– Что? – Я вытираю лицо. – У меня до сих пор глаза как у енота?

Он качает головой.

– Нет, на тебе косметики не осталось. – Его ладони обхватывают мои щеки, поворачивают мое лицо из стороны в сторону. – Без нее ты выглядишь лучше. Особенно когда смеешься.

Мы сидим так целую вечность; его большой палец скользит по изгибу моей скулы, мои колени подскакивают аж до приборной панели. Почему я дрожу? Это не от страха, потому что я не боюсь Йена. Думаю, дело в предвкушении… или, может, в обычной надежде. И тут на меня снисходит озарение. Он сам боится. Я смотрю в эти темные, таинственные глаза, запоминаю форму его челюсти, губ, жалею, что мне не хватает смелости просто протянуть руку и прикоснуться к ним, прикоснуться к нему, в то время как от контакта его пальцев с моим лицом словно быстрые разряды тока пробегают вдоль позвоночника. Внезапно я спрашиваю:

– А сейчас? Я тебе до сих пор нравлюсь?

Когда слова срываются с моих губ, мне хочется проглотить их. Его взгляд ужесточается. Йен убирает руку с моей щеки, ничего не говорит, просто вновь заводит машину. Спустя несколько минут подъезжает к моему дому. Хотела бы я испытать шок от того, что он знает, где я живу, однако с тех пор, как обвинила Зака в изнасиловании, мой адрес, скорее всего, отмечен на карте с пометкой "Неудачники Лаурел Пойнт", или вроде того.

Йен ждет, пока я выберусь из машины, только я просто смотрю вперед через лобовое стекло, разглядываю капли дождя.

– Моя мама хочет, чтобы я записалась в программу по обмену и провела семестр за границей. Она говорит, мне пойдет на пользу отдалиться от всей этой шумихи. – Я закатываю глаза, потому что, серьезно, какова вероятность? – А мой папа пытается уговорить меня отправиться за покупками с его женой, ведь где-то написано правило, гласящее, что женщины в жемчугах и пушистых розовых свитерах, со скоординированными по цвету помадами и лаками для ногтей – порядочные, даже если они далеко не порядочные, и у них не воруют аккумуляторы из машин. – Обернувшись, смотрю ему прямо в глаза, завершая свою речь: – Я не сдамся и не сбегу. И не изменю свой внешний вид, даже если ты считаешь, будто так я выгляжу лучше, потому что проблема не во мне! Все говорят, я сама виновата, потому что напилась, но знаешь, что? Это не считается! Все пили тем вечером. Считается только одна вещь, но никто не хочет ее слышать.

На его лице отражается злость, досада и недоверие, и я все понимаю. Я совершенно точно понимаю – мне никогда не удастся убедить Йена Рассела в том, что меня изнасиловали. Громко вздохнув, добавляю:

– Слушай, мне правда нужны деньги, чтобы заплатить за ремонт маминой машины и купить подарок брату. Я смогу выполнить работу одна, так что тебе не придется со мной видеться, или попадаться на глаза остальным в моем обществе, или что там тебя беспокоит…

Я подхватываю свою сумку, стопку влажной одежды, распахиваю дверцу и кладу конец его мучениям.

– Сдаться легко, а не правильно. Если бы правильные поступки были легкими, то никто бы не поступал заведомо неправильно, например, не целовал бы учителя танцев своей дочери или не насиловал девушку, потерявшую сознание, которая уже сказала "нет".

Йен резко поднимает голову, смотрит на меня округлившимися глазами, только я выпрыгиваю из салона и закрываю за собой дверцу раньше, чем он скажет что-нибудь, что заставит меня передумать по поводу той поблажки.

Глава 12

Йен

Утро среды наступает чересчур быстро, как по мне. Сказать, что я спал больше двух часов – это преувеличение. Все, что поведала Грэйс, каждое слово, каждый проблеск этих ее странных ясных глаз проигрывался у меня в голове бесконечным циклом. Зак сказал, она была абсолютно на все согласна, она хотела его. И он поделился фотографиями, чтобы это доказать. Я давно с ним знаком. Я могу определить, когда Зак лжет, и не думаю, что он лжет. Хотя, дело вот в чем – я также не думаю, что Грэйс лжет.

Это не самое худшее. Остаются еще ее слова о совершении правильных поступков вместо легких. Она смотрела прямо на меня, то есть, прямо мне в глаза, и, клянусь, я практически слышал ее мысли: "Я знаю, что ты знаешь, гад, так почему же просто не признаешь это?".

Но даже эта часть не самая худшая. Нет, хуже всего то, что я поцеловал ее. Я, мать вашу, поцеловал Грэйс Колье – девушку, выдвигающую ложные обвинения в изнасиловании. И я едва не сделал это снова. 

Боже, бесполезно! Отбрасываю одеяло в сторону, поднимаюсь с кровати, тру глаза, затем иду в душ. Я не могу рисковать, разъезжая с ней по всему району, чтобы сфотографировать папины проекты. Я не могу находиться рядом с ней. Не могу встречаться с девушкой, которая пытается разрушить жизнь Зака. Заканчиваю одеваться, но уходить еще рано, поэтому плюхаюсь обратно на кровать и смотрю на стены.

На одной из них висит паутина. Я поднимаюсь, хватаю полотенце, смахиваю ее. Какого черта. Почему бы во всей комнате не прибраться, раз уж начал. Бросаю грязную одежду в корзину, ту, что не воняет апельсинами или мной, складываю в комод, навожу порядок на столе. Управившись, замечаю, что пора выезжать.

– Йен, ты готов, уже… – Папа открывает дверь, просовывает голову внутрь и забывает завершить предложение. – Ты сделал уборку? – Нахмурившись, он прикладывает руку к моему лбу. – Ты заболел, или что?

Уворачиваюсь от его руки.

– Я в порядке. Вы договорились о моем визите к доктору?

– Да, на пятницу.

– Клево. Спасибо. – Беру свою куртку, телефон, бумажник. – Идем.

– Ладно, что с тобой такое? Ты не наводишь в комнате порядок без угроз. Что происходит?

– Спать не мог. Проснулся рано, нужно было чем-то заняться.

– Голова болит?

– Да… нет! Не из-за сотрясения. Из-за всей этой истории с Заком и Грэйс.

Папа взмахивает рукой.

– Почему ты не спросишь у остальных своих друзей, что они видели? Возможно, это поможет.

Я пожимаю плечами и киваю.

– Ага. Возможно.

– Завтрак готов. Не задерживайся.

Он захлопывает дверь, а я смотрю на нее, гадая, что, черт возьми, сейчас произошло. Этот более добрый, спокойный папа приводит меня в замешательство.

Он предложил расспросить других моих друзей. Вообще-то, я ни с кем не разговаривал. Джереми, Мэтт и Кайл были там. Линдси, Миранда и Сара Гриффин тоже были там. Я ни у кого не спрашивал, что они видели. Есть ли смысл? Парни встанут на сторону Зака. Линдси и Миранда кинули Грэйс, поэтому они наверняка верят его версии развития событий. Единственная темная лошадка – это Сара. Я должен поговорить с ней, посмотреть, верит ли она в нынешнюю теорию. Грэйс поссорилась с Мирандой, Грэйс захотела поквитаться с ней и замутила с Заком.

Качаю головой. Никакая глупая ссора с кем угодно не могла поселить в глазах Грэйс тот страх, какой был виден вчера, когда папа бросил мне ключи от машины.

Во время промежуточных экзаменов мистер Тебитт неверно сформулировал вопрос в тесте по биологии. Все остальные сидели и ныли о несправедливости, но Грэйс единственная бросила ему вызов. Она на полном серьезе подошла к учителю и сказала, что на тот вопрос было два правильных ответа, и каждый, кто выбрал один из этих двух ответов, должен получить балл. Тебитт велел Грэйс сесть на место, а потом пригрозил отправить ее к мистеру Джордану, только она не отступила. Я бы провалил этот тест, если бы Грэйс не отвоевала для всех нас балл за плохой вопрос. До вчерашнего дня я бы поклялся Богом – быть не может, чтобы Грэйс Колье чего-то боялась.

Только она боится.  

Выругавшись, швыряю полотенце на кровать. Очередной день с Грэйс. Как, черт побери, мне смотреть ей в лицо после всего, что я наговорил вчера?

Как, черт побери, мне справляться, если она до сих пор мне нравится?

***

Полчаса спустя я натягиваю латексные перчатки, а Грэйс не видно на горизонте. Распаковываю новую бутылку промышленного апельсинового чистящего средства и начинаю опрыскивать, старательно пытаясь не дышать. Бросив взгляд вдоль коридора на шкафчики, которые мы уже вычистили, чувствую себя отлично.

Пока не смотрю в другой конец коридора на все оставшиеся шкафчики.

Мы никогда с ними не закончим. Инструкция на емкости гласит, что нельзя оставлять пену на любой поверхности дольше тридцати минут. Пожав плечами, решаю – особого вреда не будет. Используя универсальный ключ, открываю все шкафчики отсюда до мужского туалета в конце холла второго этажа и принимаюсь опрыскивать. Если повезет, аромат "О д'оранж" станет менее непереносимым к тому времени, когда я до них доберусь со щетками и полотенцами. Вернувшись к месту, откуда начал, вытираю пену так быстро, как только могу, и двигаюсь к следующему шкафчику. Требуется не более двух минут, или около того. Через тридцать минут я у последнего шкафчика.

Грэйс до сих пор не появилась.

Так даже лучше. Что, черт возьми, мне ей сказать? Я считаю тебя ненормальной, потому что ты не отказываешься от этой истории с изнасилованием? Ага, это точно прокатит. Внезапно мне на ум приходит Линдси. Может, все началось потому, что Миранда хотела, чтобы Грэйс выступила ее компаньоншей, как было с Линдси тем вечером? Может, Грэйс струсила. Может...

Ах, черт, Грэйс Колье не могла струсить ни перед чем. Эта девчонка – определение смелости. То, как она борется? То, как она одолела меня? До сих пор не могу поверить, что Грэйс не справилась с Заком.

Я была без сознания.

Ее слова крутятся на повторе у меня в голове. Я не знаю, что думать. Девушки врут. Я видел истории в новостях. Но стала бы Грэйс лгать о таком?

Металлическая дверь внизу открывается со скрипом, затем звонко захлопывается. Стук каблуков привлекает мое внимание, мой пульс учащается. Мне знаком этот звук. Грэйс надела свои крутые сапоги – сапоги, в которых она всегда появляется в моих снах.

Да. Мне снится Грэйс Колье. Ну и что?

– Ты опоздала, – говорю, чтобы взбесить ее. Однако в ответ получаю лишь тишину.

Отлично. Мы вернулись к взаимному игнору. Но, когда я смотрю на нее, она не делает вид, будто меня не существует. Нет, Грэйс стоит на месте с отвисшей челюстью и округлившимися глазами.

– Что?

– Ты вычистил все эти шкафчики? Сам?

– Ох. Да. Я просто все опрыскал и примерно полчаса потратил, отдраивая их. Это дает шанс "Агент Оранж" развеяться.

Ее губы дергаются, слышится звук, который, по-моему, вполне можно принять за смех. Не могу утверждать.

– Да, думаю, эта гадость вполне может уничтожить джунгли, одни или парочку. – Она вешает свой рюкзак на тележку, хватает перчатки и принимается за дело.

– Ну, и где ты была?

– Пришлось добираться пешком. Мама по-прежнему не разрешает мне брать машину, а ей нужно было пораньше на работу уйти.

Она шла в этих сапогах? Боже.

– Фигово. Эй, почему ты мне не позвонила? Мы бы тебя подвезли.

Ее брови ползут вверх.

– А) У меня нет твоего номера. У меня есть номер твоего папы. Плюс, вчера ты довольно ясно дал понять, что ездить с тобой – не очень хорошая идея.

Я сую свою голову в шкафчик, делая вид, будто там попалось что-то, требующее особенно тщательного соскабливания, бормочу извинения, но, когда Грэйс уходит дальше по коридору, отклоняюсь назад, чтобы посмотреть; мои глаза прикованы к ее виляющей заднице.

***

Где-то в районе часа дня мой живот громко урчит. Грэйс бросает на меня взгляд с ухмылкой. Она с ног до головы одета в черное. Ее глаза подведены этим странным способом, как у Клеопатры, который Грэйс так любит, но губы не накрашены.

Не могу перестать пялиться на них.

– Ага. Время для ланча. Ты свой принесла?

Она пожимает плечом.

– Да. Опять сэндвичи.

У меня в бумажнике сколько, тридцать или сорок баксов? Я достаю его, чтобы проверить.

– Оставайся на месте. Я сбегаю через дорогу. Принесу тебе что-нибудь.

Грэйс опять пожимает плечами и возвращается к мытью шкафчиков. Я выхожу из здания. Как только за мной захлопывается дверь, дышать становится легче. Дует прохладный ветерок, который ощущается великолепно после того, как я надышался апельсиновыми испарениями, поэтому какое-то время стою возле двери и просто смотрю на команду по лакроссу. Тренер Брилл орет на Кайла, размахивая руками, словно коп-регулировщик. Я смеюсь. Кайл, скорее всего, пропустил мяч. Случается порой. Не страшно.