– Если убийца залетный, то, скорее всего, исчез из города, – вздохнул Максим.

– Да нет, не прав ты, тут, друг мой, есть одна мысль. В детстве Юрка был очень влюблен в свою одноклассницу. Она, к слову, не скрывает, что за день до убийства встречалась с ним, зачем не говорит, а несет какую-то ерунду. Поговорить с ней я толком не успел, но в жизни Наташи Петровой в последнее время стали происходить странные события, которые говорят о том, что наш убийца не получил, то, что хотел.

– Слишком путано, зачем убивал тогда? – сказал Максим.

– А ты знаешь, говорят, что случай – псевдоним бога, но мало кто знает, что есть еще один, забытый псевдоним – Великий сочинитель. Жизнь порой намного запутанней и интересней, чем любой самый мудрёный книжный сюжет, и Великий сочинитель запутывает судьбы и людей порой так тесно, что кажется – так быть не может.

В этот момент откуда-то сверху послышался голос, ставший за сегодняшний день болезненно родным. Клим даже решил, что сходит с ума и девочка из детства ему мерещится, но, подняв голову вверх, потерял дар речи, да что там, на мгновение отключилась даже способность соображать. Потому что факт, что Наташа Петрова сидит над его головой на развесистой ветке черемухи, никак не помещался в сознании. Не зная, что делать, Клим просто закричал, приказывая ей срочно слезть оттуда, чтоб хоть как-то поставить мир на место, но невезучая Петрова испугалась его окрика и полетела вниз. Мир, который так и не встал на место, рухнул еще ниже, потому что под древом было много строительного материала, а Петрова хоть и возобновила в нём юношескую ненависть, не угасшую полностью за эти годы, всё же была человеком, женщиной, красивой женщиной.

Станица Александро-Невская, июль, 1919 год

Дмитрий Малама понимал, что умирает, но воспринимал это как данность. Июль на удивление был холодным, но одеяло на лазаретном настиле под ним было всё мокрое, хотя, возможно, это была кровь – не было сил посмотреть. Где-то совсем недалеко шел бой, Дмитрий же, возглавляя атаку своей конной сотни на большевицкие пулемёты, был ранен, и дорогой друг Семен Первальский вытащил его из боя на лазаретные линейки, что были неподалёку.

– Держись, – напоследок сказал ему он. – Я скоро вернусь и отвезу тебя в госпиталь в Царицын. Вот увидишь, мы еще повоюем.

Семен, дорогой Семен, сколько вместе боев они прошли, сколько врагов уничтожили. Он смотрел на Дмитрия как на героя, восхищаясь каждый раз его доблестью и отвагой, которой славился Дмитрий Малама в бою. Неведомо ему, что вся смелость и бесстрашие – это всего лишь поиск скорейшей смерти. Как истинный христианин, Дмитрий Малама не мог совершить грех и покончить со своей жизнью, поэтому неистово искал её в бою. После известия о расстреле царской семьи жизнь для него перестала иметь смысл. Ноющая боль в сердце не отпускала ни на минуту, а мысль о том, что её уже нет, заставляла его выть на луну как собаку, потерявшую хозяина. Когда-то Дмитрий подарил Татьяне французского бульдога по кличке Ортип как символ, что независимо от обстоятельств Дмитрий Яковлевич Малама предан цесаревне Татьяне Николаевне навсегда. И вот её нет, совсем нет, она не вышла замуж за иностранного принца, не уехала из страны – её расстреляли в подвале старого дома Ипатьева в Екатеринбурге. Боже, как страшно и нелепо, как ужасно, что молодых девочек убивают, в чем они успели провиниться в этой жизни?! Дмитрий хоть и был военным, но ненавидел войну всей душой. По его мнению, война – это самое ужасное, что может случиться с людьми. Потому как именно на войне, вольно или невольно, но люди перестают быть людьми.

Бой приближался, и Дмитрий понимал, что это конец. Девочка – сестра милосердия, которой старый доктор приказывал уходить в тыл, все пыталась перевязать страшную рану Дмитрия.

– Уходи, – сказал он медленно ей, силы кончались, и он понимал, что не жилец.

– Я помогу вам, – со слезами на глазах говорила она.

– Как тебя зовут? – спросил Дмитрий.

– Татьяна, – ответила девушка, преданно глядя на Дмитрия. У того сжалось сердце, и он понял, что это знак.

– Возьмите, Татьяна, от меня подарок. – С трудом Дмитрий вытащил из внутреннего кармана сверток. – Пусть эта вещь поможет вам в трудную минуту, можете продать её, когда будет совсем туго. Правда, сам Карл Фаберже, сделавший её, считал, что камень в цветах волшебный и он усиливает все то, что есть в его хозяине, в хорошем человеке – добро, в плохом – зло, так что нельзя, чтоб он попал в плохие руки. Берите, не бойтесь, говорят, он еще и защищает, и оберегает своего хозяина.

Сестра милосердия развернула плотную бумагу и увидела потрясающую веточку лаванды в маленьком графинчике. Осторожно потрогав подарок и поняв, что лаванда не настоящая, а сделана из металла и камня, Татьяна спросила:

– Откуда она у вас?

– Её подарила мне цесаревна Татьяна Николаевна, когда я в 14-м году лежал в госпитале, в знак нашей дружбы, – и одни губами добавил: – И любви.

– Я не могу это принять, – прошептала сестра, от волнения прижав руку к губам.

– Татьяны уже нет, она на небесах, и я знаю, что отправляюсь к ней сейчас. Не хочу, чтоб эта светлая память о самой лучшей девушке на свете досталась тому, кто меня убьет. Прошу вас, примите и уходите уже, бой совсем рядом.

В этот момент Татьяна, гимназистка, чью семью расстреляли в 17-м году большевики, дворянка, которая так рано узнала горечь потерь, наклонилась и поцеловала Дмитрия так, как была способна в свои семнадцать лет, нежно и целомудренно.

Доктор, собрав уже всех, кто мог ходить, что есть силы закричал на нее, призывая помочь ему. Татьяна прощалась с героем со слезами на глазах, понимая, что оставляет его на верную погибель.

Бой приблизился уже через пятнадцать минут, и когда усатый буденовец замахнулся шашкой на уже почти бездыханное тело Дмитрия Маламы, в голове была лишь одна мысль: «Успела ли спастись милая девушка Татьяна?»

Позже его друзья отбили у врагов тело Дмитрия Маламы и торжественно похоронили в Екатеринодаре, в крипте Екатерининского собора, но ему было уже все равно. Эти почести нужны живым, а Дмитрий, нежно положив руку на плечо Татьяны, сидел на облаке и смотрел в вечность.

* * *

Леська проснулась в прекрасном настроении, летнее солнце приветливо светило в окно, призывая всех встать пораньше. Комната, которая в их маленьком домике была испокон веку её, таковой и осталась, и Леська, как барыня, полноправно владела своей территорией. Остальным повезло меньше, в маленьком домике постройки еще её прабабки было три комнаты, так их назвать можно было весьма условно, потому как по размеру больше напоминали кладовки. Вчера после полетов с дерева, что устроила мама, и беготни по участку за сусликом не уехал никто, и расселение на ночлег было плотным. Поэтому в зале пришлось спать Чехову, кстати, классный оказался дедуля, Леська с ним подружилась, и у них даже образовалась пара секретов. Марк уснул в машине, а участковый Арсений, тоже клевый мужик, лег в гамаке на крыльце.

Леська искренне считала взрослых дураками и глупыми как дети, в житейском, конечно, плане. Вот и сейчас она, еле сдерживая смех, вспоминала, как Марк и Арсений пытались показать себя в лучшем свете перед Ирмой. Со стороны это смотрелось как минимум глупо, словно мальчишки в садике не поделили машинку. В глазах Леськи, конечно, выигрывал Марк, он был высок, строен, широк в плечах и уверен в себе, но одно качество выделяло и Арсения. Хотя, возможно, оно и есть то главное, за что надо ценить человека. Арсений очень сильно любил Ирму, и это было видно невооруженным взглядом, в каждом его жесте и в каждом его слове. Это сильно подкупало и располагало, у Марка, справедливости ради, этого явно не наблюдалось, но мама сказала, что они знакомы только три дня, и, возможно, это еще только начало романа.

Вчера в суете спасения мамы Леська познакомилась с прикольным парнем Максимом. Что-то между ними промелькнуло, и он, долго не раздумывая, предложил сегодня покататься на его классном мотоцикле. Именно так надо, считала Леська, пробовать и не бояться, как это делает Ирма, прячась в свой кокон сильной женщины. Но Леське пришлось отказать Максиму – мама с Ирмой спланировали на вечер шашлыки и празднование её восемнадцатилетия. Леська не могла им в этом отказать, мама и так старалась быть современной и отпустила её в Москву с подружками. Поэтому, недолго думая, Леська позвала на семейное барбекю молодого человека и, чтоб остальным было не так обидно, заодно и всех, кто принимал участие в экспедиции по поимке суслика, даже соседей, которые невольно были втянуты в водоворот событий.

На столе стояла сумка, её вчера в не очень торжественной, надо сказать, обстановке подарила мама на восемнадцать лет. Сумка была мечтой, но из-за постоянных событий, происходящих одно за другим, Леська не успела ею насладиться. Поэтому, усевшись на кровати поудобнее, она стала рассматривать подарок, открывать замочки и карманы, проверять швы. У неё ни разу не было фирменной сумки, но в каком-то журнале Леська читала, что швы говорят о том, подделка это или оригинал. В одном из карманов лежала салфетка с логотипом местной кофейни, исписанная мелким почерком. Неужели кто-то носил её до этого? Стало обидно и неприятно и захотелось сразу забыть об этом инциденте. Поэтому Леська бросила салфетку на тумбочку у кровати и вычеркнула из головы как ненужное.

Скорее всего, Великий сочинитель вновь решил посильней закрутить сюжет.

* * *

Знала бы Леська, как сильно Арсений Заяц любит Ирму, поставила бы ему еще больше плюсов. Они были полными противоположностями, и, возможно, именно это так нравилось участковому. С пятого класса он носил соседкой девочке портфель до школы, не претендуя на взаимность, оставаясь в вечной, как сейчас принято говорить, френдзоне. Казалось, что все так и осталось бы навсегда, но однажды, уже будучи участковым, Арсений напился и, придя к Ирме с букетом, рассказал о своих чувствах. К его бесконечному счастью и неменьшему удивлению, объект его обожания не засмеялся и не выставил его вон, а очень серьёзно сказал:

– Ты знаешь, Арсений, ведь я все это видела и знала. По-своему я тоже к тебе очень хорошо отношусь. Я оглянулась – и страх взял: тридцать восемь, ни семьи, ни детей, страшно стало. – На этих словах даже затуманенный алкоголем мозг Арсения понял, сколько времени он потерял, не говоря ей о своих чувствах. – Как женщина деловая, – продолжала свой монолог Ирма, – я решила составить список женихов, вот кто за полгода наберет больше плюсов, за того замуж и выйду.

В том, что такой список действительно существовал, Арсений не сомневался. Ирма была красивая женщина и нравилась многим мужчинам, но настоящую конкуренцию он не чувствовал ни от кого. Пока не появился этот Марк. Что такого плохого сделал Арсений в жизни, что в последний момент, а полгода подходили уже к концу, появился этот мистер совершенство? Фигура, тело и лицо Марка не шли ни в какое сравнение с параметрами кругленького с детства Арсения, плюс ранняя лысина и безденежная работа с немыслимой скоростью тянули его на дно списка. Вскочив ни свет ни заря и не желая никого будить, он собрался домой. Конечно, Арсений мог уехать еще вчера после глупого инцидента с Ташкой, вот ведь и правда мешок с неприятностями, но страшно было оставлять один на один Ирму с красавчиком Марком.

Не став никого будить, он выскочил на дорогу, на всякий случай записав номер машины Марка – про конкурентов надо знать все. Что-то резануло взгляд на обочине у забора, больше по привычке все проверять, чем что-то подозревая, Арсений подошел поближе. То, что он увидел на зеленой траве, заставило его присвистнуть, а мурашки побежали по всему телу. Обочина от забора до дороги была усеяна фантиками сосательных конфет «Барбарис». Эти бумажки, как черная метка у пиратов, словно предупреждали Арсения: ничего ещё не кончилось, и, скорее всего, Ташка под угрозой, а с ней и Леська, и его любимая Ирма. От страшных картин, которые быстро нарисовало воображение, стало жутко. Необходимо было что-то предпринять, но правду говорят, что страх – плохой советчик, потому как Арсений пошел не на работу, а завернул к Ташкиному соседу во двор, сам толком не понимая почему, видимо, его повела сюда интуиция, а возможно, Великий сочинитель придумал новый виток сюжета.