символическим, поскольку отец никогда не получал подобных подарков — ему достаточно было бы шевельнуть пальцем, чтобы у него оказалось столько ожерелий, сколько ему требовалось бы. Но на этом рисунке Нефертити обнимала его за талию, положив вторую руку на плечо Эхнатона. Тут же присутствовали и две царевны, и кто-то уже начал рисовать и третью, на руках у кормилицы. В некотором отдалении стояли мы с Тийей. Мы не воздевали руки навстречу Атону, как все прочие. Мы были одеты в платья с открытой грудью, и скульптор, Тутмос, подчеркнул зеленый цвет моих глаз. Мы — наша семья — были повсюду, и лишь присутствие в Амарне Панахеси и Кийи замалчивалось. Если Северный дворец когда-то рухнет, единственным свидетельством их существования станут их гробницы.

— Ты идешь? — окликнула меня Нефертити.

Я огляделась.

— А где отец?

Нефертити с хитрым видом пожала плечами.

— Ушел по делам.

Ее самодовольное лицо заставило меня насторожиться.

— Что происходит?

— Мы идем на празднество, — просто сказала она.

— Нефертити…

— А что такого? — возмутилась сестра.

— Это жестоко.

— Власть вообще жестока, — парировала Нефертити. — И принадлежать она будет либо мне, либо ей.


Сестра посмотрела на себя в зеркало.

— Сегодня вечером я хочу быть красивой, как Исида. Сверхъестественно красивой.

Она встала, и ее платье-сетка натянулось на груди и заструилось на спине. Серебро на ресницах и бедрах заблестело в свете факелов. Корону Нефертити надевать не стала: вместо этого она вплела в волосы серебряные бусины, колыхавшиеся при движении. Мне почти что стало жалко Кийю. Но Кийя была почти так же хитра, как и моя сестра, и если Нефертити так и не родит Эхнатону царевича, нашей семье придется склониться перед Кийей, когда ее сын займет трон. Потому я сидела и терпела, пока мне выщипывали брови и подкрашивали щеки и губы. Чтобы наша семья служила такому человеку, как Панахеси… Я покачала головой. Не бывать этому!

В открытом дворике нас ожидали придворные дамы Нефертити; они болтали и хихикали, словно девчонки. Мы прошли меж них, и мне почудилось, будто мы — серебряные капли дождя на пруду, поросшем лотосами. Дамы расступились, и я поняла, что это все незнакомые мне девушки, дочери писцов и жрецов Атона, в чьи обязанности входило развлекать мою сестру. От конюшен подошла группа стражников. Их командир подал руку Нефертити и помог ей подняться на колесницу. Она забрала у него хлыст.

— Ты собираешься править колесницей?! — воскликнула я.

— Конечно. К Северному дворцу! — крикнула Нефертити.

Она взмахнула хлыстом, и колесница рванула вперед, к белому маяку в ночи. Стражники ринулись за ней, а женщины, мчащиеся в колесницах позади, захохотали.

— Помедленнее! — закричала я, перепугавшись, что мы сейчас опрокинемся, но ветер заглушил мои слова, а колесница помчалась на север. — Нефертити, мы же умрем!

Сестра повернулась ко мне с победным видом.

— Что?

Когда колесница подъехала к воротам дворца, Нефертити натянула поводья, и лошади остановились. Дворец Кийи потряс меня своей величественностью. Его изящное отражение дрожало в водах Нила — белый бастион, построенный с любовью и вдохновением. Верх каждой колонны был сделан в виде цветка лотоса, словно бы устремляющегося вверх, в объятия Атона. В украшенном колоннами фасаде посредине был сделан широкий проход, и оттуда видны были дворцовые дворики и освещенные факелами сады. Стража Кийи, увидев нас и осознав, кто мы такие, впала в панику и принялись лезть из кожи вон, кланяясь и указывая дорогу:

— Ваше величество, мы не знали, что вы приедете…

— Объявите о нашем прибытии! — велела Нефертити.

Слуги в золотых схенти помчались вперед, а мы медленно, торжественно зашагали меж масляных ламп, окаймляющих лестницу из песчаника. Гости кланялись нам и перешептывались. Когда мы подошли к Большому залу, там уже собрались трубачи.

— Царица Нефертити и госпожа Мутноджмет! — объявил глашатай.

Мы величаво вплыли в зал, и он тут же заполнился гомоном. Дамы Нефертити шли за нами по пятам; они окружили нас полукругом и принялись подыскивать место и угощение, подобающее царице. Свет играл на серебре наших ожерелий и браслетов, и я знала, что мы прекраснее всех в этом зале, даже прекраснее гордых и красивых дочерей дворцовых визирей и писцов. Кийя резко обернулась и что-то быстро сказала мужу, чтобы привлечь его внимание, но его взгляд был прикован к моей сестре, к серебристой рыбке, сверкающей в освещенном пруду.

— Отведите меня к столу для почетных гостей, — велела Нефертити, и мы двинулись через зал к столу, за которым сидели Эхнатон и беременная Кийя.

Нефертити уселась на противоположном конце стола. В промежутке расположились все доверенные дамы Кийи. Я знала, что у меня никогда не хватило бы духу поступить так, как Нефертити: с гордо поднятой головой войти во львиное логово.

Панахеси, сидящий справа от Эхнатона, побагровел от ярости. На празднестве в честь Кийи Нефертити потребовала музыку, и все принялись смеяться, петь и пить. Кийя очутилась в ловушке; в любое другое время ее дамы стали бы изводить мою сестру пренебрежением и насмешками. Но сейчас, в Северном дворце, в присутствии Эхнатона никто из них не смел задеть Нефертити, так что они всячески подлизывались к ней, рассказывали разные истории, обменивались сплетнями, и по мере того, как усиливался порожденный вином смех, усиливался и гнев Кийи.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил Эхнатон.

Кийя бросила на него свирепый взгляд из-под ресниц:

— Это мое празднество, а не ее!

Эхнатон оглянулся проверить, нет ли Нефертити поблизости, и пообещал:

— Я возмещу тебе это.

— Как?! — пронзительно вскрикнула она.

Эхнатон оторвал взгляд от моей сестры — та, запрокинув голову, смеялась над очередной шуткой Тутмоса.

— Я велю Тутмосу изваять тебя, — донеслось до меня.

Кийя поспешила воспользоваться преимуществом.

— А если у нас будет еще один сын, Небнефер наконец-то будет объявлен твоим наследником?

Я подалась в ту сторону, чтобы услышать, что ответит фараон.

— Это в руке Атона.

«Атона и его семьи!» — победно подумала я.


Когда празднество закончилось, я поняла по глазам Нефертити, какого напряжения ей это стоило. Когда мы добрались до ее покоев, она не терпящим возражений тоном произнесла:

— Побудь со мной, пока он не вернется.

Я уселась на ее постель и успокаивающе погладила сестру по голове.

— Хетты стоят у ворот Миттани, а я разыгрываю соблазнительницу перед собственным мужем! — разбушевалась Нефертити. Затем голос ее дрогнул. — Не может быть, чтобы у нее был еще один сын…

— Может, и не будет. Может, родится еще одна царевна.

— Но почему я не могу родить сына? — вскричала Нефертити. — Чем я прогневала Атона?

«Спроси лучше, чем ты прогневала Амона», — подумала я, но не стала говорить этого вслух.

— Ты ешь мед?

— И мандрагору.