Я принимаю быстрый душ, завтракаю, а затем отправляюсь в дом по соседству, чтобы позлить Макса. В прошлый раз, когда он был с похмелья, я прыгала у него на кровати, пока он не схватил меня и не утащил к входной двери, закрыв ее перед моим носом. Это еще больше меня повеселило, поскольку чуть позже его мама накричала на него за это. Я постучала в парадную дверь Макса, надеясь, что его родители дома, чтобы они впустили меня; иначе мне придется поползти по стене и залезть через окно. Я делала так несколько раз раньше, но только в экстренных ситуациях, поскольку мне требуется чертовски много сил, чтобы забраться туда. Дверь открывается, и я вздыхаю с облегчением, но затем обращаю внимание на лицо Лии, матери Макса.

– Что случилось? – спрашиваю ее, гадая, почему она выглядит так, будто плакала. Ее глаза красные и опухшие, и, что еще хуже, они выглядят безжизненными. Ужасное предчувствие появляется у меня, проносясь по всему телу и оседая в животе.

– Лия? – спрашиваю я, и мой голос надламывается.

Она притягивает меня в свои объятья и начинает рыдать.

Я тоже начинаю плакать, поскольку знаю, что произошло что-то плохое.

Папа Макса в порядке?

– Он умер, Ви, – говорит она сквозь слезы. – Он умер. Что же я буду делать без своего ребенка?

– Кто умер? – удается вымолвить мне, все еще ничего не понимая. Я знаю, что Макс в порядке. Он крепко спит в своей постели. Я знаю, что так и есть. Я обхожу ее и бегу вверх по лестнице в комнату друга, открываю дверь и в недоумении смотрю на его нетронутую постель.

Наверное, он остался на ночь у девушки.

Макс в порядке. Должен быть.

– Их автомобиль попал в аварию, – говорит мне Лия, плача так громко, что я не могу соображать. – Он не выжил.

– Нет, – единственное, что говорю я, качая головой. – Нет!

– Макс умер, Ви, – говорит она, оглядывая комнату. – Он умер.

Как только я осознаю суть происходящего, мое тело замирает.

Мое сердце воздвигает стены из льда вокруг себя.

Моя душа погибает.

Макс не единственный, кто умер этим утром.

Иногда душевная боль может причинять страдания хуже, чем физическая.

Иногда душевную боль можно ощущать, как физическую.

Моя грудная клетка болит, словно ее стиснули.

Я не могу дышать.

Когда я снова смогу с легкостью дышать?

Моя голова раскалывается от боли.

Мое сердце никогда не будет биться по-прежнему.

Боль… единственное, что я чувствую, – это боль.

Горе.

Потерю.

Самая мучительная, безнадежная боль, которую я когда-либо испытывала.

Я никогда не буду прежней.

Я не выберусь из этого состояния невредимой.

Осколки меня никогда не будут собраны воедино.

Мой лучший друг мертв.

Сон.

Мне просто необходимо поспать.

Но даже тогда он находит меня в снах.

– Ви, ты должна что-нибудь съесть, – говорит Дэш, растирая своими теплыми руками мои ледяные. – Просто поешь немного этого супа, ладно? Ты почувствуешь себя лучше, и тогда все оставят тебя в покое и прекратят приставать к тебе с просьбами поесть.

Он подносит ложку к моему рту, но я не открываю его. Не знаю, почему все не могут понять, что я просто не голодна. Еда – последнее, что меня волнует. Мое тело прекрасно функционирует на пустоте, одиночестве и страдании.

– Как долго ты собираешься так себя вести? – ворчит он, явно расстраиваясь из-за меня. – Мы все скучаем по нему, Ви, абсолютно каждый. Думаешь, он хотел бы, чтобы ты так себя вела?

Макса здесь больше нет, чтобы сказать мне, чего он хочет, но спасибо за напоминание.

– Прошло уже две недели, – продолжает Дэш, шагая туда-сюда по моей спальне. – И ты не проронила ни слова, почти ничего не съела. Хочешь оказаться в больнице? Ты видела себя? Ты очень сильно похудела, ты фактически исчезаешь на наших глазах!

Прошло всего две недели?

Такое ощущение, что пролетело уже два года.

– Я должна была заставить его поехать домой со мной, – говорю я, мой голос хриплый и грубый. – Если бы я настояла, у меня до сих пор был бы лучший друг.

Дэш садится на мою кровать.

– Ты не должна так думать. Он хотел остаться; Макс сделал выбор. Он сел в автомобиль с пьяным водителем. В этом нет твоей вины.

Я молчу, обдумывая его слова.

– Раньше я винил себя за то, что отец оставил нас, – говорит Дэш, смотря на свои руки. – Думаю, он просто решил, что нас слишком много, и я всегда думал, что, возможно, если бы я был ребенком получше, то он остался бы.

Его отец явно придурок, поскольку Дэш потрясающий.

– Ты ничего не могла сделать, чтобы предотвратить аварию, Виола. Не вини себя, иначе это будет съедать тебя изнутри. А Макс не хотел бы этого. Он, вероятно, прямо сейчас смотрит на тебя свысока и возмущается за растрату прекрасной еды.

Мои губы поддергиваются, поскольку именно так Макс бы и сказал.

Дэш пытается еще раз, черпая немного супа в ложку, и подносит к моим губам.

На этот раз я открываю рот.

Он улыбается, но я нет.

Я все еще чувствую себя оцепеневшей и сломленной, но не хочу, чтобы окружающие волновались обо мне.

Хотя человека, который переживал бы сильнее всех, больше нет.

Неделю спустя родители вынуждают меня вернуться в школу. Всё напоминает мне о Максе…абсолютно всё, и я честно не знаю, как продержусь весь день, не говоря уже об оставшейся части года без него. По правде говоря, у меня такое чувство, словно всю оставшуюся жизнь я буду скорбеть, и не представляю, как собираюсь так жить. Все пялятся на меня на всех занятиях, некоторые с сочувствием, другие – с любопытством. Я игнорирую их всех. Я сижу на траве, на нашем обычном месте в обеденный перерыв, и кладу его порцию рядом с собой туда, где раньше сидел он. Дэш подходит и садится по другую сторону от меня, и мне удается слегка улыбнуться ему.