Лорен Блэйкли - Нехилый камешек

– Правда?

Харпер закатывает глаза. Ах, моя сестренка – она же заноза в заднице – вернулась.

– Знаю, тебя это может шокировать, учитывая твои нулевые познания в любви и отношениях. У тебя серьезно ни с кем не было.

– Это не так, – защищаюсь я пока мы снова идем по дорожке. – Я встречался с Амандой в колледже.

– Ох, ну ладно, повезло тебе. Четыре месяца. Круто!  Офигенно серьезно. Нужно срочно позвонить в книгу рекордов.

– Тогда это казалось серьезным.

– Спенсер, тебя это может удивить, учитывая оставленную тобой вереницу разбитых сердец, но только Богу известно, почему женщины в тебя влюбляются, зная, что ты их просто трахаешь. Поэтому будь осторожен, особенно если это та, о ком ты заботишься как о друге, – говорит она, когда мы подходим к полю.

Ник уже там, практикует броски.

В голове роится миллион мыслей. Мне хочется усадить Харпер на скамью и устроить викторину. Расспросить ее о Шарлотте. Но сестра толкает меня локтем. Облизывается и смотрит на Ника голодным взглядом.

– Ч-ч-черт, он суперсекси!

Я роняю биту, которая падает мне на пальцы, прежде чем я успеваю отскочить.

– Инопланетяне похитили твой мозг?

– Посмотри. На. Него. – Она глазеет на моего приятеля, одетого в шорты и футболку. – Его руки, боже милостивый. Их нужно снимать в порно. Я собираюсь сделать несколько фото и позже ими полюбоваться.

Она начинает щелкать Ника на телефон.

– Я звоню в психушку. Мы отправим тебя на обследование, – говорю я морщась. Из-за глупой головы у меня пострадали ноги.

Ник ловит на себе взгляд Харпер и опускает биту на песок, небрежно опираясь на нее словно знаменитый бейсболист.

– Привет, Харпер. Потрясно выглядишь, куколка.

Куколка? Какого черта? Все перемешалось, Земля сошла с орбиты, и вместо Калифорнии в океан впадает Нью-Йорк. А иначе как объяснить, какого хрена мой лучший друг заигрывает с моей сестрой?

Харпер кокетливо выпячивает бедро, а потом машет Нику пальчиками и хлопает ресницами.

– Как и ты, конфетка, – говорит она, а потом подмигивает и машет на футболку. – Может, снимешь ее? И у меня появится новый кадр.

– О да, – говорит он и с видом стриптизера стягивает одежду.

– Ммм… ням-ням… – Она облизывает губы и растопыривает ногти, как кошечка. А потом наклоняется ко мне и шепчет: – Сегодня ночью я буду упиваться фантазиями о нем.

У меня глаза лезут на лоб, и я хватаю ее за плечи.

– Ты должна остановиться. Немедленно! Мы еще можем тебя спасти. Есть лечебные центры для людей с временным помешательством.

– Тебе этот поезд не остановить, – заявляет она, бросая перчатки на землю. Сестра отдает мне мороженое и бежит к полуобнаженному Нику, у которого грудь и пресс просятся на обложку журнала. Харпер проводит по его торсу ногтями, а потом обнимает за шею.

У меня непроизвольно сжимаются кулаки. Нет, я не хочу врезать Нику по морде. Меня просто охватывает первобытный защитный братский инстинкт.

– Дружище! Убери лапы! Это моя сестра!

Харпер поворачивается.

– Попался! Это тебе за мою разрушенную веру в Санту.

Розыгрыш или нет, но мне нужно время, чтобы выкинуть из головы образ Харпер в объятьях  Ника, хотя с задачей я отлично справляюсь.

«Благодаря» новой навязчивой идее.

Этой фотографии. Мои мысли зацикливаются на словах Харпер о чувствах Шарлотты. Я, как одержимый, пялюсь на снимок в «Пейдж сикс», словно в ней скрыта суть мироздания.

У Ника квартира недалеко от парка, поэтому я оставляю у него биту с перчатками и иду к остановке Колумбус-Серкл[19], не сводя глаз с фото. Склонившись над экраном телефона, я спускаюсь по лестнице в метро и запрыгиваю в поезд. Берусь за поручень, когда в двери вагона на последней минуте вбегает девушка-хипстер в зеленых обтягивающих брюках, сжимая в обеих руках сумки.

– Фух, – выдыхает она с облегчением. Вот только двери зажали уголок тканевой сумки, девушка пытается выдернуть ее и превращается в юлу. И чем-то со всей дури бьет меня в локтевую кость.

– Ай... – вздрагиваю я.

Девушка в ужасе прижимает ладонь ко рту.

– Ты в порядке? Это мой майонез?

– Майонез?.. – переспрашиваю я, потирая локоть, а поезд на всех парах мчится по туннелю. Откуда, черт возьми, такая жуткая боль?

– У меня в этой сумке банки с майонезным песто[20]. Я делаю его сама. И угощаю друзей. Боже, он не разбился? – с ужасом в глазах она начинает рыться в соломенной сумке. 

Мое предплечье изнывает от боли, а она проверяет свой соус.

– Не переживай. На меня только что напал твой мазик, но я не буду выдвигать обвинения, – морщась, бормочу я себе под нос.

По тому, как она на меня смотрит, видно до нее наконец дошло.

– Ты в порядке? 

Я киваю.

– Да. С моим локтем тоже, что и с пальцами ног.

– Тебе на ноги упал майонез? 

– Нет. Меня атаковала бейсбольная бита. По-видимому, неодушевленные предметы объявили мне сегодня войну, – говорю я, пока острая боль стихает. – С твоим майонезом все в порядке?

Она кивает и держится за поручень, пока мы подъезжаем к следующей остановке.

– Он выживет. Извини, что ударила.

– Все нормально. Жизнь в крупных городах – опасная штука.

Она сморит на фотографию на экране телефона, который я по-прежнему сжимаю в руке.

– Такая милая пара.

– Ах, да, – говорю я, поднимая телефон. 

– Они выглядят такими счастливыми вместе, – добавляет майонезная девушка. 

– Неужели?

Она кивает.

– Однозначно.

– Как думаешь, что он должен ей сказать?

Она наклоняет голову.

– Ты о чем?

– Должен ли он признаться ей в своих чувствах?

Она пожимает плечами с широкой улыбкой.

– Конечно, ему следует это сделать. Если девушка нравится ему так же как майонезный песто, нужно признаться ей в этом. 

– Обязательно ему это передам, – говорю я, когда поезд останавливается в мидтауне[21].

Поднявшись по лестнице и выйдя из метро, я отчетливо понимаю, что наша ситуация с Шарлоттой намного сложнее майонеза, и моя нелюбовь к мазику тут ни при чем.

* * *

«Лаки Спот» напоминает зоопарк. Для размышлений тут нет времени. И для планирования тоже. Как, в принципе, и для попыток разобраться с неведомыми мыслями, зародившимися в моей голове.

Мне нужно выработать стратегию, но я еще не до конца разобрался в происходящем.

Мы теперь больше, чем друзья?

Настоящие ли чувства?

А взаимные ли они?

И как эти чувства называются?

В моей груди словно батут, а сердце на нем делает сальто. Никогда раньше со мной такого не происходило, и, боюсь, если я решусь прыгнуть, то могу приземлиться на голову. 

Или задницу.

А может даже на лицо.

Вот такие пироги. Вечер пятницы, бар переполнен, а я без понятия, что мне делать с охватившими меня майонезно-пестовыми чувствами.

В час пик я разрываюсь между оформлением заказов на ноутбуке, рассказом Шарлотты о злоключениях в поезде и помощью за стойкой бара, пока Шарлотта в кабине разрабатывает новую маркетинговую идею.

– «Бельведер» закончилась, – объявляет Дженни за стойкой, махая пустой бутылкой.

– Я принесу, – говорю я и иду в кабинет, где в кресле сидит Шарлотта в джинсах и белом топике на бретельках. Когда я ее вижу, в голове начинают мелькать образы: тот момент на углу Сорок третей улицы; майонезный песто; зубная паста; слова, которые она сказала Эйбу прошлой ночью. Сердце громко колотится, пытаясь вырваться из груди. То сумасшедшее ощущение, которое описывают в книгах, фильмах, песнях, стихах о влюбленных…

– Приветик, – мягко произносит она. Но меня поражает сладость звука. Он кажется таким личным, только моим.

Да.

Именно это описывают в книгах, фильмах, песнях и стихах о влюбленных. Я чувствую это, когда смотрю на нее. Ни в офисе, ни в баре мы еще не были с ней близки. Да, я этого очень хочу, но мои мысли не только о сексе. Я постоянно думаю о Шарлотте. В моей голове роится алфавитный суп, образуя слова…

– И снова здравствуй, – мягко говорю я и киваю на шкаф за ее спиной. – Мне нужен «Бельведер».

– Сейчас дам.

Отложив айпад на стул, она встает и тянется к ручке шкафа. Топик задирается, слегка оголяя спину.

– Ты великолепно выглядишь, – говорю я.

Она смотрит на меня и улыбается.

– Ты тоже. Позже поедем к тебе? Или ко мне?

Может, для нее это просто секс и больше ей ничего не нужно. Но даже если так, мне нужно знать.

– Ага. Куда захочешь.

Шарлотта открывает шкаф, а я подхожу ближе, намериваясь поцеловать ее в шею.

Но меня поражает вспышка боли, когда дверка шкафа бьет меня по башке. Дикая боль разносится по голове, телу, охватывая каждую клеточку.

Я проклинаю мучительное торнадо адовых мук.

– Господи! Боже милостивый! Ты в порядке? – говорит Шарлотта в панике, хватая меня за плечи.

Правой ладонью я закрываю глаза, черепушка раскалывается, ломит в висках.

– Кажется, ты ударила меня по голове, – говорю я, превратившись в Капитана Очевидность. 

– Боже, – шепчет она с таким видом, будто я потерял глаз.

– Что?

Я отлично вижу, поэтому уверен, что пока не одноглаз, но подозреваю, что с лицом у меня не все в порядке.

– Я никогда в жизни не видела такой огромной шишки.

Я сегодня узнал о нескольких вещах.

Во-первых, я заглянул в календарь. Оказывается, сегодня неудачный день для Спенсера и мне трижды делали больно. На часах за полночь, и мне хочется верить, что угроза миновала.

Хотя никогда нельзя быть уверенным до конца.

Во-вторых, моя шишка самая огромная в истории человечества, но после трехчасового охлаждения я не только отморозил себе висок, но еще почти избавился от опухоли. Опять же, при виде такого синяка на лице любой скажет: «Ничего себе! Вот это фонарь! Чувак, тебе реально не повезло».

Именно это мне сказал парень в аптеке, когда я покупал ибупрофен.

В-третьих, ибупрофен творит чудеса.

Но пришло время реального испытания. В дверь звонят. Я знаю, это Шарлотта. Она написала, что едет ко мне с провизией. Оборачиваюсь к Фидо. Парень дрыхнет на подушке, высунув изо рта язык.

– Можешь открыть?

Он не отвечает, поэтому я ползу с дивана к двери. Нажимаю на кнопку домафона.

– Привет? Это самая горячая в мире медсестра, которую я недавно заказал в агентстве по медицинскому уходу на дому?

Из динамиков раздается смех.

– Да, именно. Я пришла обтереть тебя мочалкой.

Я впускаю Шарлотту и жду, пока она подымится на лифте на шестой этаж.

– Ты моя отрада для глаз.

Я любуюсь, как она идет ко мне.

– Только не говори, что у тебя еще и глаза болят, – дразнит она.

– Нет, только это, – отвечаю я, слегка касаясь головы.

Я закрываю дверь и возвращаюсь к дивану. Шарлотта кладет пакеты на журнальный столик и окидывает меня взглядом. Подносит пальцы к синяку, но не касается.

– Больно?

Я киваю.

Она наклоняется ко мне и целует в лоб.

Я стону для эффекта:

– Больно. Очень-очень.

Шарлотта качает головой и отходит оглядеть меня.

– Серьезно. Как ты?

Я прикусываю уголок рта, разрываясь между желанием сказать ей правду: «становится лучше», – или перейти к сочувствию и сексу. Принимаю решение за наносекунду.

– Ужасно, – бормочу я и зарабатываю еще один поцелуй.

Она садится прямо, соединив ладони.

– Хорошо, я принесла тебе любимый напиток, – говорит она и достается из пакета огромную бутылку скотча.

Я с благодарностью приподымаю бровь.

– Холодную кунжутную лапшу из твоего любимого китайского ресторанчика.

Она хватает и демонстрирует мне белую коробку. Я облизываю губы.

 – Или, – продолжает она, вытаскивая из другого пакета что-то завернутое в белую бумагу, – панини[22] на гриле из магазинчика за углом. Цыпленок и проволоне[23], без майонеза, который ты ненавидишь.

Забудьте о сочувствии и сексе. Вот чего я хочу. Ее здесь, со мной. Девушку, которая меня так хорошо знает. Я обхватываю ладонями ее щеки.

– Все, что мне было нужно, – говорю я ей.

Она целует меня, но очень робко и нежно.

– Я не сломаюсь, – говорю я, отстраняясь.