Лорен Блэйкли - Нехилый камешек

Фотографии, в принципе, должны показывать нас в повседневной обстановке, но мы ни на секунды не забываем об объективах фотокамер, пока делаем заказ, общаемся и поднимаем бокалы на фоне черно-белых карикатур звезд театра и кино. В этот раз, для игры на публику, собрались только пары: мои родители, мистер Офферман с женой,  и я с Шарлоттой. Харпер сегодня не пригласили, и в обычной ситуации я бы поддразнил сестру «изгнанием», но она, вероятно, с радостью пропустит это вынужденное событие с лицемерным трепом, словно мы ни сном ни духом не подозреваем о присутствии репортера.

Но я понимаю, почему Офферман раздул подобную шумиху. Статьи в таком духе помогают купле-продаже, тем самым показывая и уверяя клиентов в дружеской передаче новым владельцам международной ювелирной сети магазинов «Катрин». Одетые с иголочки, мы выглядим презентабельно для обложки журнала. На мне светло-зеленая рубашка на пуговицах и бледно-желтый галстук с анимированными пандами, а Шарлотта просто сногшибательна в черном платье с короткими рукавами и розовой лентой-пояском, обвитой вокруг талии.

– Вы сегодня не взяли с собой дочерей, – обращаюсь я к мистеру Офферману, покончив с оливкой. – Полагаю, они слишком заняты в конце учебного года? Или просто не любят театра?

Он пренебрежительно отмахивается.

– У нас было всего шесть билетов, а в этом деле мужчины важнее.

Я чуть не давлюсь оливковой косточкой.

– Простите, о чем вы?

– Мои девочки не вмешиваются в бизнес, – говорит он и делает глоток скотча, а потом приподнимает бокал, прося официанта повторить.

– Я тоже не участвую в бизнесе моего отца, хотя вы меня пригласили, – отмечаю я маленькую несостыковку в его логике.

– Согласен, но твое мнение важнее, чем, скажем, твое…

Журналист хлопает меня по плечу, не дав Офферману договорить.

– Можно сфотографировать вас с Шарлоттой у бара? Фотография счастливой пары станет украшением статьи.

Я встаю, а внутренности скручивает узлом из-за лжи. Наверняка уже завтра снимки появятся в сети, а потом новость устареет, ведь через несколько дней мы разорвем «помолвку» как планировали. Или же они никогда не увидят свет… ведь «счастливой пары» больше не будет.

Когда мы отходим от стола, Шарлотта смотрит мне в глаза и явно размышляет о том же. Мы неспешно обходим столики в ресторане.

В самом начале наш спектакль казался идеальным решением. Довольно правдоподобный способ выставить меня в выгодном свете, чтобы не сорвать сделку отцу, хотя при этом пришлось обмануть всю семью. Но теперь все зашло слишком далеко и граничит с бесстыжей манипуляцией. Моя ложь оставляет неприятный осадок в душе.

 Но цель оправдывает средства, напоминаю я себе, когда мы направляемся к бару. Утром отец сказал, что к выходным будут решены все вопросы с банком, и они окончательно заключат сделку о продаже. Мне претит мысль, что Офферман мог отказаться от сделки, если бы я не стал плясать под его дудку. А еще я чувствую себя конченым мошенником, и мне за себя противно.

Хорошо хоть, что лгать осталось всего несколько дней.

Хреново, что времени осталось так мало.

– Улыбочку, – говорит Эйб, когда мы подходим к бару. За спиной у нас карикатуры Тома Хэнкса и Эдварда Аснера.

Я обнимаю Шарлотту и с легкой усмешкой наклоняюсь, вдыхая аромат ее шеи. Она пахнет персиками. Я целую ее в щеку, и у Шарлотты перехватывает дыхание. Она прижимается ко мне еще ближе, и ощущение фальши испаряется вместе с неприятным осадком. Между нами проскакивает искра. Я бы даже сказал, вспыхивает костер. От которого должен загореться объектив.

Я отпускаю Шарлотту и смотрю на журналиста с глуповатой улыбкой.

– Простите, но я бессилен. Она слишком красива.

– Очевидно, что вы ее любите, – говорит он, опуская камеру, а потом достает из кармана записную книжку. – Но все же позвольте спросить, когда она стала для вас единственной?

– Простите? – переспрашиваю я, наморщив лоб.

– Это же случилось совсем недавно? Я про верность и серьезность отношений.

– Конечно, мы верны друг другу. Мы же помолвлены, – властно отвечает Шарлотта, взяв меня за руку.

– Не сомневаюсь, – заявляет журналюга, косясь на обручалку Шарлотты. – Я спрашиваю, когда все стало так серьезно?

У Шарлотты на щеках вспыхивает румянец, и я вмешиваюсь в разговор:

– Мы начали встречаться недавно, если об этом речь.

– Ну, это понятно, – говорит Эйб, как шакал впиваясь в кость с твердым намереньем не выпускать добычу. – В прошлом месяце вы красовались на страницах «Жизнь Саус-Бич» с поваром из Майами, а всего несколько недель назад произошел инцидент со знаменитой тренершей.

Будь я проклят вместе со своим гулящим образом жизни. Я напрягаюсь, мышцы натягиваются как струна. Мы влипли в ситуацию, которую так отчаянно хотел избежать мой отец.

– Это была пустая болтовня, – говорю я, не переставая ухмыляться. – Вы в курсе как это бывает.

– Вы про Кэссиди? С Кэссиди Винтерс произошла случайность? – он спрашивает, делая ударение на последнем слове, будто подталкивая меня согласиться.

– Нет, я не говорил о случайностях. Я имел в виду простую шумиху. Сплетни, и ничего более, – решительно отвечаю я, поправляя наглого ублюдка.

Он кивает и поглаживает подбородок.

– Понял. Но не с поваром. Ведь в прошлом месяце в Фейсбуке мелькало фото, как вы целуете шеф-повара в щеку.

Эйб берет телефон, проводит толстым пальцем по экрану и показывает фотографию. Он подготовился и выжидал. Заранее все спланировал, готовясь к атаке. Я пожимаю плечами, быстро соображая, как разрулить ситуацию. Придумал. Наклоняюсь и целую Эйба в щеку. При этом сопротивляюсь инстинктивному желанию съежиться, когда губы замирают в миллиметре от детского личика, но я должен провернуть это дело.

– Видите? Я просто ласковый парень.

Эйб вытирает щеку ладонью.

– То есть с шеф-поваром ничего не было?

Я киваю и машу рукой в его сторону.

– Так же как и сейчас, – подтверждаю я.

К моему сожалению, я не могу сказать то, что он действительно заслуживает. Но если я уйду с заявлением «без комментариев», то это лишь сильней подстегнет его. Спокойный ответ дает шанс разминировать бомбу.

Эйб переключается на Шарлотту.

– Вас не волнует то, что еще несколько недель назад Спенсер Холидэй мелькал в газетах, как нью-йоркский плейбой?

Она качает головой с очаровательной улыбкой.

– Нисколько. Я знаю, к кому он каждую ночь приходит домой.

– Не каждую, – бормочет паршивец.

У меня окончательно лопается терпение. На этой ноте Мистер Милый Парень уходит в отставку.

– Прости? Что ты только что сказал, Эйб? – спрашиваю я многозначительно, ведь есть существенная разница между проявлением напористости и поведением конченой сволочи.

Он поднимает подбородок.

– Я спросил, руководите ли вы «Лаки Спот» как супружеская пара?

Лжец.

Но лжец дело говорит. Нам с Шарлоттой придется подумать, как следующих пару дней обыграть фальшивую помолвку на работе. А может, не придется, ведь совсем скоро все закончится.

Но от одной мысли об этом желудок сводит от боли.

Прежде чем я успеваю ответить на вопрос Эйба, к нам подходит миссис Офферман, присоединяясь к импровизированному интервью.

– Все в порядке?

Никогда не думал, что скажу это, но я чертовски рад ее видеть.

– Мы обсуждали, как быстро у Шарлотты со Спенсером начались серьезные отношения, – отвечает журналист миссис Офферман. – Прям молниеносно.

Женщина выгибает бровь, похоже, сгорая от любопытства.

– Правда? Знаю, что все произошло быстро, но не думала, что это случилось недавно.

Поправочка, я не особо-то рад ее видеть. Ни капельки. Тем более что ее слова пропитаны ядом.

Шарлотта откашливается, заправляет прядь волос за ухо и смотрит на миссис Офферман, а потом на Эйба.

– Да, все произошло недавно, и мы об этом упоминали не раз. Можно сказать, стремительно. Но разве любовь не приходит именно так, сражая наповал? – говорит Шарлотта, скользя пальцами по рукаву моей рубашки. Между нами слой хлопка, но клянусь, от ее прикосновения кожа вспыхивает, оставляя за собой огненный след. Наши взгляды встречаются, и у меня перехватывает дыхание. На мгновение окружающие словно исчезают.

Я киваю и сухо сглатываю от возбуждения. Не совсем уверен, кому точно отвечаю: ей, им или нам.

Но, что важно для меня, впервые я говорю совершенно искренне.

Шарлотта встает на цыпочки и нежно целует меня в губы. А когда отстраняется, берет под руку и смотрит на репортера:

– Не важно, с кем его видели несколько недель назад. Это ничего не меняет. Ничто не изменит моих чувств к нему.

У Эйба больше нет вопросов. По крайней мере, сегодня Шарлотте удалось пресечь его попытку вывести нас на чистую воду.

Я вспоминаю нашу вчерашнюю маленькую месть Брэдли в тренажерном зале. Конечно, Шарлотта получила удовольствие от представления, которое мы устроили для ее бывшего, но тот поцелуй на беговой дорожке ничто по сравнению с тем, что она сделала для меня сейчас. Шарлотта  постоянно спасает меня.

Мое сердце замирает, а потом в стремительном галопе рвется к ней.

Что-то происходит. Странное и совершенно чуждое. Душа, которая так отчаянно стремится к Шарлотте, говорит со мной на языке, который я не понимаю

Зашибись! Теперь мне придется каждый день противостоять не только члену, но и сердцу.

* * *

Перед самым мюзиклом, когда мы идем по Сорок Четвертой улице к входу в театр «Шуберт[16]», меня подзывает к себе отец.

– Все в порядке?

– Вполне, – отвечаю я, поскольку в последнюю очередь хочу его волновать. Мимо нас с визгом проносится такси, извергая выхлопные газы, и резко тормозит на красный свет. – Репортер раздражал, но я встречал такое и раньше.

Отец качает головой.

– Я имею в виду Шарлотту. С ней все хорошо?

– Она в порядке, – отвечаю я с улыбкой, радуясь, что отец больше заботится о моей девушке, чем о самой истории.

Папа кивает в сторону Шарлотты, которая идет впереди нас на пару шагов.

– Вы идеально подходите друг другу. Не знаю, почему раньше не замечал этого, но теперь, когда я вижу вас вместе, такое чувство, будто правда всегда лежала у меня перед самым носом.

Вина коршуном несется с неба. На этот раз когти намертво впиваются в грудь. Я провожу руками по волосам. Мой отец будет очень разочарован, когда мы с Шарлоттой расстанемся.

– Ты такой безнадежный романтик, – говорю я.

Он смеется, и мы замедляем шаг, приближаясь к толпе рядом с ярко освещенным зданием.

– Вот почему у меня ювелирный магазин.

– Уже нет, – со смешком заявляю я. – Скоро ты станешь вольной птицей.

– Знаю, – он задумчиво вздыхает. – И буду по этому скучать.

– С другой стороны, ты будешь счастлив.

Он несколько раз кивает, как будто пытаясь убедить себя.

– Я с радостью буду проводить больше времени с твоей мамой. Она – центр моей вселенной. Как Шарлотта для тебя, – говорит он, похлопывая меня по спине.

Да уж, странность. Но сейчас это именно так.

Капельдинер[17] показывает нам места.

Шарлотта скрещивает руки и тяжело вздыхает.

– С тобой все в порядке?

Она кивает, поджав губы.

– Ты уверена? А то могу поклясться, что ты злишься.

– Я в порядке.

Я скептически приподнимаю бровь:

– Ты уверена, что ничего не случилось?

– Ничего. – Опустив руки, она хватает меня за рукав рубашки, меняя тему: – Когда будем делать куклу вуду на репортера?

В притворном раздумье я смотрю вдаль.

– Давай прикинем. В моем календаре завтра на три «окно». Подойдет?

Она энергично кивает.

– Ты принесешь булавки, а я достану ткань.

– Отлично! Я найду обучающий видеоролик, чтобы все прошло гладко.

Она лучезарно улыбается и шепчет мне, когда оркестр начинает играть вступительную мелодию:

– Ненавижу эти вопросы.

– Он пытался играть жестко, и разговор вышел тупым до безобразия. Хотя ты была великолепна.

– По мне, разговор был неловким, – возражает она и притягивает меня ближе, когда по залу проносятся скрипичные ноты. – Как думаешь, он нас раскусил?

– Он что-то заподозрил, но мне кажется, просто закидывал удочку, чтобы глянуть на нашу реакцию.

– Кстати, тебе мой ответ понравился?

Это слишком слабо сказано. Я в восторге от ее слов о стремительной любви. В большем восторге, чем должен.