Лорен Блэйкли - Нехилый камешек

– Да? Почему? – спрашиваю я, желая услышать подробности.

Мой приятель посмеивается и качает головой:

– Дружище, и что, по-твоему, я должен сказать? – Он смыкает ладони и хлопает ресницами с преувеличенным восторгом. – Безумно мило, когда вы заканчиваете друг за друга предложения или лакомитесь мармеладными мишками. – Покончив с представлением, он пожимает плечами. – Я могу лишь сказать, что поддерживаю тебя.

– Спасибо, друг. Я ценю это. – А потом замолкаю и прищурившись смотрю на него. – Между прочим, если ты еще раз прикоснешься к моей сестре, я тебя наголо побрею и покрашу брови в оранжевый.

У него расширяются глаза, а рука пробегает по волосам.

– Только не волосы. Они источник моей суперсилы.

– Я в курсе. Так что, будь осторожен.

Мы занимаем наши места на поле в последней части девятого иннинга. Команда соперников продувает, и в честь нашей победы играет Пинк «Raise Your Glass». Я несусь с поля и даю пять моим товарищам по команде.

Хлопаю по ладони мистера Оффермана.

– Теперь это все будет вашим, – шучу я, кивая на команду.

– Жду не дождусь, – говорит он. – Мне нравится. Надеюсь, вы с другом останетесь в команде. Нам понадобится большая бита, если мы хотим выиграть чемпионат в следующем сезоне.

Мужик, мы дворовая команда. Расслабься.

– Надеюсь, вы выиграете, – говорю я, испытывая адреналин, пока поет Пинк, а Эмили делает вид, что как в песне держит бокал. Запихивая перчатки и бейсболку в сумку, я не свожу глаз с Шарлотты, которая празднует победу вместе с Харпер. Как же здорово видеть их вместе. Для меня это становится в порядке вещей: Шарлотта проводит время с моей семьей в качестве моей девушки, а не просто друга.

Я уже вижу, как все будет. Дни и ночи с ней. Все по-настоящему, без обмана.

Музыка резко обрывается, и необузданный энтузиазм Пинк сменяется неприятным эхом, словно записанной на диктофон, песни. Но из колонок Эмили звучит не музыка.

А голоса.

Или, точнее, мой голос.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит голова из-за вчерашней ночи или что-то другое?

Я замираю.

Кровь леденеет, когда я ясно воспоминаю этот разговор и где он состоялся. Дамская комната в музее искусств. Челюсть сжимается, а грудь сдавливает, словно в тисках. Мне прекрасно известно, что нас ждет дальше. Я оглядываю толпу, которая собирается около основной базы. Людей немного, но все ключевые игроки на месте. Семейка Офферманов. Мои родители. Я.

Все замерли, как вкопанные, и слушают запись нашего с Шарлоттой личного разговора.

– Я не могу больше притворяться.

Слова, сказанные Шарлоттой неделю назад. Адреналин зашкаливает от желания предотвратить катастрофу. Я делаю шаг к Эмили, а из колонок доносится мой дрогнувший голос.

– Ты о помолвке?

Мой отец хмурится. Смотрит мне в глаза, и я вижу в них разочарование вперемешку со смущением.

Мистер Офферман смотрит на меня, а потом на Шарлотту на трибунах. В ее глазах плещется ужас, рот слегка приоткрыт.

Я. Должен. Остановить. Это. 

Я устремляюсь к Эмили. Может, мне удастся вырвать из ее рук колонки и не дать прозвучать следующим словам.

– Прекрати. Пожалуйста, – умоляю я, пытаясь забрать ее телефон, колонки и конченое желание вторгаться в личную жизнь людей.

Она качает головой и подымает колонки над головой, когда раздаются четкие и громкие слова Шарлотты.

– Нет. С ней все в порядке. Фальшивая помолвка не проблема.

Эмили отключает запись, и я жду, когда она скажет мне: «Попался».

Но вместо этого на краю трибун появляется Эйб и идет к Эмили на поле. Я смотрю на него. Он стоит рядом с Эмили и улыбается ей, как гордый… учитель?

Эмили смотрит на отца:

– Теперь-то ты веришь, что я не хочу изучать искусство в Колумбийском университете?

Колумбийский... Эмили собирается учиться в одном универе с настырным репортером. Вот откуда они друг друга знают. Ноздри Оффермана раздуваются, когда он делает шаг вперед.

– Эмили, сейчас не время обсуждать твое будущее. Что все это значит?

Да, меня отчасти это тоже интересует.

Тем более мне казалась, что проблема в нас с Шарлоттой, но тут еще замешены отцовско-дочерние отношения.

Эмили закатывает глаза и упирает ладонь в бедро.

– Я не хочу изучать искусство и много лет об этом твержу. Но ты не хотел слушать и не обращал внимания на мои желания. Я хочу изучать бизнес. Как и ты. Но ты считаешь, что бизнес только для мужчин. Ты ошибаешься, ведь я же спасла тебя от покупки магазинов у лжецов. С нашей первой встречи я знала, что дело не чисто, – говорит она, махая то на меня, то на Шарлотту: – Поэтому я переговорила с Эйбом на ужине в стейк-хаусе, когда узнала, что собираюсь поступать в универ, где он учится. И представляешь, он почувствовал тоже самое по поводу «счастливой парочки». Вот мы и решили вместе поработать над этим материалом и докопаться до сути происходящего. И вот она, папочка.

Она тычет в меня пальцем, как на обвиняемого:

– Спенсер Холидэй подделал свою помолвку с Шарлоттой Роудс, чтобы ты купил «Катрин», считая, что это процветающий бизнес дружной семьи, как ты и хотел, не имеющих ничего общего с обсуждением фотографий членов в сомнительных приложениях. – Девчонка широко расставляет ноги и упирает руки в боки, в глазах горит решимость. – Неплохой заголовок для завтрашней статьи? Дадите официальные комментарии?

Эйб и Эмили смотрят на нас с самодовольным восторгом, а мне глубоко плевать.

Больше всего хочется засмеяться и заявить, что это выдумка патологичной маленькой лгуньи. Хотя есть крошечное желание начать аплодировать девчонке за ее мужество. Мне не по душе становится мишенью, но она во всеуслышание объявила отца сексистом. А еще отлично нами манипулировала: флирт на ужине никогда таковым не был. Она играла со мной, пытаясь докопаться до лжи, которую учуяла.

– Это правда?

Спрашивает не мистер Офферман. А мой отец. Человека, которым я восхищаюсь. Глубоко уважаю. Тот, который учил меня совсем другому. Меня охватывает стыд, когда отец обходит мистера Оффермана. Он не смотрит на человека, с которым заключает бизнес-сделку. Он смотрит на своего сына.

На свою плоть и кровь, солгавшую ему. Сына, опозорившего его. Конченого лжеца.

У меня горит лицо. Тот факт, что мои чувства к Шарлотте стали настоящими, ничего не меняет. Все это не важно. Я киваю и собираюсь ответить, но меня прерывают шаги по шаткому металлу. Шарлотта бежит по трибуне, потом по траве и грязи.

– Подождите, – говорит она, поднимая руку и сжимая кольцо на пальце. – Фальшивая помолвка была моей виной. Не Спенсера.

Мой отец хмурится и поворачивается к ней:

– Ты о чем?

– Это была моя идея, – говорит она с раскаяньем и виноватым взглядом. – Я попросила Спенсера притвориться моим женихом, чтобы от меня отстал бывший парень, – горько заявляет она и снимает кольцо с пальца. Этот момент мне ненавистен до скрежета зубов.

– Это неправда, – говорю я.

Шарлотта собирается взять на себя мою вину, а я этого не допущу. Это моя вина, и разбираться только мне.

Она поднимает подбородок.

– Нет, правда, – твердо заявляет она. Шарлотта не сводит с меня глаз, безмолвно прося не перебивать. А потом переводит взгляд на моего отца и мистера Оффермана: – Это все из-за меня. Мне не следовало просить Спенсера, даже если мой бывший не понимал по-человечески. Мы снимаем квартиры в одном доме, и после расставания он не давал мне житья. Все знали о его измене и смотрели на меня с жалостью. А потом, когда Брэдли решил меня вернуть, пришлось придумать что-то радикальное, чтобы остановить его.

Миссис Офферман незаметно кивает. По глазам видно, она понимает в каком положении оказалась Шарлотта.

Шарлотта так чертовски убедительна, но ей не нужно стараться. Она честна. Почти все из сказанного – правда. Пускай это я был инициатором «помолвки», но все остальное чистая правда.

В отличие от моей постоянной лжи.

– Шарлотта, ты не должна это делать, – очень тихо говорю я.

Она качает головой и громко произносит:

– Нет, должна. Я попросила его притворяться, чтобы спокойно жить. Но, пожалуйста, не вините Спенсера. Фальшивая помолвка – моя идея. Он согласился, потому что очень хороший и хотел мне помочь. Мы все спланировали, даже наш разрыв. – Она вздыхает, но не опускает головы. – Наши отношения должны были длиться неделю, которая подошла к концу. Это финал.

Она протягивает кольцо. Ее глаза темнее, чем когда-либо. Непостижимые. Она смотрит на окружающих.

– Наши отношения никогда не были настоящими, но совсем по другим причинам.

 Шарлотта кладет кольцо в мою ладонь и заставляет сжать пальцы.

– Спасибо, что ради меня притворялся.

Она обнимает меня.

– Мне так жаль, – шепчет она, и у меня сокращаются мышцы от надежды, что она еще что-то тихо добавит.

Хочу благодарность киноакадемии.

С тебя звезда за выступление.

Но она молчит, и ее извинения звучат как горькая правда.

Отстранившись, Шарлотта смотрит на толпу зрителей и говорит:

– Прости.

А потом уходит, просто уходит от меня. Никто не говорит, что это розыгрыш, потому что все слишком реально. С каждым ее шагом во мне будто что-то умирает. Я, как дурак, стою на основной базе, и эмоции кружат в беспорядке. Неловкость перерастает во что-то худшее. Боль. Так чертовски больно. Мое сердце разбито. Она меня не любит.

Наши отношения никогда не были настоящими.

 Мистер Офферман поворачивается к моему отцу. Ноздри трепещут, во взгляде злоба.

– Мне плевать, чья это идея. Я не веду бизнес с лжецами. Сделка разорвана, – говорит он, размахивая руками.

Из колонок Эмили начинает играть Рианна с песней «Take a Bow».

Я съеживаюсь, а мистер Офферман рявкает на дочь:

– Достаточно.

Хотя бы на этот счет наши мнения совпадают.

Голова кружится, а в груди словно огромная дыра.

Но Харпер это не смущает. Она продолжает резать правду-матку.

– Послушай! – Она сжимает мое плечо, пока мы идем по парку. Моя сестра с одной стороны, а Ник с другой. – Тебе подкатило. Теперь у тебя сегодня дел немерено.

Хорошо, что она тащит меня, а то я не соображаю, куда мне идти и что делать. Отец ушел пятнадцать минут назад разгребать завалы разрушенной по моей вине сделки. Самой крупной и важной в его карьере. Все из-за меня и истории с Шарлоттой. Я пытался ее найти, но она словно растворилась в дымке тумана. Я мог бы позвонить ей с телефона Харпер, но разбитое сердце тяготит грудь мертвым грузом, поэтому я не уверен, что сейчас смогу выдержать новую пытку.

Салют, Шарлотта. Конечно полный облом, что ты меня не любишь, но у меня есть парочка интересных идей по маркетингу. О, здорово! Рад, что тебе нравится моя идея по увеличению продаж шотов. С тебя начос.

– Ясно. И что там по списку? – безразлично спрашиваю я. – Есть шанс, что каким-то чудом это просто окажется страшным сном?

Харпер с усмешкой тащит меня в сторону от скейтбордиста.

– Не мечтай. Добро пожаловать в реальность, Спенсер Холидэй. Из-за своего длинного языка ты вляпался в неприятности, и теперь тебе нужно выбираться из этой выгребной ямы.

– Как по мне, это черная дыра, – замечает Ник. – У тебя есть специальная лопата для столь глубинных работ?

Я хочу рассмеяться. Правда. А вместо этого хмурюсь.

– Пока мы будем искать лопату, может, подскажете, что мне делать с Шарлоттой? Учитывая то, что у меня совместный бизнес с женщиной, которая дала мне отворот-поворот прямо на основной базе.

Сестрица косится на меня взглядом, который мог бы воспламенить асфальт.

– Она сейчас не твоя главная забота, Спенс.

– Нет?

Харпер качает головой, а тем временем мы выходим с парка и огибаем Пятую авеню. Сестра подымает руку и машет вдаль. Куда-то в средину проспекта.

– Там. В кварталах десяти отсюда ты найдешь ювелирный магазин. На шестом этаже кабинет отца. Тебе нужно отправиться к нему, и ползать в его ногах.

У меня поникают плечи, и я обреченно вздыхаю.

– Я напортачил и капитально все испоганил.

Ник посмеивается с сочувствием.

– Да, дружище, ты отличился. А теперь нужно все исправить.

Я развожу руками. Вдоль Пятого авеню следом за нами колесит конный экипаж. 

– И каким образом? Напортачить я смог, а вот исправить… это звучит, как из области фантастики.

Ник качает головой.