– Юрка умер, – не к месту сказал Клим. – Мы с Даймондом думаем – убили его.

– Даймонд, надо же, вам уже по сорок, а вы все кличками детскими пользуетесь, – не удержался и уколол Клима отец, но тут же добавил: – Вот и докажи, что ты профессионал, мне в первую очередь докажи, что правильно выбрал себе профессию. Если это убийство, – сказал он, но, подумав, поправился: – Если ты думаешь, что это убийство, найди убийцу друга.

Желваки заходили у Клима, но он сдержался и промолчал. Хотя очень хотелось крикнуть: почему он, сорокалетний мужик, должен что-то доказывать, почему до сих пор, по прошествии двадцати лет, ему приходится оправдываться за выбранную профессию? Но это все лирика, а вот если он не сдержится, за этим последует настоящая революция, поэтому молчать, стиснуть зубы и молчать. Подчиняясь своим мыслям, Клим отхлебнул из стакана молоко и спросил:

– А тебе я могу лично чем-то помочь? Мама сказала – у тебя проблемы, – стараясь, чтоб голос звучал как можно естественней, спросил Клим.

– Мне может помочь лишь один человек, но я никак не могу его найти, может, он и умер уже, – со вздохом ответил отец, словно и не пытался еще пять минут назад уколоть сына. – Понимаешь, мы строим концертный зал. Проект большой, можно даже сказать, грандиозный для нашего города, все давно просчитано, деньги федеральные и тоже большие. Место было выбрано не случайно на берегу нашей красивейшей реки, что разделяет город на старый и новый. – Отец так легко делился с Климом информацией, как не делал этого никогда, из чего сын сделал вывод, что дела у него совсем плохи.

– А где конкретно? – спросил Клим.

– В том-то и дело, – снова вздохнул отец, и количество его вздохов за одну минуту превысило все существующие в их семье нормы, – у старого моста. Наша фирма выиграла тендер на строительство и проектировку, и все бы ничего, но на том месте идут старые штольни, которым лет двести. И чтоб строить там, нужен специальный план этих поземных ходов, а его у нас нет. На обследование их уйдут не месяцы, а годы, и это при условии, что мы бросим на это все свои силы. Наши конкуренты, которые проиграли нам в честной борьбе, сейчас рвут и мечут, чувствуя, как запахло жареным, вернее, паленым мясом, нашим мясом.

– А что может быть? – спросил Клим.

– По условиям мы через неделю должны презентовать свой проект, но если у нас не будет на тот момент всей документации, то автоматически договор с нами расторгается и принимается проект, занявший второе место, а у них он в новом городе стоит, почти в поле, поэтому проблем с землей не будет, правда, на вид сарай сараем, но зато вся документация в порядке.

– А что за человек, который мог бы тебе помочь?

– Да, – отец махнул рукой, – некий Чудов, профессор-геолог, он составлял со своими студентами точную карту этих штолен в девяностых, причем не просто карту, а с указанием грунта, где и какой. Только эта карта могла бы меня спасти.

– А перенести проект нельзя?

– Когда мы подавали заявку, то выиграли в тендере по конкретно заявленным параметрам, которые прописаны, и изменять их нельзя. Здание наше было изначально выигрышным, и мы без проблем обошли конкурентов, а вот землю у нас выбирал, оказалось, засланный казачок, вернее, предатель. Никто не перепроверил, место ведь и правда красивое, словно прошлое и будущее сошлось, про штольни на радостях от такой красоты тогда и не подумали, даже кто знал о них, словно забыли. Зато это был огромный шанс переиграть нас, выбить из строя самый лучший во всех отношениях проект. Ладно, не заморачивайся, выберемся, жалко, людей придется увольнять. Деньги нам не выплатят, а для проектирования этого грандиозного здания я уже влез в кредиты. По ходу, фирму сохранить не получится.

Залпом, словно водку, допив свое молоко, отец молча пошел к двери и уже на выходе обернулся и сказал:

– Слышал, ты развёлся, поздравляю, наконец-то. Это была не жена, а кошка драная, очень жаль, что мой сын так долго этого не замечал.

«Да, – подумал про себя Клим, – отец был бы не отец, если бы вышел молча. Да и Вику драной кошкой никто не называл», – на этих мыслях Клим усмехнулся. Ему понравилось это сравнение для такой идеальной Вики – в одном отец прав: ему нужно найти убийцу «Космоса», и не для того, чтоб кому-то что-то доказать, а для того, чтоб отомстить за друга. Да и отцу бы хорошо помочь найти этого Чудова, хотя если уж отец с его связями не смог найти, то ему, наверное, это вообще не подвластно.

Сегодня он уже подключил все свои связи, но таков уж местечковый менталитет – не любят здесь столичных выскочек. Казалось бы, из одной структуры люди должны помогать друг другу, ан нет, опер, увидев его корочку с гордой надписью «Подполковник ФСБ», усмехнулся и нагло так сказал:

– Ну и что? Ты мне здесь не командир, езжай в свою Москву и командуй там сколько хочешь.

Не помог даже эмоциональный рассказ о том, что он свой, местный. И вот что удивительно, если бы Клим показал ему корочку соседнего города, то был бы встречен как брат, выслушан и по возможности снабжен всеми сведениями, а москвичей – нет, не любит простой народ столицу. Возможно такое только в нашей странной стране, где в крови ненависть пролетариата к столице и всем, кто там проживает.

Благодаря нашему, честно скажем, странному менталитету пришлось звонить начальству, хотя делать этого очень не хотелось, ведь звонок мог привести к тому, что, вдруг вспомнив про него, незамедлительно вызовут в строй, а этого жуть как не хотелось, надо было еще разобраться, что произошло в родном городе Н с другом Юркой. Но начальство, к его удивлению, выслушало внимательно, минут пять многозначительно помолчало в трубку. Клим знал это молчание, а также ему было доподлинно известно, что прерывать его ни в коем случае нельзя. Вот сколько начальство хочет молчать, столько и надо, поэтому терпеливо в ответ сопел в телефон в надежде, что тяжелое дыхание Клима не даст полковнику забыть, что он не просто держит телефон в руке, а разговаривает с подчиненным. В конечном итоге его терпение было вознаграждено личным телефоном майора ФСБ города Н, с которым подполковник был знаком и которому доверял на все сто.

– Ты же понимаешь, Клим, – словно извиняясь, сказало начальство, – если я позвоню через верха официально, будет много вопросов, а дело не сдвинется с мертвой точки. Тут действует правило: чем знакомства ниже, тем больше от них будет пользы.

Климу хотелось спросить, где записаны такие правила и почему ему не дали их почитать, но промолчал, понимая, что, скорее всего, они литературный талант самого начальства.

Майор ФСБ из города Н оказался неплохим парнем, откликнулся помочь, но был сильно занят. Попросил скинуть всю суть просьбы на телефон и клятвенно обещал в ближайшее время перезвонить. И вот сейчас Клим смотрел на экран своего смартфона, словно гипнотизируя его, но неплохой парень майор ФСБ из города Н по-прежнему нарушал свою клятву – телефон молчал.

1914 год, осень, Царскосельский госпиталь

Карлу Фаберже из всех великих княгинь больше всего импонировала Татьяна. Хотя венценосные родители и назвали своих дочерей в честь Пушкинских героинь «Онегина» – Ольгой и Татьяной, – получилось наоборот: мечтательной была Ольга, а Татьяна оказалась энергичной, отлично ездила верхом, шефствовала над уланским полком и гордилась этим.

Карл, как всякий художник, а он именно таким себя ощущал, наслаждался красотой и характером девушки. Внешне она походила на Александру Федоровну, но все отмечали более утонченную красоту Татьяны, аристократизм в ней читался с первого взгляда, а решительность и практический ум придавали огромный шарм.

Было что-то во взгляде великой княжны такое, что заставляло любого в трепете склонять перед ней голову. Возможно, в них отпечатался ужас, который она пережила, когда на её глазах убили Петра Столыпина. Ведь Татьяна вместе с отцом сидела в театральной ложе, когда это случилось. Тогда еще четырнадцатилетняя девочка видела кровь на его кителе, слышала его последние слова. Сейчас же у этой красивой и благородной во всех отношениях девушки проявился талант сестры милосердия. Карл Фаберже слышал не раз, как его друг хирург восхищался талантом великой княжны. Девушка, не обучавшаяся специально этому, ассистировала при сложных операциях, уверенно и умело перевязывала тяжелые раны.

Сегодня он привез для Татьяны подарок в знак признательности и почтения, причем решил сделать это лично. Возвращаясь домой от царицы, которой он привозил зеркало в оправе ручной работы с камнями, он знал, что заедет в Царскосельский госпиталь навестить своего друга хирурга и непременно встретит там Татьяну. Она зашла в кабинет врача с прямой спиной и располагающей улыбкой, словно и не ухаживала за больными уже сутки.

Карл, понимая, как девушка устала, без предисловий достал подарок – это была веточка лаванды, стоящая в маленькой вазочке, почти доверху наполненной водой. Именно так могло показаться со стороны. На самом деле стебель был из золота с оригинальной гравировкой, цветы были сделаны из самоцветов, которые привезли для него специально с Уральских гор. Вазочка для цветка была сделана из горного хрусталя с применением особой технологии. Благодаря его прозрачности создавалась иллюзия, что цветок стоит в сосуде с настоящей водой. Он задумывал этот цветок давно, но вот цвет лаванды никак не мог подобрать.

Каменные цветы Карл Фаберже стал производить еще с 1896 года, поразившись работой китайских мастеров. Но не в его правилах было заниматься просто копированием, поэтому он решил сам создавать букеты. К работе Фаберже подошел основательно, при московской мастерской построили теплицу, где выращивали растения, служившие впоследствии моделями для каменных букетов. Причем Карл никогда не гнался за дорогими камнями, он считал, что должно цениться само искусство, а не материал. В отличие от своих западных коллег Тиффани и Картье он спокойно брал в работу аквамарин, нефрит, агат и горный хрусталь. Карл смело сочетал благородные и неблагородные материалы. Главным, по его мнению, было, чтоб камень был подобран с большим вкусом и цветок казался почти живым. Карл Густавович был так придирчив к деталям, что мог разбить молоточком уже готовое изделие, именно так было с веточкой лаванды. Никак не подбирался тон цветка, схожий с оригиналом, и вот только сейчас удалось достичь результата, немного изменив цвет камня. Правда, его поставщик, да что там, друг, что снабжал его камнями с Урала, очень сомневался, когда отдавал именно этот. Зная, что Карл искал уже давно камень, похожий по цвету на цветы лаванды, он все же решился, но с оговоркой:

– Этот камень был найден у Ведьминой горы, есть у нас такая. Даже легенда ходит, что именно в ней живет Хозяйка медной горы. Мы обычно не берем оттуда ничего – боимся накликать беду. Но я, как ты просил, озадачил всех нужным цветом. И вот, поди, как на грех, именно там нашелся нужный цвет.

Но Карл не верил во все эти глупые приметы, он считал, что земля специально приготовила для людей свои богатства и не может злиться на них за это. Поэтому, вмиг забыв о глупых деревенских страхах уральских мастеров, создали лаванду. Сейчас она украшала стол в кабинете главного хирурга госпиталя, делая пространство вокруг чуточку красивее.

– Это великолепно, – увидев веточку лаванды, произнесла Татьяна. – Вы словно волшебник, который может оживить камень.

Это было еще одно достоинство великой княжны – она умела восхищаться красивыми вещами и делать комплименты, которые на самом деле казались не комплиментом вовсе, а правдой.

– Маман еще не отошла от великолепного цветка анютины глазки, который вы сделали для подарка папа́.

– Эта веточка немного скромнее, – пояснил Карл Густавович. – В ней нет тайного механизма, как в анютиных глазках, где были спрятаны фотографии вашей семьи.

– Что вы, она завораживающая, мне чудится, что я наклонюсь к ней и почувствую запах лаванды.