Шеннон Дрейк - Неистовая принцесса

В волнении Фаллон стала ходить по залу. Не может быть! Ведь отец прекрасно знал, что английские аристократы не потерпят иностранцев. Именно поэтому они столько лет рыскали по всему континенту в поисках оставшихся в живых членов королевской фамилии. Пока Эдгар Ателинг слишком юн, но через несколько лет народ с радостью признает в нем короля. Несомненно, отец дал слово лишь для того, чтобы обрести свободу. Он понимал, что пока не поклянется, Вильгельм не выпустит их из Нормандии.

Фаллон вздрогнула, заслышав позади себя шум. Понимая, что из апартаментов герцога все сейчас пойдут в большой зал, она заметалась. Голоса становились громче. Увидев перед собой дверь, Фаллон тихонько открыла и, проскользнув внутрь, закрыла ее за собой. Часто и прерывисто дыша, она обернулась, моля Бога о том, чтобы в комнате никого не было.

Фаллон поняла, что попала в опочивальню какой-то знатной особы. Она увидела письменный стол, стулья, большую кровать, несколько сундуков и полки для воинского снаряжения.

Ее насторожил какой-то звук, заставив повернуться к камину. Там стояло огромное деревянное корыто, в котором кто-то принимал ванну. Лицо лежащего было закрыто влажным полотенцем.

— Нигель, это ты? Принеси еще воды и долей в корыто.

Фаллон оцепенела, узнав голос. Проклятье! Изо всех мужчин попасть именно к этому!

— Нигель, я дождусь наконец от тебя ответа?

Фаллон напрягла голосовые связки и басовито кашлянула.

— Давай поскорей, парень, — сказал Аларик из-под полотенца, не меняя позы. Если она нальет сейчас воды в корыто, он, возможно, не разберет, кто это сделал. Но если Аларик обнаружит ее в своей комнате…

Фаллон не хотела и думать об этом. Закусив губу, она приблизилась к корыту.

— Давай, Нигель… Я заставляю даму ждать.

Наверняка речь идет о той грудастой рыжей телке. Фаллон пожала плечами. На то он и варвар, чтобы ему нравились такие коровы.

Фаллон схватила котелок с водой, моля Бога о том, чтобы полотенце не упало с глаз Аларика. Дрожа всем телом, она стала над корытом. Нагим рыцарь внушал ей еще большую тревогу. Под слоем воды видны были мускулистые руки и черные кудрявые волосы на груди. Ноги были согнуты в коленях. Фаллон почувствовала, что не в состоянии совладать с дрожью.

— Нигель, — нетерпеливо сказал Аларик и сдернул с лица полотенце. Фаллон уронила котелок и повернулась, чтобы бежать, но тяжелая рука сграбастала ее и втащила в корыто.

— Это опять ты!

Вода пропитала платье, и ткань облепила ее тело. Фаллон лежала на Аларике и с ужасом смотрела в горящие гневом глаза. Она ощущала силу сжимающих ее рук, твердость грудной клетки и бедер под собой.

Фаллон стряхнула оцепенение и попыталась вырваться.

— Отпусти меня! — закричала она и замахнулась, чтобы ударить его по лицу. Он резко схватил ее за запястье. — Мерзкая нормандская ублюдочная крыса! — шипела Фаллон, отчаянно барахтаясь.

— Перестань брыкаться, — приказал он, но она продолжала сопротивление, ругаясь на всех известных ей языках.

Мягкий шелк облепил грудь, скульптурно очертив ее форму. Фаллон боролась, а получалось, что терлась об его тело. Кровь прилила к ее щекам, она испытала ужас, когда почувствовала, как твердеют ее соски. Фаллон замерла, глядя в глаза Аларику.

— Я всегда говорил, что тебе нужна хорошая порка, — хрипло сказал он. Она не могла пошевелиться, глядя на него как зачарованная. Никогда раньше не ощущала она в себе способности так ярко и одновременно отстраненно воспринимать происходящее.

Аларик в этот миг забыл о том, что перед ним дочь Гарольда. Он забыл, что знал ее еще ребенком.

Он знал лишь, что никогда раньше не видел и не касался женщины столь обольстительной и красивой. Черные как смоль волосы скользили по его пальцам, пронзительный взгляд лазурно-голубых глаз проникал в душу, губы были слегка приоткрыты, словно собирались что-то произнести. Но она так ничего и не сказала. Аларик наклонил голову и поймал эти губы своим ртом. Они показались ему слаще меда и крепче вина. Он раздвинул их языком еще сильнее, чтобы сполна насладиться сладостью меда и крепостью вина. Он коснулся щеки Фаллон, затем его рука скользнула вниз, чтобы ощутить округлость груди, ее зрелую тяжесть. Он отыскал сосок, который затвердел, словно камешек, под его рукой. Аларик больше не удерживал Фаллон за запястья. Поцелуй все длился, когда он ощутил ее ладонь на своей груди, словно она хотела оттолкнуть его. Затем ее пальцы обмякли, и из ее груди вырвался легкий звук, похожий на стон. Возможно, что она крутила головой, но он крепко прижимал ее к себе, и у нее не хватало сил вырваться.

Впервые в жизни Фаллон узнала этот жар. Он поднимался в ней, обтекал все ее члены, уносил в какой-то запредельный мир. Она забыла, что Аларик не имеет права целовать ее; забыла, что он враг; она знала лишь то, что капельки меда лопаются внутри нее и растекаются по всему телу. Она ощущала притягательность его губ, его мощного нагого тела…

Внезапно до Фаллон дошло, что, насквозь мокрая, она бесстыдно возлежит на обнаженном мужчине в ванне. И охвативший ее сладостный жар должно считать унизительным, ибо не годится так вспыхивать от прикосновения человека, которого презираешь.

Она дочь Гарольда.

Внезапно Аларик оторвал рот от ее губ. Без всяких извинений его рука легла ей на грудь, он пронзительно посмотрел на нее. Распухшие от поцелуя губы Фаллон задрожали.

— Ублюдок! — выдохнула она, сдерживая рыдания.

Он едко улыбнулся, придержал ее, поскольку она снова сделала попытку вырваться, и сказал:

— Это тебе предупреждение, дочь Гарольда.

— Я презираю тебя, нормандский ублюдок! — Фаллон хотела закричать, но голос у нее сорвался, и она произнесла это прерывистым шепотом.

Внезапно улыбка Аларика стала шире, он коснулся пальцем ее щеки.

— Возможно, дочь Гарольда, это послужит тебе уроком… Ты можешь дразнить мальчиков и подчинять их своей воле, но не следует дразнить мужчину, иначе ты разожжешь пожар, который не сможешь потушить. Миледи, я даю вам возможность уйти.

Через промокшее платье Фаллон ощутила твердость мужской плоти. Она действительно раздразнила его. Пока Аларик с улыбкой произносил свое похожее на угрозу предупреждение, она ловила ртом воздух, чувствуя, как могучий стебель прижимается к ее телу. У нее перехватило дыхание и расширились глаза, когда она осознала его размеры и мощь. В панике она стала лепетать какие-то бессвязные слова. Аларик крепко обнял ее, обнаженный, поднялся, держа девушку на руках. Она ошеломленно смотрела на него.

— Миледи, — сказал он, наслаждаясь ее смятением, — для чего вы затеяли эту игру? Несколько лет назад я просил вас не беспокоить меня, когда я принимаю ванну. Кажется, вы сейчас хотите убежать…

— Я закричу! — шепотом сказала она, проглотив комок в горле.

Эти слова вызвали у него смех.

— Маdemioselle, это я вправе закричать. Впрочем, как хотите. Но вам не удастся спрятаться за спину отца. Я всегда честен с ним, а он со мной.

Он шагнул из корыта, продолжая держать ее в объятиях. Затем позволил ей соскользнуть вниз, не отрывая глаз от ее лица. Легкая усмешка снова тронула его губы.

— Миледи, полагаю, я мог вас взять, если уж поймал вас.

Она размахнулась, чтобы ударить его. Аларик схватил ее за запястье и отвел ей руку за спину.

Она снова удостоверилась в его возбуждении и одновременно почувствовала жар и ужас.

— Фаллон, веди себя как следует!

Но она не слушала. Она пинала его, вырывалась, ругалась на всех пяти языках, которые знала.

— Ублюдок и мразь! Я лучше отдамся дьяволу, старому беззубому нищему или калеке-вору! Отпусти меня!

К ее удивлению, он отпустил. Он сделал это так внезапно, что Фаллон едва не упала. Выпрямившись, она бросилась к двери, оставляя на полу мокрые следы.

— Фаллон! — крикнул он.

Она, сама того не ожидая, остановилась и обернулась. У нее перехватило дыхание от увиденного. Глаза Аларика метали молнии. На его теле, бронзовом и мускулистом, совершенном и прекрасном, поблескивали капельки влаги…

— Фаллон, ты больше не ребенок! Будь осмотрительной и, прошу тебя, избегай впредь меня.

Фаллон пожелала, чтобы он вывалялся в свином навозе и, хлопнув дверью, выскочила в зал, позабыв, что выходит из мужских покоев в насквозь промокшем платье.

К счастью, час был поздний, и ей удалось добраться до своей комнаты, никого при этом не встретив.

Фаллон сбросила мокрую одежду и надела белую ночную рубашку. Она легла и, несмотря на летнюю жару, укрылась всеми покрывалами, пытаясь унять дрожь. У нее не было сил поразмышлять даже о данной отцом клятве. Она лишь трогала рот, вспоминая поцелуй Аларика, чувствуя, как по ней пробегает новая волна дрожи.

На следующее утро у Фаллон не было возможности без свидетелей поговорить с отцом. Вильгельм решил посвятить день охоте, чтобы пополнить запасы для грандиозного прощального пира в честь герцога Уэссекского.

Фаллон была рада тому, что они покидают Нормандию, хотя, по правде говоря, в некоторых отношениях двор Вильгельма ей понравился. Своеобразие ему придавало наличие самых разных людей — и мужчин, и женщин. Испанские танцоры поведали ей о мусульманах-маврах, о язычниках из Африки и о том, как могущественный воин по имени Эль Сид установил мир среди испанцев, исповедующих разные религии. Венецианский стеклодув рассказал о городах на берегах Средиземного моря. А среди служанок Матильды была красивая темнокожая женщина родом из Египта, что на севере Африки, которая развлекала ее рассказами о гигантских пирамидах, построенных в далекие времена для захоронения останков великих людей. Фаллон будет недоставать многих из этих людей, в том числе герцогини и ее детей.

В большом зале мужчины и женщины готовились к охоте. Фаллон увидела отца, который возле камина разговаривал с Вильгельмом и Матильдой. Она подошла к ним и высказала слова благодарности, когда герцогиня преподнесла ей перчатки для соколиной охоты. Двое из детей герцога — Роберт и миловидная десятилетняя Адела — примут в ней участие. Фаллон оглядела зал и за высоким столом увидела Аларика. На коленях у него лежали перчатки, а сам он оживленно беседовал с рыжеволосой дамой, которая удостоилась его внимания накануне. Он резко повернулся к Фаллон, словно почувствовав ее появление в зале. Ее лицо вспыхнуло — она была бессильна совладать с собой. Что до Аларика, то он сделал ей глубокий поклон и лишь затем подал руку своей даме.

Жгучее любопытство завладело Фаллон. Она отыскала дядю Вулфнота и спросила его, кто эта женщина. Тот ответил, что это леди Мэри из Тара, представительница ирландского королевского дома.

— Ищет здесь себе подходящую пару, я так понимаю, — пояснил, подмигнув, Вулфнот, и, вздохнув, добавил: — С Алариком она может лишь развлечься. Но пары себе не найдет…

— Почему? — невинно поинтересовалась Фаллон; ведь Вулфнот находил ее милой, по-видимому, таково было и мнение Аларика. К тому же, по словам Вулфнота, она была богата. Так почему мужчина не может жениться на ней?

— Аларик заявил, что он не женится снова, — ответил Вулфнот, с любопытством глядя на племянницу. — Мы с ним часто беседовали, и я знаю: он говорит то, что думает. Конечно, о них ходят разные слухи… Мэри уверена в своих чарах… Многие бились об заклад относительно исхода этого флирта… Однако, дорогая моя, не объяснишь ли ты мне свой интерес к графу и предмету его любви? — Вулфнот вопросительно изогнул бровь. — Тебя интересует Аларик? Если это так, тебе лучше прикрыть щитом свое сердце. Он отличный приятель и верный друг, но может быть суров и холоден.

— Нет! — поспешно ответила Фаллон. — Я спросила из простого любопытства, дядя. Я презираю этого человека.

Вулфнот улыбнулся, затем поджал губы. Внезапно послышался громкий смех в другом конце зала. Стоявшая возле матери между своим отцом и Гарольдом Адела мило покраснела, а мужчины с улыбкой смотрели на девочку.

— Дело сделано, — прозвучал на весь зал громкий голос Вильгельма. — Адела видит в вас галантного рыцаря, мой друг. С этого момента я считаю свою дочь помолвленной с великим герцогом Уэссекским Гарольдом Годвином.

Фаллон похолодела от ужаса. Должно быть, это какая-то нелепая шутка, ибо отец миновал рубеж сорокалетия, а девочке едва исполнилось десять. Фаллон почувствовала подступающую к горлу тошноту и повторила себе, что это, скорее всего, игра. Отец сделал комплимент Аделе, в свою очередь, Вильгельм сделал комплимент Гарольду.

Но это похоже на насмешку, подумала она. Граф Понтье вел себя честнее, лишив их возможности передвигаться. Вильгельм действовал более тонко.

Фаллон внезапно захотелось покинуть зал. Почти ничего не слыша, она стала пробираться к выходу.

Протрубили рога, возвестившие сбор, и Фаллон с готовностью воспользовалась помощью конюха, чтобы сесть в седло. Когда дворец остался позади и кавалькада въехала в лес, она стала обдумывать, как ей оторваться от остальных. Ей не хотелось сейчас видеть ни отца, ни герцога Вильгельма, да и вообще никого. Некоторое время она ехала позади всех, а затем, оказавшись в густой роще, повернула лошадь к западу, в то время как охотничья процессия продолжала двигаться на юг.