— При чём здесь цветы и болван? Может, тебе к психологу пора записаться? Нельзя так остро на всё реагировать.

— Не учи меня жизни, Арина, — Герман повернулся и обжег сердитым взглядом.

— Да я и не собиралась, потому что уже устала от этого. Цветы выброшены, мне всё равно, что там себе придумал Саша. Любит он меня, не любит. Наплевать.

— Прекрати ломать комедию, Арина! — прогромыхал Герман, ударив кулаком по столу с такой силой, что графин со стаканом, стоявшие у закрытого ноутбука, сместились со своего места.

— Ничего я не ломаю. Почему ты так взъелся? Что я сделала плохого?

— Знаешь, я прекратил следить за тобой через телефон и компьютер в тот момент, когда тебе позвонил твой ненаглядный Саша и ты тут же поехала к нему на встречу в центр, — процедил сквозь зубы Герман. — Решил подождать, что ты будешь делать дальше. Но ты меня удивила своим признанием, и я доверился тебе. Впервые кому-то по-настоящему доверился, а ты… Ты предала меня! Неделя прошла и тебе уже шлют букеты с любовными признаниями! Арина, я тебе душу свою открыл, а ты мне нож в спину? О чем ты только думала? О том, что я ничего не узнаю? Ну да, — Герман невесело улыбнулся. — Просто не нужно чего-то ожидать от людей, нам не свойственно меняться.

— Зацепин, у тебя крупные проблемы с головой. Я не предавала тебя! Не изменяла тебе! Когда же ты это уже поймешь, черт бы тебя побрал! Саша мне безразличен! Понимаешь?! Любит, не любит, всё равно, слышишь?! Ты до конца жизни будешь меня во всём винить и подозревать?! Не надоело уже?!

— Надоело! Еще как надоело! — Герман стал на ноги и потушил сигару, буквально раскрошив ее в пепельнице. — Но что ты мне прикажешь думать?! Все наши ссоры из-за этого Ломова! Он меня достал! Своими руками его удушил бы или того хуже сделал.

— Ты превращаешься в монстра, Герман. Твои же страхи уродуют тебя. И знаешь, порой находиться с тобой рядом становится невыносимо трудно. Я просто устала. Ты совсем не любишь меня и ребенка тоже. Тебе всего лишь нужен наследник, потому что это логичное решение, потому что так принято у нас — иметь детей.

— Это полная чушь, — прошептал Герман. Его лицо вдруг исказила маска боли.

— Человек, который любит, не будет так себя вести. Не станет срываться и обвинять во всём, в чём только можно.

— Именно любовь к тебе и заставляет меня сатанеть от ревности, — Герман сделал шаг в мою сторону.

— Нет, — я вытянула руку вперёд, — стой, где стоишь и не приближайся. Ты любишь только себя и крутит тебя только от твоих эгоистичных желаний. Всё должно быть по-твоему, все обязаны подчиняться тебе. Ты и нашу дочку тоже под контроль возьмешь, когда она родится? Да?

— Арин, всё не так как ты думаешь.

— А я уже и не знаю, что думать, — жму плечами и чувствую, что комок подступил к самому горлу и мешает дышать. Только бы не расплакаться. — Ничего у нас с тобой не получается. Несмотря на прошедшее время, мою беременность, мы всё так же стоим на месте. Не знаю, что нам делать, но жить я с тобой не хочу. Дело здесь не в Саше или еще в ком-то. Просто не хочу. Я сдаюсь. Правда, — меня вдруг охватило такое давящее бессилие, что даже двигаться нормально не получалось. — Мне тебя не изменить, Герман. Не вытравить из твоей души ревность и страхи. Так больше продолжаться не может, иначе это плохо кончится.

— Понимаю, — тихо отозвался Герман, спрятав руки в карманах домашних штанов. — Я всё прекрасно понимаю и, наверное, ты права. Мы слишком далеко зашли.

— Это тупик. И знаешь, осознавать такое жутко больно, — я быстро вытерла навернувшиеся на глазах слёзы. — Когда ты привязываешься к человеку, когда влюбляешься в него, а всё складывается таким печальным образом, становится адски больно.

— Арин, что я могу сделать для тебя? — голос Германа дрогнул.

— Ничего. Мне совершенно ничего не нужно. Просто оставь в покое, — через силу выдавила я из себя ответ. — Хотя нет. Знаешь, кое-чего я всё-таки хочу, чтобы мы развелись. Тихо-мирно развелись и каждый вернулся в свой мир и прекратил причинять боль, — я развернулась и аккуратно накрыв руками свой живот, поплелась к себе в спальню, глотая слезы и ощущая в себе отравляющую пустоту.

15.

— Я съеду из дома на некоторое время, чтобы… Чтобы и ты, и я немного обдумали ту ситуацию, которая сейчас между нами сложилась, — заявил ранним утром Герман, бесшумно появившись на пороге моей спальни.

За всю ночь я ни разу не сомкнула глаз и, судя по помятому виду Германа и темным кругам, он тоже не баловал себя сегодня сном. Теперь этот человек стоит напротив меня, прячет уставший взгляд и не может найти своим рукам место: то в карманы брюк прячет, то заламывает. Нервничает, причем, кажется, намного больше чем я. Мне тоже нелегко, только вот никаких физических и эмоциональных сил не осталось, чтобы хоть как-то показать свои переживания.

— Хорошо, — получается болезненно равнодушно. — Только вряд ли это что-то изменит между нами.

— Может быть, но сейчас лучше сделать именно так. Дом в полном твоем распоряжении. Водителя оставлю, Евгения и несколько горничных продолжат заниматься своей работой, — голос Германа звучал непривычно неуверенно и как-то безжизненно, будто всё за него говорил робот. — Ты будешь под надежным присмотром.

— А сам-то куда? — устало спросила я, сжимая в руках край одеяла. Только эта незначительная деталь выдавала моё внутренние состояние.

— В охотничьем домике побуду.

Повисла неловкая пауза. Боль была слишком сильной, слишком ощутимой и свежей, чтобы попытаться всё сейчас переиначить. Я не могла видеть Германа и была рада тому, что он принял решение уехать. Нам, действительно, нужно время, иначе в самом деле сойдем с ума.

Герман глянул на меня и показалось, будто он хочет ещё что-то сказать. Такие мелочи всегда интуитивно ощущаешь, но он промолчал, развернулся и просто ушел. Хорошо, что муж сделал именно так. Слова сейчас были как никогда лишние.

В душе всё переворачивалось и бесновалось. Весь день я пробыла в своей комнате и отвергала любое предложение горничной что-нибудь съесть. Обида беспрерывно росла в моей груди и вскоре достигла просто немыслимых масштабов, когда ее уже трудно уместить в себе, когда хочется вскрикнуть, дать хоть какой-то выход для нее, но только вот связки предательски отказывались работать.

Поэтому, чтобы справиться со всем этим, найти хотя бы каплю какого-то утешения я, практически не раздумывая, позвонила матери. Она ответила далеко не сразу.

— Привет, мам, — проговорила я, чувствуя, что вот-вот заплачу. Еще ничего такого не сказала, а слёзы уже душат.

— Привет. Что-то случилось? Я сейчас немного занята, — торопливо проговорила мать, и я сразу же уловила в ее голосе нотки раздражения.

— Что-то вроде того, — тяжелый вздох. — А чем ты занята?

— К нам с отцом гости приехали, сама понимаешь. Нужно проследить, чтобы на столе всё было накрыто, да и в целом, создать хорошую атмосферу уюта, — быстро проговорила мама и начала рассказывать про какие-то рецепты блюд и сколько нынче в супермаркетах стоит красная рыба и достойное шаманское.

— Мам, я, наверное, с Германом разведусь, — выпалила я, тем самым прерывая ее бесконечную и бестолковую речь про фарфоровые тарталетки.

— Что?! — мама даже вскрикнула, из-за чего мне пришлось на секунду отнять от уха телефон, чтобы не оглохнуть. — Арина, что это еще за новости? Какой развод? У вас же скоро ребенок родится.

— Мам, мне с Германом трудно. Я не справляюсь.

— То есть раньше справлялась, а теперь нет? Арина, твой муж очень влиятельный человек и с таким нельзя ссориться. Ну немного повздорили, так что же теперь, сразу нужно разводиться? Знаешь, с таким подходом к жизни, ты ничего не сможешь добиться. Хочешь, чтобы тебя потом за глаза все обсуждали, и никакой мужчина не захотел взять в жёны? Дочка, ты уже давно немаленький ребенок. Какие-то твои капризы Герман допускал, но ты-то должна иметь определенные рамки, границы дозволенного.

— Лучше уж я буду жить одна, чем вот так, — вставила я.

— И опозорить семью?!

Ах да! Как я могла забыть о том, что честь семьи и то, что скажут люди, всегда у мамы стояло в приоритете. Только вот сейчас это неприятно кололо, я бы сказала, даже жгло.

— Нет, не хочу я никого позорить.

— Арина, твоя сестра вон с какой трагедией справилась, а ты здесь устраиваешь драму из нечего. Герман тебя бьет?

— Нет.

— Голодом морит?

— Нет.

— Ребёнка хочет?

— Хочет.

— Вот тогда живи, радуйся и не жалуйся. Таких мужчин, как твой Герман в два счёта женщины хватают и никуда от себя больше не отпускают.

— Мама, я хотела приехать домой на некоторое время.

— Нет. Приедешь, потом назад не захочешь возвращаться и ваш брак окончательно рухнет. Это твоя жизнь, Арина, нужно научиться не искать лёгких путей.

Философская речь матери заставила меня тихо заплакать, но не от умиления, а от чувства собственной ненужности и отчужденности самых родных мне людей.

— Хорошо, — кое-как справившись с эмоциями, ответила я. — Учту твоё напутствие, мама, — звонок был завершен, а на душе как предполагалось вначале, легче совсем не стало.

Последующие несколько дней мало отличались от предыдущих. Еще и погода за окном окончательно ухудшилась. Шёл сильный снег, потом резко начался дождь, превратив дороги в некое серое месиво.

Я старалась держаться бодро, потому что не хотела навредить своей дочери. Никто, кроме меня не позаботиться о ней лучше. Преодолевая абсолютное нежелание есть, я завтракала, обедала и ужинала. Если бы не мое положение, я бы вряд ли даже нос высунула из комнаты. А так, не имею права опускать руки, ведь под моей ответственностью находится жизнь еще не родившегося ребенка.

Единственное, что я перестала делать — заниматься учёбой. Сидя с учебником в руках, я видела буквы, но не замечала слов. Всё как-то смазалось, попало в какую-то вязкую субстанцию, время, словно замедлилось. Нет ничего, кроме тишины и отравляющих мыслей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Я осмотрелась по сторонам, будто впервые видела эту гостиную. Роскошная, комфортабельная, большая, а толку-то от нее? Какой вообще толк от денег, когда твоя жизнь превращается в изощрённый кошмар? И дело здесь не в том, чтобы переложить на кого-то другого ответственность и облегчить себе душу. Просто оказывается, статус и материальное положение никак не влияет на внутреннюю гармонию человека. Ну вышла я замуж за Германа, потому что был контракт, потому что все так женятся, потому что так правильно. А что из этого получилось? Ничего хорошего.

И на душе так тяжело, так неуютно. Осадок увеличился вдвое еще и от того, что мама не поддержала меня в тот момент, когда я больше всего в этом нуждалась. Я была одинока. Абсолютно и беспросветно. Всегда, когда я просматривала ленту своих знакомых из университета в социальной сети, ловила себя на маленьком уколе зависти. Некоторые девочки из моей группы путешествуют во время каникул, другие уже работают, а третьи — встречаются с парнями и выселятся где-нибудь в ночном клубе. И всё у них такое беззаботное, притягательное, радостное. А чего успела добиться я? Разве что, практически стала матерью-одиночкой.

Отложив в сторону внезапно ставший ненавистным учебник, я взяла телефон и открыла список контактов. Герман о себе не давал знать. Еще и Алексея видно нигде не было, наверняка со своим хозяином находится. Какими бы напряженными ни были мои отношения с водителем, но ему довериться можно. Поэтому муж под надёжным присмотром. Но я всё равно беспокоилась.

Может, стоит Герману позвонить? Нет. Пусть сам наконец-то разберется с тем, что у него творится в голове. Я здесь бессильна. Хотелось бы надеяться, что какое-то время жизнь порознь поможет ему во всём разобраться. Я уже собиралась отложить телефон и вернуться к учебнику, но экран внезапно загорелся и заиграла музыка, оповещая о входящем звонке. Это была Настя.

Когда новогодние праздники подошли к концу, и сестра Германа с мужем были вынуждены уехать, я с Настей обменялась контактами. Мне казалось, что это было сделано из банальной вежливости, но видимо, я ошиблась.

— Привет, дорогая, — тут же проговорила Настя, как только я подняла трубку.

— Привет, — мне сковала лёгкая растерянность.

— Я тебя не отвлекаю?

— Нет, ни капли.

— Послушай, я всё уже знаю, — голос женщины стал серьезным и немного печальным.

— Откуда?

— Просто решила позвонить братцу, у меня были к нему некоторые деловые вопросы. Слово за словом, в общем всю правду из него и вытянула. Никогда его таким подавленным не слышала, сразу поняла — что-то не в порядке.