Патриция Филлипс - Негасимое пламя

Джессамин Дакре ехала верхом по узкой дорожке, петлявшей под стенами замка. Холодный ветер с реки, пробираясь под складки плаща, заставлял се то и дело зябко ежиться. Натянув поводья, девушка попридержала гнедого и надвинула пониже капюшон. Сейчас она походила на обычного деревенского мальчишку. Впрочем, ей это даже нравилось. Простой серый плащ из домотканой шерсти оказался куда удобнее, чем обычный наряд: платье, тесно облегавшее фигуру, и меховая накидка. Чулки, рубашку и тунику Джессамин позаимствовала у сына одного из замковых слуг, а сапоги для верховой езды, из мягкой лосиной кожи, доходившие до колен, были ее собственными.

В Уэльсе нынче неспокойно. Шел 1401 год, третий год правления короля Генриха. Валлийцы то и дело совершали набеги на земли приграничных лордов — английских Маршей (Пограничный район между Англией и Уэльсом).

Переодевшись в деревенского мальчишку, верхом на простом гнедом кобе (порода коренастых верховых лошадей) девушка рассчитывала незаметно ускользнуть, даже если доведется наткнуться на солдат.

За кем бы они ни шли — за королем или за валлийцем Оуэном Глендовером — значения не имело: одинокая женщина всегда желанная добыча для шайки мародеров.

Преодолев последние несколько футов, девушка оказалась на песчаном берегу. Джессамин оглянулась: за ее спиной высилась мрачная громада замка Кэрли, на фоне серого осеннего неба ярко выделялись высокие башни из красного песчаника. Над головой кружили кроншнепы, и их заунывное «ку-урви», «ку-урви» разносилось далеко вокруг. Птицы издавна селились в этих местах, избрав своим домом болотистые, топкие берега реки. Именно им, и в особенности их тоскливым воплям, замок и был обязан своим необычным названием. (Кэрли (Curlew) — по-английски кроншнеп.)

И словно сама природа позаботилась о безопасности обитателей Кэрли. Вместо крепостного рва у подножия толстых стен замка извивался один из притоков реки Ди, напоминая греющуюся па солнышке серую змею. То исчезая, то снова появляясь меж огромных глыб песчаника и угрюмых скал, он стремился па север, туда, где его воды сольются с сотней таких же ручьев, и река понесет свои воды дальше, к Ирландскому морю.

Подобрав полы домотканого плаща, Джессамин понукала гнедого каблуками, заставляя войти в воду. Не прошло и нескольких минут, как она, целая и невредимая, вскарабкалась на противоположный берег. Нед, огромный пятнистый пес, старался не отставать от хозяйки ни на шаг. Родословная его была довольно туманной, а вот преданность не вызывала никаких сомнений.

Дождавшись, пока он займет свое обычное место позади Мерлина, Джессамин двинулась вперед, к прибрежной деревушке Морфа Бэч, придерживаясь чуть заметной тропинки среди топких, болотистых лугов, то и дело скрывавшейся в зарослях чахлых ив и ольхи.

Неожиданно дорога круто свернула в сторону, и Джессамин смогла еще раз полюбоваться серой громадой замка. Она с гордостью разглядывала его, любуясь исполинскими воротами, увенчанными надвратной башней. Еще четыре башни, поменьше, возвышались по бокам — замок был выстроен в форме пятиугольника и напоминал форт с пятью бастионами. Но он не был обычной приграничной крепостью с гарнизоном. Этот замок король Эдуард пожаловал прадеду в награду за верную службу. Несмотря на то что замок не имел важного стратегического значения, Джессамин гордилась родным Кэрли так, словно это была королевская резиденция.

Конечно, по соседству немало куда более величественных замков. Самый большой среди них — замок Ред лорда Грея в Руфине. Реджинальд Грей был одним из английских Маршей Диффрина Клуида, и земли его простирались дальше, чем Джессамин могла вообразить. К счастью, нынешнего лорда Грея совершенно не интересовало поместье Кэрли, и семья Дакре жила в нем относительно спокойно.

Но лорд Грей отнюдь не проявлял подобного великодушия по отношению к своему валлийскому соседу — Оуэну Глендоверу. Их вражда из-за узкой полоски земли превратилась в кровавую междоусобицу.

Пухлые алые губки Джессамин сжались, стоило ей вспомнить, каких неимоверных усилий требовало сохранение нейтралитета. Однако она не могла не понимать, что наступит время, и ей придется принять чью-либо сторону. И все же Джессамин яростно отстаивала свою независимость. То, что она родилась женщиной в этом мире, принадлежащем мужчинам, ничуть не обескураживало ее.

Джессамин привыкла поступать по-своему, изредка делая уступки общепринятым правилам. Как ни странно, ее отец никогда не стремился обуздать строптивую дочь. Долгожданный наследник сэра Хью — Уолтер был на три года моложе Джессамин. К несчастью, он появился на свет хилым, с короткой, искривленной ногой. И, словно родиться калекой было недостаточно, бедняга Уолтер, когда ему еще не исполнилось и пяти, заболел какой-то странной болезнью. Никто не мог понять, что это за недуг, но несчастный ребенок то и дело горел в жару или корчился в страшных конвульсиях, и все это перемежалось долгими периодами, когда он лежал без чувств.

Жалея больного брата и не зная, как облегчить его мучения, Джессамин сопровождала Уолтера на занятия. Под руководством сестры он научился читать по-латыни, вести счета и играть в шахматы. Увы, но в занятиях, требовавших физической силы и выносливости, успехи Уолтера были куда скромнее. Хотя он и выучился с грехом пополам стрелять из лука и владеть мечом, но при виде крови его охватывал ужас. Более того, он очень редко ездил верхом, поскольку тряска в седле причиняла искривленному бедру нестерпимую боль. Вскоре ни у кого не осталось сомнений, что молодой Уолтер Дакре никогда не поведет своих людей в битву.

Глаза Джессамин наполнились слезами, стоило ей вспомнить об отце. Сэр Хью не скрывал своего разочарования. Не обращая внимания на насмешки соседей, он всегда брал с собой в поездки малышку Джессамин, радуясь, что его девочка так уверенно и гордо держится в седле. А сердце его между тем обливалось кровью при мысли о сыне, который не вставал с постели, измученный необъяснимым недугом.

Джессамин подняла голову. За крохотными домишками, крытыми соломой, тропинка снова делала поворот и узкой змейкой сбегала вниз к реке. Владельцы замка Кэрли и их apендаторы гордились своей независимостью. Возле деревушки привольно паслись коровы и овцы, а стадо свиней с довольным хрюканьем кормилось в дубовом лесу, окружавшем со всех сторон вспаханные поля, Земля приносила жителям деревни богатый урожай, а хозяевам замка — богатство. В случае же необходимости крестьяне находили за стенами замка кров и пишу.

После смерти отца Джессамин помогала брату справляться с хозяйством. Обычно управляющий замка — Вильям Рис сообщал ей о том, что происходит в деревне: кто чем болеет, у кого какая нужда. Вот и сейчас в ее седельной сумке покоилась фляга с настоем тысячелистника для жены трактирщика — у бедняжки распухли и кровоточили десны. Кроме этого, в сумке был горшочек с мазью, которая поможет унять боли, терзающие старую Агнесс. Старуха жила вдвоем со слабоумной дочерью, она плела корзины и этим зарабатывала им на жизнь. В конце концов ревматизм до такой степени изуродовал пальцы несчастной, что она уже не могла заниматься своим ремеслом. От шестнадцатилетней Мэвен толку было мало.

Всегда веселая, улыбающаяся, девушка тем не менее обладала разумом пятилетнего ребенка.

Прежде чем свернуть, Джессамин коротко свистнула, подзывая собаку. Девушка бросила на пса ласковый взгляд, чувствуя, как печаль и горечь переполняют ее сердце. Самый преданный друг, с которым она не расставалась с тех пор, как помнила себя, не останется с ней надолго. Уже довольно давно Джессамин с ужасом заметила, что старый пес слепнет. Его ярко-карие глаза заволакивала мутно-серая пелена. Но Нед не унывал, все больше полагаясь на другие чувства.

Возле хижины старой Агнесс Джессамин соскользнула с седла. Дом, построенный ее покойным мужем, был выше и просторнее остальных в Морфа Бэч. Это не давало покоя завистливым соседям, и, не зная, что придумать, они время от времени обвиняли несчастную старуху в колдовстве. Джессамин яростно защищала ее, и па какое-то время в деревне наступало затишье.

Матерью Джессамин была Гвинстт из рода Трейверонов. От нее девушка узнала о лечебных свойствах трав, которые в семье ее матери передавались из поколения в поколение. После смерти Гвинетт Джессамин врачевала хвори и недуги, одолевавшие крестьян и обитателей замка. Увы, мастерство леди Гвинетт было велико, однако она не сумела вылечить собственного сына. Джессамин же сделала настой из корней белой омелы и пионов, благодаря которому припадки Уолтера повторялись все реже. А еще один настой — из ивовой коры и корней желтой горечавки — хорошо помогал, когда несчастный мальчик метался в жару. Благодаря искусству сестры жизнь Уолтера стала более сносной.

Оставив лошадь возле дома, Джессамин пригнула голову и вошла. От едкого дыма, наполнявшего хижину, у нее защипало в глазах.

Пытаясь согреться, Агнесс скорчилась возле очага, укутав плечи толстой шерстяной шалью. У ног ее сидела Мэвен. Растрескавшиеся от работы руки девушки проворно сновали, переплетая между собой гибкие ветви ивы.

— Ох, миледи, ну и удивили же вы меня! — воскликнула Агнесс, испуганно вздрогнув, когда ворвавшийся в хижину ветер громко хлопнул дверью. — Я решила, что сегодня вы не выберетесь из дому — уж больно холодно. А вы еще и мазь привезли! Бог да благословит вас за вашу доброту! — Сморщенное, похожее на печеное яблоко лицо старой Агнесс расплылось в улыбке. — С тех пор как нагрянули холода, мои старые кости не дают мне покоя: все ноют и ноют.

Мэвен, открыв рот от изумления, уставилась на красивую леди из замка, один вид которой внушал ей благоговейный восторг. Потом, повинуясь приказанию матери, послушно занялась корзиной.

Агнесс поднялась на ноги. По кухне поплыл смешанный запах грязной одежды и бальзама.

— Сегодня я привезла тебе горшочек побольше, Агнесс. Смотри, пусть Мэвен как можно тщательнее втирает его. Ну что, нынче тебе легче?

— Скоро все пройдет, миледи, не сомневайтесь. Наш Том дал мне немного зелья, которым он обычно пользует овец. Воняет ужасно, да и не помогает совсем. Зато уж теперь, после вашей-то мази, сразу полегчает!

Джессамин стянула толстые шерстяные перчатки и бросила их на скамью возле огня. Заметив это, Агнесс сжала ее нежные пальчики в своих загрубевших от работы, корявых ладонях.

— Вы святая, леди Джессамин, истинный Бог, святая — как и ваша покойная матушка! Подумать только, заботитесь обо мне! Беды наши принимаете близко к сердцу, хотя у вас и без того хлопот хватает. — Агнесс печально покачала головой.

Джессамин поежилась от неловкости, бросив украдкой взгляд на седые, спутанные космы старухи. Она понимала — Агнесс догадывается, что после смерти отца Уолтер, даже оставаясь лордом Кэрли, скорее обуза, нежели опора для сестры.

— Как говорит святой отец, у каждого из нас свой крест, который он обречен нести до могилы, — нетерпеливо ответила Джессамин, не желая продолжать разговор.

— Да уж, крест — это точно, по-другому и не скажешь, миледи. Не хотите ли поужинать с нами? Я как раз приготовила мясо.

— Нет, Агнесс, не стоит. Побереги его для себя и Мэвен — видит Бог, оно вам понадобится. Судя по всему, зима будет ранней — смотри, как сегодня холодно, ветер режет будто ножом.

Агнесс отвела Джессамин в сторону, чтобы Мэвен не могла их услышать.

— Леди Джессамин, не знаю, стоит ли беспокоиться, но наш Том видел в округе солдат. Он ведь только и делает, что бродит по холмам. Неужто нам опять грозит беда?

Джессамин похолодела, чувствуя, как сердце ушло в пятки.

Солдаты близко, а она-то надеялась, что до следующего лета им ничего не грозит.

— А чьи это люди? Глендовера или короля?

— Так разве Том разберет? Что вы, миледи!

Джессамин с трудом подавила раздражение. Она чуть не забыла, что Том не намного сообразительнее своей несчастной сестры. Слабоумие детей было своего рода наказанием для Агнесс, которое бедняжке придется нести до конца своих дней.

Джессамин постаралась улыбнуться как можно увереннее:

— Не волнуйся, Агнесс. При первой же опасности перебирайся в Кэрли. И другим скажи то же самое. А если хочешь, приезжай прямо сейчас.

— Ох нет, леди, да разве ж я свои пожитки брошу! Ведь все, что у меня есть, еще муж-покойник своими руками смастерил. Нет уж, пока можно, останусь тут…

Джессамин поняла. Она погладила по плечу старую Агнесс, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать ужасающего запаха, исходящего от ее одежды. Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила и обернулась:

— Я завтра приеду, привезу настой, чтобы снять опухоль. Сегодня он еще не готов, пусть постоит до утра.