2.

Оставаться спокойной двадцать четыре часа в сутки, оказалось задачей не такой уж и простой. Особенно она усложнялась из-за Ларисы, которая в своем коротком халатике расхаживала по дому, будто бы уже стала здесь полноправной хозяйкой.

Я ужас как не хотела поддаваться на все эти дешевые провокации, но признаюсь, ревность отлично играла на моих нервах. И откуда она только взялась? Всё было бы куда проще без чувств, без эмоций. Пусть и эта Лариса, и Герман делали что хотели, а я спокойно занималась бы своими делами. Потом бы родила ребенка, что-нибудь предприняла, чтобы остаться с ним или забрать. И весь этот цирк утонул бы в далёком прошлом. Но нет… Так просто не получается.

Я начала ловить себя на мысли, что остро реагирую всякий раз, когда Герман касается этой женщины. Меня это злит. Я ненавижу их двоих. Думаю, у Германа крупные проблемы с самим собой. Он не глупый человек. Тупица банально не сумел бы управлять такой внушительной корпорацией. Но вот в построении личной и семейной жизни мой муж полный ноль. Это звучит грубо, зато справедливо. Единственное, что никак не укладывается в моей голове, так это, зачем Герман устроил показательное шоу с гаремом? Чтобы позлить? Вызвать ревность? Причинить мне боль? Или показать, что он и без меня хорошо живет, не загибается, не мучается бессонницей? С некоторыми пунктами попадание просто стопроцентное. А вот с последним… Тут полная неувязка получается.

Ни черта Герману не хорошо и спокойно. Я часто ночью подхожу к его кабинету. Зачем это делаю? Честное слово, не знаю. Хочу себе что-то доказать? Может быть. Он не спит. Сидит на диване всё в одной и той же позе, курит и сверлит немигающим взглядом какую-то незримую точку в пространстве. Тяжелый вздох вырывается из его горла всякий раз, когда Герман выпускает облако дыма. Ведь страдает. По-своему, но всё-таки страдает. Так зачем же всё это продолжать? Гордец, который не может переломать себя, признаться в собственной глупости и начать нашу жизнь с нуля.

Из всей этой ситуации хорошо только Ларисе. Только понятия не имею, чему она радуется? Тому, что ее просто используют? Или она действительно вообразила, что чуть позже станет женой Германа? В общем, этот беспредел продолжал своё существование. Иногда мне кажется, что было бы лучше сбежать с Сашей и пусть всё горит огнем. Не хотела превращаться в полную дрянь, поэтому сделала иначе, из-за чего теперь покой может только синиться.

Герман сегодня уехал на работу еще рано утром. Погода за окном была неважная, поэтому моя привычная прогулка отменилась. Я расположилась в гостиной и смотрела передачу, посвященную искусству. Сегодня выпуск был про художников-импрессионистов. Евгения приготовила для меня замечательную овсяную кашу с кусочками фруктов, и день уже по умолчанию стал чуточку лучше, чем обычно.

Во время рекламной паузы в гостиную спустилась Лариса, одетая в халат Германа. Я никак не отреагировала на ее появление. Пока еще в этом доме роль хозяйки принадлежит меня и вскакивать каждый раз, когда эта женщина появляется в поле моего зрения, я не собираюсь. Вообще в последнее время я пересмотрела многие свои взгляды на жизнь, поведение. И выражать свои протесты открыто теперь не считала нужным. На данный момент я несу полную ответственность не только за свою жизнь, но и жизнь ребенка, а это означает, что многие свои поступки нужно тщательно обдумывать, прежде чем совершать.

Лариса опустилась в кресло и поджала под себя ноги. Это был наш первый раз, когда мы вот так очутились в рамках одной комнаты на длительное время. Чувствую ее оценивающий взгляд на мне. Вероятно, мысленно прикидывает, могу ли я составить ей конкуренцию. Могу. Хотя бы потому, что обручальное кольцо находится на моем пальце, а не на ее.

— Я всегда знала, что придет момент и Герман женится на тебе, — вдруг заговорила Лариса. — Думала это так, тривиальный брак по расчёту, но вижу, Зацепина сильно на тебе заклинило. Только не могу понять, почему?

— А если узнаешь, это что-то для тебя изменит? — совершенно спокойно ответила я вопросом на вопрос.

— Возможно. Я его расположения добивалась очень долго, а ты вот так запросто. Еще и ребеночка по-быстрому заделала.

— Завидуешь?

— Нет. Я своей свободой дорожу, мне дети вот вообще никак не нужны и брак тоже.

Мне вдруг стало смешно, но я сдержалась и только кратко улыбнулась.

— Если бы ты ценила свою свободу, то здесь тебя бы не было. Где свобода, там и гордость, но у тебя отсутствует и то и другое. И знаешь, мне тебя даже жаль.

Лариса много чего хотела мне сказать, это было заметно, но она сдержалась. Просто выдохнула, поджала губы и ушла. Мне ее мотивы неизвестны, непонятны, но сам факт пребывания этой особы здесь, наталкивал на некоторые подозрения. Реклама закончился, и я продолжила смотреть передачу.

Вечером, уже готовясь ко сну, я стояла перед зеркалом и рассматривала себя с разных сторон. Живот давно стал заметен, но я как-то быстро привыкла к этому, даже внимания не заострила. Прежде мне казалось, что беременность — это не самый счастливый период в жизни женщины. В смысле, постоянная тошнота, поясницу ломит, отекшие ноги и эта извращенная избирательность в еде. Похоже, большинство из этого списка сильно преувеличено. Или мне просто крупно повезло, а может, всё еще впереди.

Я не прибавила в весе настолько, чтобы возненавидеть свою внешность. Мне наоборот кажется, что теперь я стала более женственной и мои острые коленки, и выпирающие ключицы сейчас выглядят не так удручающе. Бледность на щеках сменилась здоровым румянцем. Странно осознавать, что все эти изменения, которые мне действительно нравятся, принёс Герман. Мы могли бы стать семьей, настоящей. Не сразу, сквозь причинённую боль, но что-то подсказывало мне, что это возможно… Было… Когда-то…

Сейчас смотря с оглядкой на то, что я натворила, и что натворил Герман, напрашивается только один вывод — мы два беспросветных идиота. Ну почему, чтобы осознать свои ошибки, нужно всё разобрать по кирпичикам и оказаться на краю? Хотя, пожалуй, мой муж всё еще многого не понял или понял, но не хочет, признаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Осторожно проведя ладошкой по своему животу, я улыбнулась и присела за туалетный столик, чтобы распустить волосы. Стараюсь гнать от себя всякие плохие мысли, сейчас они как никогда раньше очень вредны. Но, черт побери! Арина, во что превратилась твоя жизнь? Как-то Герман сказал, что он любит меня намного больше, чем кто-либо. От этих слов даже сейчас как-то противно и горько. Любит… И это его любовь? Приводит в дом любовницу и ради чего, чтобы показать свою эту пресловутую любовь? Смешно! Только вот вместо улыбки, одни слезы.

Закончив с волосами, я выключила свет и легла спать. Бессонницей я не страдала, поэтому уснула практически сразу же, но ненадолго. Всё было хорошо. Тихо и спокойно, но какое-то странное чувство заставило меня открыть глаза. Я прислушалась к ощущениям своего тела, но с ним всё было в порядке. Взбив подушку, я перевернулась на бок и увидела Германа. Он сидел на моем пуфе в брюках и полу расстёгнутой белой рубашке. Свет уличных фонарей освещал лицо мужа лишь наполовину.

— Что? — я привстала, — что ты здесь делаешь?

— Сижу, — тихо отвечает Герман.

— Почему? — я нахмурилась.

— Не могу уснуть.

— Так иди к Ларисе, думаю, она сумеет тебе помочь.

Герман едва заметно улыбнулся, но эта улыбка была вымученной. Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно.

— Зачем ты сюда пришел? — я села и укуталась в одеяло.

— Я часто прихожу, когда ты спишь, — не отводя взгляда от окна, ответил Герман. — Прости, что разбудил. Я вроде бы вёл себя тихо.

— Зачем ты это делаешь? — спокойно спросила я без какого-либо упрёка. Просто действительно хотелось знать правду, потому что я совсем запуталась: в нас, наших отношениях, в самой себе.

— Спать не могу. Только рядом с тобой как-то всегда спокойно. А так… Одна сплошная бессонница, — Герман перевел свой уставший взгляд снова на меня. Было видно, что он не симулирует, не пытается вызвать жалость.

— У нас могло всё бы иначе.

— Ты не захотела.

— Ты не позволил.

— А в этом есть смысл?

— Был.

Герман опустил голову и спрятал лицо в руках. Он мучился, причем не меньше, чем я, но эта его проклятая гордость…

— Я люблю тебя, — вдруг произнес муж. — Всё еще люблю и… Ненавижу себя за то, что делаю. Не знаю, что со мной происходит. Может, я с ума сошел? Иначе объяснить это крайне паршивое поведение я не могу. Понимаю, что ты меня никогда не полюбишь. Понимаю, что ты этого Сашу обожаешь, и по-хорошему было бы просто тебя отпустить, но я не могу, — Герман смотрит на меня, глаза блестят от злых слез, челюсти плотно сжаты. — Всё пытался понять, чем я хуже этого гонщика? Не такой уж и молодой, пытаюсь всё контролировать. Умом, — он приставил указательный палец к виску, — я осознаю, а вот сердцем, — пальцем переместился к груди, — полный разлад.

— Я ведь не ушла от тебя, — я подползла к изножью кровати. — Был ведь шанс, но я им не воспользовалась, пойми это, наконец. Я вынашиваю твоего ребенка, хотя тоже могла сделать иначе. Ты несправедлив к себе и вместе с тем, ко мне. Неужели ты думаешь, что я променяю ребенка на Сашу? Да, я влюблена в него, но уж точно не потеряла голову, хотя была на грани.

— Совсем недавно тебе этот ребенок был как кость в горле.

— Но уж точно не сейчас. Я виновата во многом перед тобой и… Знаешь… Я прошу за это у тебя прощения. Понимаю, что тебе тоже нелегко пришлось со мной. Но вместе мы могли бы всё исправить.

— Я тоже виноват не меньше, а где-то даже и больше, — Герман поддался вперед, наши лица теперь находились в считаных миллиметрах друг от друга. — Я ведь Ларису привел только потому, что хотел вызвать у тебя ревность. У нас ничего не было. Клянусь.

— Нельзя играть людьми, Герман, — я осторожно коснулась кончиками пальцев его подбородка. — Это неправильно и нечестно по отношению ко мне и Ларисе. Ты ведь взрослый человек и должен это понимать.

— Когда любишь, мозги почему-то имеют способность отключаться, — он невесело улыбнулся. — Арина, я такой идиот, — Герман прикрыл глаза, наслаждаясь моими несмелыми прикосновениями.

— Иди сюда, — я взяла его за руку и привлекла к себе. Он лег рядом. — И давно ты нормально не спишь?

— С того момента, как ударил тебя тогда при всех, — Герман тяжело вздохнул и закрыл глаза. От него так приятно пахло табаком дорогих сигар. С недавних времен мне до жути нравится этот аромат.

— Тебе нужно отдохнуть, — я помогла Герману снять рубашку.

— Я не заслуживаю тебя, — муж перевернулся на бок и подложил одну руку под голову.

— Скажешь тоже, — я убрала спутанную прядь волос с его лба. — Спи.

— Можно? — осторожно спросил Герман, несмело касаясь ладонью моего живота.

— Этого я тебе уж точно запретить никак не могу.

Муж сонно улыбнулся и вскоре уснул, ну а я вслед за ним. Странная ночь. Странный разговор. Странные мы.

3.

Это утро было одним из тех, когда ты неторопливо просыпаешься, наслаждаешься этим пробуждением и понимаешь, что всё хорошо. Просто. Всё. Хорошо. Я всё еще смутно осознавала то, что я и Герман наконец-то сумели нормально поговорить. Даже как-то не верилось. И пусть многие моменты еще не решены окончательно, но, кажется, мы сделали огромный и самый существенный прорыв за всё то время, что находимся в браке.

Я потянулась в кровати, окончательно просыпаясь, но пошарив рукой, ничего кроме холодной простыни не нашла. Конечно, я ожидала совсем другого, но пришлось быстро успокоиться тем, что Герман редко позволяет себе спать допоздна. Его работа не терпит лени и послаблений. Вообще с таким жестким графиком трудно оставаться человеком, тут нужно быть киборгом, не иначе. Собственно, наверное, поэтому Герману и трудно находить ту тонкую грань, где заканчивается работа и начинается личная жизнь.

Поднявшись на ноги, я выглянула в окно — ясное небо с пушистыми белыми облаками. В такое удачное время, когда природного света достаточно много, лучше всего делать какие-нибудь красивые фотографии и писать картины. Внутри меня всё, будто бы забурлило и руки тут же зачесались в желании немедленно начать работать. Но для начала нужно позавтракать, так как распорядок дня еще никто не отменял.

Я вышла из спальни, спустилась на первый этаж и практически прошла мимо кабинета Германа, но в последний момент почему-то остановилась. Дверь была приоткрыта и периферийным зрением я уловила какое-то движение. Первая мысль, которая пришла ко мне в голову, оказалась уж очень неприятной и даже в какой-то мере жестокой. Нет. Герман бы так не поступил со мной. Он, конечно, имеет какие-то проблемы с самим собой, но не настолько, чтобы заниматься сексом с Ларисой прямо в кабинете, куда в любой момент кто-то может войти, в том числе и я.