— Я пойду с вами. Я буду вам служить.

Вильгельм отступил на шаг.

— Нет! Ты ведь совсем еще ребенок.

— Ребенок без дома — до тех пор, пока я его не отвоюю.

— Битва будет суровой.

Юноша вскинул голову.

— Вы видели меня в деле, сир. Я стою многих мужчин.

— Пожалуй, это так…

— Я всегда буду вам верен, не в пример многим. Как вы сказали, сир, «ублюдочный подданный ублюдочного герцога».

Вильгельм помолчал, затем поднял его на ноги.

— Как тебя зовут? Я имею в виду твое имя.

— Аларик, герцог Вильгельм.

— Значит, Аларик. А сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Выглядишь ты на пятнадцать, но ты врешь.

— Мне двенадцать, сир.

— Двенадцать? Матерь Божья, я должен втягивать в свои баталии сущего младенца!

— Я не младенец, — сердито сказал мальчик. Затем хитро добавил: — Да вы и сами-то совсем молоды. Вам едва двадцать лет будет.

— Ах ты дерзкий щенок! — грозно произнес Вильгельм, продолжая, однако, улыбаться. — Возможно, что ты не младенец и даже не мальчик. Тебе не позволили быть ребенком. — Он пожал плечами и направился к деревьям.

— Куда вы собрались? — окликнул его юный граф д’Анлу.

— Начался отлив. Надо переправиться через реку. Если ты намерен пойти со мной, пошли. Но я сразу говорю тебе, сын мой, что ты можешь ухаживать за моим конем или оружием, но в бой я тебя не возьму.

Они вдвоем добрались до короля Франции. Как сюзерен Нормандии, Анри счел восстание войной против его вассала и, следовательно, против него самого. Вместе с Вильгельмом он ввел французскую армию в Нормандию.

В Мезидоне их встретили люди, которых Вильгельм поднял в Верхней Нормандии. Они двинулись по болотистой равнине Валь д’Ауге, миновали Аржантен и остановились лагерем у Лезена. После этого армия двинулась к Валь-эс-Дюн.

Аларик обещал, что будет лишь оруженосцем Вильгельма, но война была суровой и кровавой, и несмотря на обещание, он не остался от нее в стороне.

Земля Аларика граничила с Бретанью, и он хотел принести клятву верности французскому королю. Но когда Вильгельм спас ему жизнь, Аларик понял, что будет следовать за герцогом до конца своих дней. Они во многом были похожи и, вероятно, обречены судьбой на встречу.

На первых порах повстанцы выглядели очень грозно. Но затем они дрогнули и стали отступать под напором войска короля и Вильгельма. В панике они бежали к реке Орне. Первым дрогнул Рапнулф. Нигель из Котентена дрался долго и яростно, однако и он вынужден был обратиться в бегство. Западные враги Вильгельма потерпели поражение.

Поле битвы огласилось криками восторга. Но никто не выражал свой восторг громче, чем Аларик.

Вильгельм, склонив колени перед королем, взял Аларика за плечи.

— Аларик, граф д’Анлу, ты не должен был выходить на поле боя.

— Я не имел в виду…

— Ты имел в виду! — сурово прервал его Вильгельм. Но тут же лицо его озарилось широкой улыбкой, и он заговорил, обращаясь уже не к Аларику, а к верным нормандским рыцарям, которые окружали их.

— Берегитесь, мужчины! Вы видели этого мальчишку? Помоги нам Бог, когда он вырастет! Нам всем достанется от него!

— Да, боец он отличный, это верно. — Огромный мужчина лет двадцати спешился и вышел вперед. В руках у него был боевой топор викингов. Аларик подумал, уж не родственник ли это герцога, потомок легендарного Ролло. — Да вот только, ваша светлость, он слишком горяч, — продолжал великан с улыбкой. — Вы уверены, что он доживет до того времени, когда вырастет?

— Знаешь, Фальстаф, меня это самого беспокоит. Да, он горячий, и ты последи за ним. И, ради Бога, не пускай его в бой еще хоть года три.

— Но, сир! — запротестовал Аларик. — Я ведь доказал, что я могу…

— Двенадцатилетний мальчишка не может безболезненно научиться искусству убивать, — сказал Вильгельм. — Пошли. Я соскучился по дому. Мы выезжаем.

Аларик молча ехал позади герцога. Когда солнце село, Вильгельм повернулся к нему.

― Вероятно, скоро ты станешь свидетелем еще одной битвы. Мы направим войска в Анлу. Мы докажем, что есть ублюдки, с которыми надо считаться. Не правда ли, мои друг?

― Истинная правда, ваша светлость! — радостно подтвердил Аларик.

Глава 2

В ту ночь, когда родилась Фаллон, в темном саду запел соловей. Потягивая добрый английский эль, Гарольд слушал его трели и размышлял о том, что, какие бы страдания и беды ни обрушились на людей, земля останется прежней: птицы все так же будут петь, черви — разрыхлять землю, а красавцы олени — бродить по лесам.

Он вздрогнул, когда Эдит снова закричала — на сей раз громче обычного. «Господи, помоги ей, пусть у нее все пройдет благополучно!» — вознес он про себя молитву. Ему было лишь двадцать три года, он еще очень молод, но этот ребенок у него третий. Хотя «датская женитьба» на Эдит Сваннесхалс не была освящена церковью, Гарольд чтил и любил Эдит, и общество признало их брак.

Гарольд еле слышно вздохнул. Он не мог обвенчаться с Эдит в церкви, не сведя на нет всех усилий отца, предпринятых им ради процветания их рода. Когда-нибудь в будущем, возможно, Гарольду придется вступить в брак по политическим соображениям. Эдит это понимала и никогда не обременяла его просьбами. Гарольд еще больше любил ее за это, и сейчас, когда она давала жизнь его третьему ребенку, он остро чувствовал ее боль.

— Граф Гарольд!

Он оторвал взгляд от окна дома, что находился в небольшой деревеньке Бошем. Мерси, одна из служанок Эдит, стояла на пороге, на ее молодом миловидном, хотя и слегка утомленном лице играла улыбка. Гарольд вопросительно поднял бровь.

— На сей раз девочка, граф Гарольд… И такая красивая, каких я сроду не видела!

— Да? — расплылся в улыбке Гарольд. Он горячо любил двух сыновей, которых ему подарила Эдит, а сейчас горел желанием увидеть «красавицу» новорожденную. — Леди Эдит хорошо себя чувствует?

— Нормально. Она сейчас бодрствует и очень хочет видеть вас, сир, — ответила Мерси.

Гарольд кивнул и, набросив на плечи накидку, последовал за служанкой. Войдя в опочивальню Эдит, он махнул рукой, отпуская женщин, которые помогали роженице, и те удалились. Эдит лежала на свежих простынях, шея и подбородок ее были укутаны мехами, чтобы уберечь от простуды. Бледность покрывала ее лицо, тем не менее оно было прекрасно. Длинные золотистые волосы разметались по подушке. Гарольд быстрым шагом подошел к ней, опустился на колено и взял ее за руку.

— Девочка, мой господин, — тихо проговорила Эдит. — Ты разочарован?

— У меня уже есть двое сыновей, — напомнил он ей с кроткой улыбкой. — И, Бог даст, у нас будут еще, любовь моя. Покажи мне дочку. Мерси заявляет, что она невероятно красива. Наверное, Мерси пророчица.

Эдит засмеялась и подняла покрывало. Рядом с ней лежал вымытый и спеленутый ребенок. Гарольд любовно и осторожно взял на руки новорожденную дочь и поднес ее поближе, чтобы рассмотреть черты лица. Девочка и впрямь была удивительна. Ей не было еще и одного часа от роду, а она выглядела красавицей. Щечки у нее были нежно-алыми, ротик напоминал маленький бутон розы. Она открыла глазки — они оказались голубыми, а волосы имели цвет воронова крыла. Она родилась с волосами!

— Она очаровательна, — сказал Гарольд. Он прижал дочь к груди и наклонился, чтобы поцеловать Эдит. Малышка заплакала, и он вернул ее матери. — Откуда она взяла такие волосы? — Он удивленно покачал головой.

Эдит убрала завитки волос со лба дочери.

— От Годвинов, смею заверить. Но ее глаза! Гарольд, они нордические, как Северное море. Полагаю, она их унаследовала от твоей матери.

— Они могут измениться, — напомнил Гарольд.

— Они не изменятся, — убежденно возразила Эдит.

— Если ты так уверена, то, конечно, нет, — согласился Гарольд, полез в кожаный карман, висевший у него на поясе, и извлек красивую золотую брошь, которую передал Эдит, поцеловав ей при атом руку.

— Гарольд, эта брошь прелестна.

— Она тем не менее не может превзойти красоты матери и дочери.

— Гарольд… — Эдит села в кровати, чтобы изучить отделку броши. Ее глаза лучились любовью, когда она вновь взглянула на Гарольда. — Спасибо тебе, мой господин.

— Спасибо тебе, моя леди.

Она улыбнулась и вновь легла. Гарольд сел рядом с ней, взял ее за руку, и она вскоре заснула.

Приближалось утро. Скоро затеплится заря. Гарольд взял дочь на руки и поднес ее к окну, чтобы она могла увидеть первые рассветные лучи. Пеленки соскочили с нее, она изогнулась, словно маленький червячок, вскрикнула и ткнула крохотным пухлым кулачком отцу в рот. Гарольд негромко засмеялся, довольный.

Ну, конечно же, его маленькая дочь была красавицей!

Фаллон не было еще и года, когда ее представили двору Эдуарда Исповедника и самому королю.

Эдуард полюбил ребенка. Раньше он обожал Тостига, брата Гарольда, а теперь перенес свою любовь на Фаллон.

Его легко было понять. Фаллон отличалась изумительным цветом лица, на котором постоянно сияла улыбка. Волосы у нее были пышные, блестящие, иссиня-черные, а глаза — темно синие и глубокие, и вообще она была очаровательна. Фаллон любила сидеть на коленях Эдуарда и играть его бородой, что очень смешило короля. Ей не исполнилось и года, как она стала ходить, причем ходить хорошо, а также произносить первые слова. Она слышала речь старших, которые говорили я на английском, и на нормандском диалекте французского, и оба языка стали для нее родными.

Все было бы очень хорошо, если бы короля не вздумал навестить его старый нормандский друг — граф Юстас из Булони. Возвращаясь домой из Англии, Юстас остановился в Дувре с группой своих вооруженных людей, где потребовал поселить его в гостинице. Хозяин не пожелал пустить иностранцев, и его избили. Он выхватил меч. В последовавшей стычке погибло много людей с обеих сторон.

Когда весть об этом дошла до Эдуарда, он был очень разгневан, что на его друзей напали в его королевства. Наказать Дувр должен был Годвин, поскольку город находился в его графстве. Однако Годвин считал, что англичане имеют право защищаться и что на них напали первыми. Он отказался наказывать Дувр. Рассерженный король вновь обвинил Годвина в причастности к заговору многолетней давности, когда погиб брат Годвина. Гарольд пытался взять на себя роль миротворца и посредника в переговорах, однако ни Эдуард, ни Годвин не хотели уступать, и ссора все разрасталась.

Эдит с детьми удалилась в деревню. Гарольд, его отец и братья во главе войска направились для переговоров в Лондон. Дело едва не дошло до гражданской войны, когда они встретились с королем на Темзе. Но тут вмешался совет старейшин. Некоторые графы отказались воевать, заявив, что не намерены проливать кровь своих соотечественников.

В конце концов было решено, что Дувр наказывать не будут, но Эдуард выслал Годвина и его сыновей из Англии.

Эдит не поехала с Гарольдом в ссылку, потому что он обещал скоро вернуться. Гарольда поразило послание от короля. Эдуард хотел, чтобы Фаллон оставалась у него.

— Он ее не получит! — с горячностью воскликнул Гарольд в присутствии жены и отца. — Где это видано: он изгоняет нас и в то же время хочет, чтобы с ним оставалась моя дочь.

— Отправь ее к нему, — негромко сказал Годвин.

— Что?! Отец, да ты в своем ли уме?

— Вполне. И поэтому советую отправить ее к королю. Он буквально боготворит ее. Он сослал свою жену в монастырь за то, что она твоя сестра, но не может оторваться от твоего ребенка. Это наше связующее звено. Отправь ее. Ее мать может находиться неподалеку. Король зол на тебя, но он позаботится о Фаллон.

— Ей нет еще и четырех лет! — продолжал сопротивляться Гарольд.

— Верно, она ребенок, но она твоя дочь и моя внучка, Гарольд. Она не по годам развита и предана нам. Она будет нашими глазами и ушами во дворце в наше отсутствие.

Гарольд взглянул на Эдит. Та закусила губу и опустила голову. На ее руках оставались сыновья — их сейчас было уже трое, и хотя Эдит нежно любила Фаллон, она не намерена была спорить с Годвином. Идея оставить Фаллон у короля казалась ей разумной.

— Последнее слово за тобой, Эдит.

— Король будет баловать ее, — просто сказала женщина.

Гарольд опустился в кресло возле камина и вздохнул. Затем поднял руку, показывая, что сдается.

— Ладно, отправляйте ее к королю. И, отец, я буду молиться, чтобы ты оказался прав, и мы побыстрее вернулись.

Годвин пожал плечами, и облачко набежало на его лицо.

— Мы вернемся! Эдуард Неблагодарный! Я покидаю страну из-за него и его иностранных друзей. Сын мой, мы скоро вернемся со славой. Я обещаю тебе.

Годвин с сыновьями покинул Англию. Фаллон более года прожила во дворце короля, где и отпраздновала свое пятилетие. Ей было неуютно и тоскливо, и, несмотря ни на какие подарки, она не могла забыть родного дома. Она понимала, что во дворце она и гостья и пленница.