- А как ее звали? – я решила поучаствовать в рассказе, а заодно отвлечься от мрачных предчувствий. – Ты не сказала.


- Катя, - в голосе Алисы промелькнули мрачные нотки. – Так вот, она все же вернулась в нашу школу, не потянув нагрузку в гимназии, и первое время держалась особняком, ни с кем не разговаривала, и мы решили, что у нее от учебы крыша поехала, стресс и все такое… Некоторые ее даже всерьез боялись. А я, когда Катя еще уходила, почувствовала такую страшную грусть, как будто у меня отняли что-то очень дорогое, хотя мы довольно мало общались, у нее были свои подруги. Она вернулась, и в душе я очень обрадовалась, единственная, наверное, из всего класса, ведь даже те, с кем она раньше общалась, теперь считали ее странной и не желали принимать обратно. Да ей, судя по всему, это и не нужно было… Вообще, человек изменился очень сильно – из веселого и жизнерадостного Катя превратилась в молчаливого и мрачного, мы первые два месяца учебы ее голос слышали только когда ее учителя спрашивали, чтобы оценку поставить. Мне все хотелось подойти, заговорить с ней, поинтересоваться, как дела, почему одна ходит, может, даже в свою компанию пригласить, но стеснялась, думала, вдруг пошлет меня куда подальше… Наверное, тебе это странным покажется, но я тоже иногда смущаюсь и не могу сказать или сделать что-то. Вот так и с Катей было – каждый день думала, что подойду, а потом звенел последний звонок, и я откладывала все на завтра.


Вот тут я понимала Алису, как никто. Давно ли сама бегала за ней и Аней по этажам, накручивая нервы до предела… Но девушка была права – мне и правда сложно представить, чтобы она мялась в нерешительности, наблюдая за кем-то из-за угла.


- Но однажды она сама ко мне подошла – уже не помню, зачем именно, кажется, попросила дать переписать лекцию по какому-то предмету, - продолжала Алиса. – Я так обрадовалась, ты себе не представляешь. И тут же выложила все, что на душе было – и про то, как обрадовалась ее возращению, и про то, как переживаю из-за ее одиночества. Катя молча меня выслушала, а потом неожиданно расхохоталась. Долго смеялась, даже слезы на глазах выступили, я так и не поняла, чем было вызвано такое веселье, но после него Катя словно оттаяла. Мы разговаривали почти весь урок обществознания – у нас его вел старенький дедулька, которому было откровенно плевать, кто сидит у него на уроке, поэтому прогуливали поголовно все. Мы закрылись в женском туалете на втором этаже и болтали. Катя рассказывала, как сложно ей было учиться вместе с теми, к кого по математике была не просто пятерка, а настоящие вузовские знания. Полтора года она находилась под постоянным давлением – родителей, учителей в гимназии и репетиров на всевозможных подготовительных курсах. Папа с мамой решили, что, чтобы их дочь стопроцентно поступила на бюджетное, нужно потратить в два раза больше денег на репетиторов, чем если бы пришлось платить за сам институт – ну ни абсурд ли? Катя послушно везде ходила, выработав привычку постоянно смотреть на часы и заранее просчитывать, на что сколько времени выделить, а потом все кончилось. Она просто упала в обморок на занятиях, вызвали скорую. В больнице ее родителям сказали, что у Кати порок сердца и, если продолжать подвергать ее таким нагрузкам, то оно может просто не выдержать. Так Катя была избавлена от миссии стать гордостью семьи, родители перевели ее обратно и вынуждены были смириться, что дочери уготована судьба самого обычного смертного.


- Но ведь эта Катя вполне могла потом все равно попробовать поступить в тот институт, просто не так вон из кожи лезть, разве нет? – спросила я.


- Дело в том, что Катя никогда не хотела в МИФИ, это была мечта родителей – дать ей хорошее образование. А ребенку в тринадцать-четырнадцать лет хочется совсем другого, особенно девочке… Катя даже рада была внезапно открывшемуся недугу, говорила, что теперь свободна, да вот только что ей с этой свободой делать, понятия не имела. За полтора года она успела привыкнуть к бешенному ритму жизни, где каждая минута расписана, и теперь не знала, куда ей себя деть. Уроки время почти не отнимали, Катя в гимназии математику с физикой на всю жизнь вперед выучила, а хобби у нее как такого никогда не имелось, и ей было совершенно непонятно, где его искать. Я тогда предложила Кате сходить со мной пофоткать город, хотя обычно предпочитала гулять в одиночестве – сама понимаешь, с компанией много не нафоткаешь, все требуют, чтобы их запечатлели на фоне любой ерунды, чтобы потом хвастаться перед друзьями качественно сделанной аватаркой, а не с мыльницы, как обычно… Катя заверила, что аватарка ей не нужна, да и хвастаться ей будет не перед кем, и мы условились о встрече. Та прогулка была самой необыкновенной за всю мою жизнь…


Алиса опустила голову еще ниже, как первого сентября в классе, и было невозможно сказать, какие чувства она сейчас переживает, даже голос ничего не выражал. Похоже, рассказ приближался к драматической развязке.


- Мы гуляли по городу почти до темноты, я сделала тогда много красивых фотографий, но главное не это, - продолжала Алиса. – Главное – общение с человеком, который с самого начала был подсознательно мне интересен, хотя я его совсем не знала. А теперь мы разговаривали, смеялись, обсуждали то, что видели вокруг… Фотография – это ведь почти единственный способ показать другому собственный взгляд на мир, и в тот день я хотела, чтобы Катя смотрела моими глазами. Мы очень сблизились всего за один день, у людей обычно уходят годы, чтобы столько узнать друг о друге, и все равно обязательно потом откроется что-то, чего ты никак не мог ожидать. А мы словно вывернули наши души наизнанку и увидели все, как есть, без прикрас. У меня такого никогда ни с кем не было, я влюбилась без памяти…


Я знала, что эта фраза будет произнесена. Чувствовала, что этим все кончится, когда Алиса в первый раз упомянула о Кате, но одно дело – знать и быть готовой, и совсем другое – столкнуться в реальности. И все же… все же я не чувствовала отвращения или желание как можно скорее оказаться подальше от человека, рассказывающего мне такие вещи. Передо мной сидела несчастная, пережившая очень многое девочка, запутавшаяся в себе, и у меня никогда бы не поднялась рука ее оттолкнуть. Да, меня с детства воспитывали в строгих традициях веры и морали, прививая нетерпимость по отношению к гомосексуализму. Но те, которых пытались вразумить родители, те, что демонстративно целуются на камеру и выходят на улицы с радужным флагом не имели ничего общего с маленькой хрупкой Алисой, чья улыбка озаряла собой все окружающее пространство, так что хотелось вечно быть рядом и чувствовать тепло ее искренней радости…


Но история еще не была закончена – впереди оставалось самое важное, а именно, ответ на вопросы, что стало с Катей, почему Алиса осталась вдвоем с Аней и почему от них отвернулись все друзья. Совпадут ли мои догадки с реальностью? Девушка между тем уже продолжала рассказывать.


- Я сразу призналась Кате в своих чувствах. Мне сложно удержать что-то в себе, особенно такое, ведь это была моя первая любовь. Мне несказанно повезло – Катя ответила взаимностью. До сих пор не знаю, действительно ли она тоже меня любила или ей просто было интересно попробовать новые для нее ощущения, но Катя тогда демонстрировала всю гамму чувств, от страсти до нежности, мы просто не могли насытиться друг другом, нам не хватало времени, проведенного друг с другом. Мы сбегали с уроков – сначала еще выбирая предметы, где учителя за прогулы не особо ругали, а потом стало уже все равно. Мы гуляли вместе целые дни напролет, уже выпал снег, но нам не было холодно, мы прятались по подъездам, если погода на дворе стояла совсем суровая, и покупали в палатках горячий чай за семь рублей... У нас была тетрадка, где по ночам, когда мы вынуждены были делать дома вид, что спим, писали друг другу много нежных слов, и именно она слова нас и погубили. Родители Кати случайно нашли ту тетрадку и прочитали, а у них были весьма консервативные взгляды на отношения. Катю снова забрали из нашей школы и посадили под домашний арест, я ее больше так и не видела. Мои родители имели с Катиными долгий и не неприятный разговор, но мама с папой у меня хорошие, так что отнеслись спокойно к новости, что их дочь влюбилась в девочку. А вот Катиных это еще больше обозлило… Они пришли в школу, выложили перед директором нашу с Катей переписку и заставили читать. В конечном итоге вся школа узнала меня, как озабоченную лесбиянку, которая совратила свою одноклассницу и уже готовится найти новую жертву. Друзья, знавшие меня, когда я еще в кровать писалась, мгновенно отвернулись и стали злейшими врагами, я не могла появиться в школе, чтобы надо мной тут же не начали издеваться. Одна Аня нормально восприняла тот факт, что у меня были отношения с девушкой, и пыталась вразумить одноклассников, но что один может сделать против толпы? В итоге Аня тоже стала изгоем, и ей приходилось уже не только вытаскивать из депрессии меня, но и стараться самой там не оказаться… Родители попросили меня хотя бы сдать экзамены за девятый класс, а после обещали, что мы сразу переедем. С мамой Ани они договорились быстро, и, сразу же после получения нашего первого аттестата, мы уехали в Питер, оставляя в Москве все то, что казалось таким дорогим, но на деле оказалось иллюзией, не более. Вот и все, моя история закончена. Теперь ты знаешь все…


Алиса медленно подняла голову и посмотрела на меня. Должно быть, ее удивили слезы в моих глазах, а сама я не сразу поняла, что плачу. Так мы и сидели – я всхлипывала, а Алиса терпеливо ждала, когда я, наконец, успокоюсь и скажу хоть что-нибудь.


- Ну? Ты наверняка шокирована и не ожидала от меня такого, - с вызовом проговорила девушка, когда я, наконец, высморкалась в предложенную мне салфетку, но по-прежнему не могла придумать, с чего начать излагать свои мысли.


- Шокирована, - кивнула я. – Лгать не буду.


- И что? Скажешь, что больше не хочешь со мной общаться? Только честно, я пойму.


- Нет, не скажу.


- Но почему? Ты православная, то, что я только что рассказала, противоречит твоим убеждениям, - Алиса устало прикрыла глаза – вообще, было видно, что рассказ ее сильно вымотал.


- Да, православие осуждает отношения между людьми одного пола, - я была полна решимости объяснить то, что думаю, пусть даже для этого придется вывернуться наизнанку, пытаясь избавиться от противоречий, - и, более того, у моей семьи особое отношение к данному вопросу. Любой представитель нетрадиционной ориентации приравнивается моим папой к еретику и должен быть сожжен на костре… не пугайся, я утрирую.


- Я надеюсь, - усмехнулась Алиса.


- Я сама толком не понимаю, почему восприняла твой рассказ о себе так спокойно, - продолжала я, - но знаю одно – я никогда не сделаю так, как твои бывшие друзья. Господь учил нас сначала вытащить бревно в своем глазу, а уже потом указывать на соринку у ближнего, поэтому я тебя не осуждаю. Тебе и так досталось, чтобы еще и я выговаривала…


- Значит, ты по-прежнему моя подруга? – Алиса все еще не верила.


- Ну конечно! Помнишь, ты сама говорила – изгои должны держаться вместе.


Алиса улыбнулась – впервые после того, как закончила свой рассказ, - и я подумала, что готова на многое, чтобы эта улыбка никогда не гасла.


Домой я шла уже в сумерках. Девочки сначала вызвались меня проводить, но я заверила их, что прекрасно дойду сама. В конце концов, им еще нужно поговорить о состоявшейся между мной и Алисой беседе – представляю, как Аня удивится. Я ничуть не сомневалась в своем решении общаться с Алисой, единственное, что меня смущало… возможно, кому-то это покажется странным или совершенно нелогичным, но тем не менее – я очень мало знала о лесбиянках. В нашей семье очень любили поговорить на тему «почему грешно быть гомосеком», но я впервые за всю жизнь задумалась – а действительно, почему? Почему православная церковь осуждает однополые отношения и считает их величайшим грехом? Честно говоря, я даже не представляла, как у девочек получается… как они занимаются… этим… с чисто технической стороны, в общем. А что делают обычные люди, когда чего-то не знают или не могут себе представить? Правильно, лезут в Интернет и ищут там видео по соответствующей теме. Да, все правильно – я, грешная раба Господня Татьяна первый раз в жизни собиралась посмотреть лесбийское порно.




Христианин в Интернете или На осколках былой веры



Одноклассники звали меня Монашкой, родители считали, что воспитывают свою дочь в строгих христианских традициях, но все же я не была настолько оторвана от современного мира, чтобы в свои пятнадцать не знать, откуда берутся дети. Хотя, лучше бы на самом деле не знала… Когда я, как и всякий ребенок задалась вопросом, откуда я появилась у своих родителей, мама рассказала пространную историю о том, как они с папой долго молились Господу, и тот, наконец, услышал их молитвы и послал на землю маленький лучик. Лучик рос у мамы в животе, пока не стал настоящей живой душой, вот так, собственно, и появилась я. У меня не было причин подвергать эту версию сомнениям, тем более что уже тогда я знала о Святом Духе, сошедшего на Деву Марию, после чего та родила младенца Иисуса. К слову, я очень долго была уверена, что «непорочный» пишется через «а», от слова «пара». То есть, о ребенке Мария молилась одна, без Иосифа, поэтому зачатие было непАрочным… Да и, собственно, откуда могла у меня взяться другая версия на подобные вещи? В воскресной школе мы, понятное дело, такое не обсуждали, а в обычной со мной уже тогда не слишком охотно общались – если дети и делились информацией, то только между собой.