Джулиана улыбнулась. Ее дед был бы шокирован подобным высказыванием. Для него любая книга являлась священным предметом, пусть даже она не представляла особой ценности. Да и Джозеф пришел бы в ужас от такой шутки.

С трудом удерживаясь от смеха, она спросила:

— Чего уж останавливаться на одной книге? Купи несколько томов и наклей страницы на стене в должном порядке. В этом случае ты сможешь использовать книгу как в качестве декора, так и для чтения.

— А что делать с переплетами?

— Кожу пятнадцатого века хорошо использовать для растопки камина.

— Дорогая, ты знаешь это по собственному опыту?

— Нет, конечно. Но я точно знаю, что кожа прекрасно горит. И лучше всего топить чем-то из классики.

— Чем именно?

— Я всегда считала, что наилучшие авторы для этой цели — Гораций и Вергилий в альдинском издании.

— А мне кажется, что Калл или Овидий дадут больше тепла, — с ухмылкой заметил маркиз.

Джулиана плохо знала названных авторов, но шутку Кейна поняла — эти римские поэты были известны своими эротическими произведениями.

— Я никогда не пыталась использовать их для растопки, но хотелось бы попробовать.

— Дорогая, неужели ты серьезно?! — в притворном ужасе воскликнул Кейн. — Наверное, тебя не следует пускать в мою библиотеку в холодный день.

— А если я очень захочу?

— Что ж, если очень… — Кейн сделал вид, что задумался. — Тогда, наверное, можно рискнуть. Если ты, конечно, надлежащим образом попросишь.

— Ты справедлив, как и все мужчины. Всегда готов командовать женщиной, но прислушиваешься к ее пожеланиям, если они высказаны осторожно и деликатно.

— Но я ведь не такой, как все остальные. Неужели не помнишь? Поверь, я вовсе не собираюсь навязывать тебе свою волю. И вообще, не усложняй себе жизнь, не пытайся деликатничать. Скажи прямо, чего ты хочешь?

Он пристально смотрел на нее, и взгляд его чудесных голубых глаз, казалось, завораживал, так что Джулиана замерла в предвкушении чего-то очень значительного… Впрочем, она прекрасно понимала, о чем он говорил, и ей было достаточно высказать свое пожелание.

«В самом деле, почему бы и нет?» — сказала она себе. Ведь Кейну было не так-то просто рассказать ей историю своих отношений с родителями, так что, наверное, его следовало как-то утешить и взбодрить, вернуть его к светлым сторонам жизни. Она подавила смешок, оценив то искусство, с которым уговаривала себя сделать то, чего ей самой очень хотелось.

Тут ей вспомнились их любовные утехи в гостинице — тогда они оба испытали истинное наслаждение, причем инициативу проявила именно она, Джулиана.

А Кейн по-прежнему смотрел на нее вопросительно. Потом вдруг улыбнулся и сказал:

— Что же ты молчишь? Скажи, чего бы ты хотела, и я буду счастлив исполнить твое желание.

— Ты действительно сделаешь так, как я пожелаю?

— В точности.

— Даже если я буду командовать?

— Я получу от этого удовольствие. Только скажи, что я должен делать.

— Я хочу, чтобы ты ничего не делал. Чтобы даже не двигался. Предоставь все мне.

Кейн поднял руки, давая понять, что сдается.

— Я весь твой, дорогая.

Похоже, он принадлежал ей, этот великолепный мужчина. Но что же она, Джулиана, собиралась с ним делать?

Глава 22


Столь неожиданная смелость со стороны Джулианы заинтриговала Кейна. Конечно, нельзя было назвать ее робкой женщиной, но сейчас она проявила слишком уж необычную решительность. Интересно, что она собиралась делать при ее-то явно ограниченном опыте?

Откинувшись на спинку сиденья, Кейн расслабился и, снова взглянув на Джулиану, с улыбкой сказал:

— Что ж, дорогая, жду с величайшим нетерпением. Только, пожалуйста, не тяни… — добавил он, усаживаясь поудобнее.

Она нахмурилась и заявила:

— Нет-нет, не двигайся, не шевелись.

— Слушаюсь, миледи.

«Что же она собирается делать?» — спрашивал себя Кейн. Он вдруг почувствовал, что ему стало жарко и душно. Конечно, день для апреля был довольно теплый, и карета у него была весьма комфортная, но не до такой же степени здесь жарко, чтобы задыхаться… Что же касается Джулианы, то он очень надеялся, что она сейчас начнет снимать с него одежду, а затем и сама разденется.

И тут она наклонилась, чтобы снять с себя дорожные башмаки. Однако прическа у нее, как ни странно, сохранилась, — вероятно, волосы ее надежно удерживали шпильки. Сняв башмаки, Джулиана поднялась на ноги. И в тот же момент карету сильно тряхнуло на дорожной выбоине. Пытаясь удержаться, Джулиана положила ладони на плечи Кейна — и вдруг замерла, словно задумалась. Судя по всему, эта поза навела ее на какую-то мысль.

Немного помедлив, она забралась на сиденье, затем опустилась ему на колени. И в тот же миг Кейн почувствовал, что все сильнее возбуждается, что, впрочем, было вполне естественно.

А Джулиана, усевшись поудобнее, взяла его лицо в ладони и прижалась губами к его губам. И было в этой женщине нечто такое, отчего даже самый обычный ее поцелуй становился необычайно страстным и возбуждающим, необычайно сладостным. Однако в этом не было ничего удивительного, ведь он, Кейн, давно уже понял: Джулиана — особенная, совсем не такая, как все другие женщины. Когда же поцелуй прервался, он улыбнулся и спросил:

— Мне позволительно поцеловать тебя в ответ?

Она чуть отстранилась и едва заметно нахмурилась — словно обдумывала его вопрос. И в эти мгновения она была столь восхитительна, что Кейн едва удержался — ужасно хотелось обнять ее покрепче и поцеловать.

Джулиана же наконец кивнула и произнесла:

— Да, позволительно. — И тут же снова прижалась губами к его губам.

«Что же я у нее спрашивал?» — промелькнуло у Кейна. Ему удалось вспомнить это лишь минуту спустя, когда Джулиана снова отстранилась. И тогда он привлек ее к себе и впился в ее губы, отвечая на поцелуй.

Затем Джулиана, осторожно высвободившись, немного приподнялась и стала развязывать его галстук. Он попытался помочь ей, но она, легонько ударив его по руке, заявила:

— Нет, я сама. Что, не понял?

Развязав галстук, она снова опустилась ему на колени.

— Умоляю, миледи, простите меня, — пробормотал Кейн. — Так что же вы?..

— Сначала нужно снять вот это. — Она потянулась к его галстуку и, сняв его, отбросила в сторону. Затем стала расстегивать верхние пуговицы на рубашке.

В какой-то момент она вдруг замерла ненадолго, а потом стала ощупывать адамово яблоко. «Что же ее так заинтересовало? — подумал Кейн. — Может, оно слишком выдается? Хотя не исключено, что у ее мужа оно было совсем маленьким». И он задался праздным вопросом: не влияет ли размер этой шишки на мужскую силу? Но тут Джулиана перестала ощупывать адамово яблоко и прижалась к нему губами. А Кейн принялся гадать, в какие еще места она будет его целовать.

Несколько минут спустя Джулиана вдруг нахмурилась и проворчала:

— Все же мне нужна твоя помощь. Это платье расстегивается сзади…

— Да, сейчас, дорогая, — ответил Кейн.

Наконец-то он мог прикоснуться к ней. Нельзя сказать, что он не получал удовольствия от ее действий, но все же незначительная помощь с его стороны приближала их к самому главному. Кейн проворно расстегнул платье Джулианы, а затем расшнуровал корсет. После чего она выпрямилась и, стащив с себя платье, бросила его на пол кареты.

Кейн же, снова откинувшись на спинку сиденья, стал любоваться ею. Экипаж чуть покачивался, и Джулиана, чтобы удерживать равновесие, немного расставила ноги, когда начала снимать с себя корсет. Управившись с корсетом, она бросила его на соседнее сиденье, затем — наконец-то! — вынула шпильки из прически, и ее чудесные золотистые волосы рассыпались по плечам. Сейчас она очень походила на ангела, но, к счастью, не в божественном смысле этого слова.

Ее нижняя рубашка — даже слишком уж благопристойная в районе декольте — была довольно короткой, значительно выше колен, так что Кейн имел прекрасную возможность полюбоваться стройными ножками, пока Джулиана поправляла подвязки на чулках. Вероятно, она не собиралась снимать чулки. «Да и зачем их снимать? — думал Кейн. — Так даже пикантнее…»

Кейн с трудом удерживался от искушения — ему ужасно хотелось протянуть руку и потрогать ее самое интимное местечко между стройных обольстительных ножек, хотелось…

«Нет-нет, терпение!» — одернул он себя.

Джулиана же, молча разглядывая его, очевидно, обдумывала свои дальнейшие действия. Наконец, опустив глаза, уставилась на его брюки, вернее — на выпуклость в области паха.

«Сними же их!» — мысленно воскликнул Кейн.

Но Джулиана вместо этого резким движением стащила с себя нижнюю рубашку и отбросила ее в сторону. Теперь на ней были лишь чулки, и она казалась воплощением совершенства, Венерой, символом женской красоты.

Кейн был готов опуститься на колени, был готов поклоняться ей, если бы она, богиня, повелела.

Однако у Венеры были другие планы.

«Как же это замечательно, как возбуждает, когда стоишь перед ним обнаженная, — думала Джулиана. — Как приятно видеть его горящие глаза…» Кокетливо улыбнувшись, она коснулась своего лобка, чуть распушив немного примятые завитки. Затем снова забралась Кейну на колени и принялась целовать. Ее обнаженные груди терлись о его одежду и потому ныли и набухали. Соски же вздрагивали от сладостной боли, когда соприкасались с металлическими пуговицами. И сейчас, сидя у Кейна на коленях, Джулиана прекрасно чувствовала, как он возбужден. Тихонько застонав, она шевельнула бедрами и потерлась о выпуклость на его брюках.

— О, ради Бога!.. — простонал Кейн. — Пожалуйста, расстегни брюки, прошу тебя.

Джулиана тут же приподнялась и отодвинулась от него.

— Молчи! Ты не должен говорить. Не должен двигаться и дотрагиваться до меня, понятно?

— Да, понятно, — ответил Кейн со вздохом.

Джулиана тут же снова уселась с ним рядом, однако на колени ему забираться не стала. Покосившись на Кейна, она вдруг резко развернулась к нему лицом и, водрузив ноги на сиденье, широко раздвинула колени, причем на ногах у нее по-прежнему были чулки. Увидев выражение, появившееся на лице Кейна, Джулиана едва удержалась от смеха. Глаза его расширились и стали огромными как блюдца, рот же приоткрылся, и казалось, он пытался что-то сказать, однако не мог произнести ни слова — как будто лишился дара речи.

Почувствовав, что и сама все сильнее возбуждается, Джулиана сказала:

— На тебе слишком много одежды, Кейн. Полагаю, это неправильно. Сними сюртук для начала.

— Да-да, конечно, — закивал Кейн.

Сюртук его уже был давно расстегнут, поэтому в следующее мгновение он оказался на полу рядом с платьем Джулианы.

— И жилет — тоже.

Теперь уже Кейн не торопился; медленно расстегивая латунные пуговицы, он явно поддразнивал Джулиану. Наконец жилет был сброшен с плеч, и Кейн с улыбкой спросил:

— Теперь все правильно?

— Можешь снять заодно и рубашку, — ответила Джулиана, тоже улыбнувшись.

— Слушаюсь, миледи.

Обнажившись до пояса, Кейн откинулся на спинку сиденья. То ли для равновесия, то ли для того, чтобы покрасоваться, он закинул руки за голову. И бугры его мускулов тут же увеличились, так что Джулиане очень захотелось ощупать эти мышцы и погладить его грудь.

Затем она перевела взгляд пониже, к поясу его брюк. Ей ужасно захотелось тотчас же стащить с него брюки и перейти к самому главному. Да-да, ужасно захотелось. Между ног у нее было очень жарко и влажно, так что она едва удерживалась от стонов.

Однако Джулиана медлила, так как знала: все это — всего лишь игра, иллюзия ее полной власти над Кейном. Но даже игра была чрезвычайно приятна, и ей хотелось продлить эти мгновения.

Но тут ей вдруг вспомнилась иллюстрация из той книги, из Аретино, которую они разглядывали вместе с Кейном. И вспомнился поцелуй «Приапа». Конечно, иллюстрация эта была весьма шокирующая, но вместе с тем необычайно возбуждающая.

Но осмелится ли она?

Хотя… Почему бы и нет? Во всяком случае, она была почти уверена, что со стороны Кейна возражений не последует.

Но она никак не могла дотянуться до пуговиц на его брюках, поэтому ей пришлось опуститься на колени. Немного помедлив, Джулиана подняла голову и посмотрела на Кейна. Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему в ответ. После чего сосредоточилась на задуманном. То есть для начала погладила сквозь материю возбужденную мужскую плоть. Кейн вздрогнул при ее прикосновении, и из горла его вырвался глухой стон. «Может, он выразил свое неудовольствие? — промелькнуло у Джулианы. — Хотя нет, едва ли», — тотчас же успокоила она себя и принялась расстегивать пуговицы на его брюках. Когда же последняя, девятая по счету, пуговица была расстегнута, «бог Приап» рванулся вперед и вырвался из плена.