Если бы мне задали подобный гнусный вопрос, я не раздумывая ударил в лицо, вероятно целясь в нос, чтобы сломать его к чертовой матери. Но со стороны такого молодого и пылкого мужчины, как Саша, ничего аналогичного не последовало. Признаться, я даже немного разочаровался. Думал, что подобраться к нему будет гораздо сложней, а оно вот как на деле получилось. Впрочем, чему удивляться? Миром действительно правят деньги.

В силу того, что я уже много лет нахожусь в бизнесе и в этом мире без стратегий, подсчётов, запасных ходов и анализа придется туго, если не сказать невозможно, я привык к долгому и трудному пути, который ведет к необходимому успешному результату. А вот в ситуациях вне работы чаще всего многое разрешается почти сразу, стоит только зеленым купюрам появиться на горизонте. Глядя на этого сопляка, я только сейчас осознал, что слова Арины были правдивы. Такой пустой сосуд вряд ли у нее теперь мог вызвать интерес. Моя жена любит искусство, тянется к глубокому, осмысленному, а не к банальной материальности. Я был непроходимым слепым идиотом.

— Ну так что? — спросил я.

— Какая именно сумма стоит на кону? — теперь голос Ломова приобрел живые нотки, но опасение по-прежнему присутствовало в этих бесстыжих голубых глазах.

— Такая, которой хватит, чтобы несколько раз начать свою жизнь заново, — деловым тоном ответил я.

— В чем подвох? — Саша с прищуром посмотрел на меня.

— Ни в чем, — я пожал плечами. — Просто не хочу тебя видеть рядом с моей женой. Ни сейчас, ни потом.

— Хорошо, я готов пойти на эту сделку.

— Так просто? А как же борьба за свою любовь? Ты ведь так сильно хочешь быть рядом с Ариной.

— Иногда приходится чем-то жертвовать, — философски ответил Ломов и мне до ломоты в суставах пальцев на руках захотелось ударить его. В скулу.

Суть этого порыва не была связана только с Ариной и тем, что этот сопляк сейчас практически продает ее, как это когда-то сделали родители. А в целом Саша вёл себя как кусок дерьма. Ни гордости, ни совести.

— Значит, договорились, — напряженно подытожил я. — Мой водитель передаст тебе деньги, но учти, — я вплотную подошёл к Ломову и ухватил его за шею, — если я увижу тебя, хотя бы в десяти метрах от моей жены, узнаю, что ты снова донимал ее сообщениями, звонками или букетами цветов, я убью тебя, понял? Наплюю на всё и убью, учти я не шучу, ясно? — Саша глядел на меня широко распахнутыми глазами и сдавленно промычал в ответ. — А теперь, пошел вон, — я отпустил сопляка, и он тут же выбежал из дома.

17.

— Ой, она снова толкнулась, — с детским восторгом заявила Настя, осторожно касаясь ладонью моего живота.

— Да, иногда дочка любит поиграться. Пару раз я даже ночью просыпалась из-за того, что она ощутимо толкалась. Но быстро к этому привыкаешь.

— Это чудо — быть мамой, — Настя удобней устроилась на диване и взяла с журнального столика чашку с чаем, который нам недавно приготовила Евгения. — Ты уже думала над тем, как назовёшь дочку?

— Если честно, то нет. За последнее время столько всего произошло, что голова просто кругом идёт. Представляешь, вот даже ни разу серьезно не думала над именем.

— Ничего. Не волнуйся. Когда всё наладится, обязательно этот вопрос разрешится.

Я вздохнула и перевела свой хмурый взгляд на сжатые в замок пальцы. Присутствие и поддержка Насти безусловно бодрили меня, помогали с головой не уйти в мрачные тяжелые мысли, с которыми сейчас стало как-то по-особенному трудно бороться. Но несмотря на всё это, я ни минуты не прекращала думать о своем муже. Но самое странное и, пожалуй, непредсказуемое было то, что я начала по нему сильно скучать.

Днём эта тоска еще не так сильно ощутима. Настя разбавляет мое одиночество, и я непроизвольно как бы переключаюсь со своего внутреннего состояния на окружающий меня мир. Мы много разговаривали. Настя с интересом рассматривала мои работы, она расспрашивала меня про детство, сама рассказывала всякие истории. Но позже, когда на город опускается ночь и я остаюсь одна в своей комнате, мне становится очень тяжело на душе. Кровать кажется какой-то немыслимо большой для меня одной, сразу хочется прижаться к Герману и снова ощутить аромат сигар, которым уже пропиталась его тёплая кожа.

Не то что бы я простила своему мужу все его выпады и выходки, просто то, что он там, а я — здесь, по ночам казалось мне настоящей глупостью. В тот день, когда мы ссорились, я действительно была готова уйти, просто развернуться и уйти, даже вещей никаких не брать с собой, но теперь, когда эмоции немного утихли, прежней решительности к побегу я в себе уже не нашла.

Наверное, это и есть та любовь, вернее, одна из ее граней, которая пробивается даже через боль. По нормальному стоило бы забрать вещи, тихонько уйти, а затем подать на развод. Так сказать, не сошлись характерами. Боже, как же меня бесит эта бездушная, сухая формулировка! Но в определённой степени именно она нам и подходит. Что-то вроде, когда вся душа вытрушена, тебя знобит, но подавать виду, что всё откровенно плохо, не хочется. Вот тогда-то это «не сошлись характером» и приходит на помощь. Безликое, а главное безболезненное словосочетание, к которому люди даже не придерутся и непременно сразу же переведут тему разговора в другое русло.

Но я продолжала лежать в своей кровати, даже не допуская мысли о том, чтобы уйти. Может, со мной что-то не так и меня тянет к мазохизму? Но искать лёгкого пути я категорически не хотела. Проще всего взять и убежать от ответственности, от проблем. А дальше что? Так же уходить, как только начнет назревать новый конфликт? Это несерьезно и неправильно. У ребёнка должна быть полноценная семья и дать ему это могут только родители.

Осознавая всё это, я начала лучше понимать, почему именно скучаю по Герману. Здесь таились не только личные причины, но и вполне объективные. Когда всё это немного расставилось по своим местам, мне стало даже как-то легче. Не то что бы прям совсем, но существенно.

Сон выдался какой-то немного неспокойный, поэтому уже ранним утром я была на ногах. Настя еще спала, и я не собиралась ее будить. Человек и так пренебрёг своим личным временем и приехал сюда ради меня, нужно же ведь иметь совесть. Пусть отдохнет.

Предрассветное небо обещало на сегодняшний день хорошую ясную погоду. Ветер отсутствовал, вселяя какое-то необычное чувство умиротворения. Спустившись на первый этаж, я прошла на кухню, чтобы взять несколько мандарин. Справившись с этой нетрудной задачей, я на редкость довольная и вдохновлённая, собралась вернуться к себе в комнату, чтобы немного поработать.

Вдруг открылась входная дверь, впуская в дом холодный зимний воздух, что практически тут же растаял, едва успев коснуться моих ног. Герман вернулся. Я замерла на месте, чудом не выронив мандарины. Очевидно же было, что рано или поздно мы должны встретиться. Более того, меня больше устраивал именно вариант «рано». Тогда почему меня вдруг охватило такое странное чувство оцепенения? Наверное, я просто совсем иначе представляла нашу встречу и уж точно в моих мыслях она не должна была произойти ранним утром.

Судя по удивлённому взгляду мужа, он тоже не рассчитывал меня застать уже бодрой и готовой к новому дню. Немая сцена как-то неприлично затянулась. Ну и что принято делать в таких случаях? Просто сделать вид, что ничего не произошло? Не получится. Слишком много боли мы вывалили друг на друга, чтобы так просто забыть. Но, пожалуй, в эту самую секунду не стоит сразу вот так рьяно прикасаться к неприятной нам двоим теме.

— Могу разогреть тебе вчерашний ужин, — тихо отозвалась я, банально не зная, что еще, можно сказать.

— Было бы неплохо, — Герман спрятал руки в карманах брюк и несмело улыбнулся. Ему тоже было неловко.

— Хорошо, — я развернулась и вместо того, чтобы уйти в спальню, как планировалось до этого, тихо вернулась на кухню.

Тишина неприятно ударяла по ушам, пока я пыталась собраться с мыслями и разогреть завтрак. И почему я вообще решила за это взяться? Увидел бы кто-то меня стоящей у плиты, расхохотался прямо в лицо. Вроде как непринято хозяйкам дома готовить и вообще ошиваться на кухне, но я никогда не видела в этом ничего дурного. А что? Такое ощущение, будто взяв тарелку в руки, ты этой тарелкой кого-то убьешь. Дурацкие порядки.

Понадобилось несколько минут, чтобы сориентироваться, а потом только дело сдвинулось с мёртвой точки. Пальцы немного подрагивали только от одной мысли, что Герман дома. Ну почему с нами всегда так? Почему не бывает легко? То ли я ненормальна, то ли Зацепин, то ли мы оба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


В общем, пока Евгения еще спала, я немного похозяйничала на ее территории и приготовила достаточно недурной завтрак. Даже самой как-то захотелось, поэтому стол я накрыла на двоих. Серьезного разговора нам всё равно не избежать, да и надо ли бесконечно бегать? Окончательно решим, что и к чему, а затем будем думать, как жить дальше.

Герман вошел на кухню тихо, практически беззвучно, я даже дёрнулась, когда увидела его. Муж переоделся в домашние брюки и футболку. Влажные темные волосы наспех были зачёсаны назад, значит, только из душа вышел.

Напряжение между нами ощутимо возросло. Воздух будто начал накаляться, заряжаться негативной энергией. Кожу словно бы пощипывало от неуютной атмосферы, даже просто молчать получалось с трудом.

Герман сел за стол и сцепил пальцы в замок. Я видела, что его плечи напряжены, буквально натянуты под светлой тканью футболки. Значит тоже ощущает всё то безобразие, что между нами происходит. Я поставила перед мужем тарелку с едой и подала столовые приборы. Нужно просто дышать и желательно делать это как можно спокойней. Вдох-выдох… Вдох-выдох… Кто начнёт первым? Он? Я?

Зацепин взял в руки вилку, повертел ее, затем отложил. Мне в глаза старался не смотреть. Стыдно? По идеи, должно быть. Но как показывает наш совместный опыт, это самое «должно» совсем ничего не предопределяет. Я видела, как строятся отношения моих родителей, как взаимодействуют Алина и Гриша, как Настя общается со своим мужем. На основе всего этого я понимаю, что наши отношения какие-то хронически-болезненные с самого первого дня. И дело здесь не в контракте, нет. Ведь по такой же схеме вышла замуж и Алина, и Настя, и даже моя собственная мать. А такие вот ломающие проблемы только у меня. Нам с Германом и вместе сложно, но порознь тоже невыносимо.

— Знаешь, — начала я, но муж тут же прервал меня, отрицательно мотнув головой.

— Нет. Сейчас говорить должен я… Потому что вина в произошедшем исключительно моя и… Мне за нее нужно отвечать, — голос Германа звучал тихо и очень серьезно.

Из-за перенапряжения, которое буквально омыло собой пространство кухни, я не могла усидеть на одном месте. Встав из-за стола, я начала ходить туда-сюда, бережно обхватив свой живот руками.

— Мне жаль, — продолжил Герман. — Я понимаю, что оправданий моему поступку нет и мне следовало думать головой, прежде чем набрасываться на тебя с обвинениями. Я не хочу тебя терять, не хочу, чтобы мы с тобой расстались. Должен ведь быть какой-то выход… Не знаю, может, мне следует походить к психоаналитику. Или мне просто трудно принять, осознать то, что я теперь не только глава своей фирмы, но и семьи, — с каждым новым словом Герман начинал говорить всё быстрее. — Я ведь знал и вроде бы был готов к женитьбе, сам настаивал на ребенке, а получается я совсем к этому не подготовлен. Совершаю ошибку за ошибкой и в упор не понимаю, почему делаю это. Ведь вроде бы ты беременна, тебе сейчас сложно и эмоционально, и физически… А я, как мужчина, должен тебя поддерживать, оберегать. Но получается так, что ты намного сильней и выносливей меня. Со всем справляешься, а мне… Мне по-прежнему трудно. Как так? Что со мной? — Герман посмотрел на меня, и я замерла на месте. Его взгляд был полон растерянности и чистого, практически детского непонимания.

— Герман, — слова не хотели складываться хотя бы в отчасти осмысленные предложения. Да у меня даже воздух нормально не мог попадать в лёгкие, потому что я почти не дышала, вслушиваясь в звенящую тишину.

— Арин, мне плохо, — задушено признался Герман. — Я просто морально разваливаюсь.

Я отвернулась от него и спрятала лицо в руках. Мне не хотелось плакать, просто так тяжко на душе вдруг стало и укрыться от этой тяжести разве что получается в собственных ладонях. Я помолчала некоторое время, чтобы ответить ну хоть что-нибудь вразумительное. Один вдох, и я разворачиваюсь к Герману лицом. Воздух со свистом вылетает из горла, когда я вижу мужа, стоящего на коленях передо мной. Голова опущена, руки сжаты в кулаки. Эта картина просто обескуражила меня. Такое слишком сильно отпечатается в сознании и вряд ли когда-нибудь вытравится ровно как всё то многое, что случилось с нами прежде.