— Мне тут на днях твои родители звонили, — осторожно начал Герман после того, как пауза между нами неприлично затянулась. — Говорят, что хотели бы тебя и внучку увидеть.

— Нет, не хочу, — я поджала губы и нахмурилась, вспоминая маму и папу, а вместе с ними еще и Алину. — Не сейчас, — чуть мягче добавила я в конце.

— Понимаю, просто хотел тебе сказать об этом.

— Спасибо, но вряд ли я захочу с ними увидеться в ближайшее время, — я немного помолчала. — Наверное, это ужасно с моей стороны, да?

— Нет. Ты имеешь полное право поступать так, как считаешь нужным. Я тебя за это ругать или осуждать не стану. У тебя с родителями немного натянутые отношения и, наверное, лучше пока свести ваше общение к минимуму. Как захочешь с ними увидеться, так и сделаешь это.

— Может быть, после выписки.

— Вот и хорошо, — Герман улыбнулся. — Прости, но сегодня мне нужно уйти пораньше. Я уже и так скопил столько работы, что теперь с ней еще попробуй разобраться. А ты ложись и отдыхай. Я, как обычно, завтра утром приеду. Может быть, тебе что-нибудь привезти?

— Если можно, я бы очень хотела булочек с апельсиновой начинкой, которые Евгения печет.

— Хорошо, организуем, — Герман на прощание поцеловал меня и ушел.

Твердо решив не мучать себя напрасными страхами, я еще немного пободрствовала, проверила на телефоне почту, убила время в какой-то дурацкой игре с разноцветными шариками и легла спать.

Конечно, то состояние, в котором я находилась, трудно было назвать нормальным сном. Мало того, что любое резкое и неосторожное движение отдавалось тянущей болью внизу живота и пояснице, так еще в голову лезли всякие неприятные мысли. Вроде бы и получалось задремать на несколько минут, но различные неясные кошмары, связанные с дочерью, заставляли меня тут же проснуться.

Я понимала, что нельзя себя так изводить, но разве можно приказать страху отступить? У меня не получалось хладнокровно принимать всю эту ситуацию и просто тихо ожидать, когда всё закончится. Но именно в этом и заключалась вся моя проблема, я ничего не могла сделать, кроме того, что ждать.

Позже, уже когда давно перевалило за полночь, кто-то ходил туда-сюда по коридору, из-за чего я тоже в конце концов так и не смогла нормально заснуть. Домой хотелось просто невероятно, но приходилось убеждать себя, практически ломать, чтобы быть сильной.

Ближе к утру я всё-таки сумела немного поспать, но всё равно умудрилась встать пораньше, так как скоро должна была прийти медсестра с Викой для кормления. Время шло, но никто не спешил приходить. Я старалась мысленно считать до десяти и на каждый раз делать вдох, а затем медленный выдох. Что-то было не так, я это сердцем почувствовала. Дело здесь не в беспочвенных страхах, нет. Эту гадость я могла хорошо отличить от настоящего ощущения неестественности, что вдруг окружила меня, окутала, будто ядовитые пары опиума. Но по какой-то неизвестной причине, все молчали и не желали ставить в известность.

Превозмогая несущественную, но всё же ощутимую боль внизу живота и пояснице, я обула тапки и осторожно вышла из палаты. В коридоре ощущалась какое-то непонятное лихорадочное оживление. Я никого здесь не знала, кроме моей медсестры и акушера. У меня была отдельная палата, что автоматически исключало любое соседство с новоиспеченными матерями. Если честно, то я сейчас жутко пожалела о том, что нахожусь одна. Видимо, ощущение моей отдаленности от всеобщего мира еще долго будет меня преследовать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Вдруг показалась моя медсестра. Она выглядела очень напуганной и бледной. Худенькая хрупкая женщина лет тридцати с миловидным личиком и большими карими глазами, что сейчас были красными, будто от слёз. Тревога буквально завопила внутри меня и застучала молоточками в висках.

— Что-то случилось? — дрогнувшим голосом спросила я, перехватив медсестру за локоть.

Она глянула на меня так, будто я была ее самым большим кошмаром. Меня всю передёрнуло, а мороз гуляющий вдоль позвоночника, неожиданно превратился в острые осколки и впился в грудь.

— Где моя дочь? — мой голос прозвучал угрожающе, хотя я совсем этого не хотела.

— Я ни в чем не виновата, — медсестра всхлипнула, резко высвободилась и куда-то убежала.

То, что творилось у меня в душе трудно было описать словами. Такая гремучая смесь из злости и паники заставляла забыть о том, что я еще не могу легко перебирать ногами и вообще быстро передвигаться. Но сейчас мое физическое состояние меня беспокоило меньше всего. Всё мое внимание сконцентрировалось на том, чтобы получить хотя бы один внятный ответ. Весь внешний мир на какую-то долю секунды прекратил для меня существовать. Я просто шла вперед, желая поскорей покинуть пределы коридора и оказаться в холле.

Когда я достигла своей цели, то тут же замерла, увидев Германа. Он кричал как сумасшедший на докторов, акушеров и медсестёр, даже на пожилую уборщицу, которая явно так не кстати оказалась в центре чужих неприятностей. Герман буквально весь трясся от неконтролируемой злости, а я просто стояла, будто ногами в пол вросла и слова понять не могла.

— Герман? — тихо позвала я, словно кто-то сжал мне горло и громче сказать уже совсем не получалось.

Муж перевел на меня свой сердитый взгляд и на несколько секунд застыл на месте. Да почему все так по-дурацки реагируют на меня? Я видела, будто в замедленной съемке, как гнев в потемневших глазах Германа растаял, уступая место растерянности, страху и такому необъяснимому чувству, будто муж взглядом говорил мне, что ему жаль, что он не специально подвел нас.

— Где Вика? — уже громче спросила я и сделала шаг вперед. Герман тут же подошел ко мне, обнял, словно боясь, что я могу сейчас вот-вот упасть или взорваться. — Что происходит? Я ничего не понимаю. Все так суетятся…

— Не волнуйся, — голос Германа абсолютно не вселял чувство покоя.

— Нет! — я сорвался на крик потому что не хотела ни секунды больше оставаться в стороне от происходившего. Страх жалил меня, и я боялась услышать правду, но эмоции быстро оказались на пике, чтобы я могла говорить спокойно. — Почему ты сейчас такой? Где Вика? Ответь немедленно!

— Всё будет хорошо. Я понимаю, это трудно, но ты должна успокоиться.

— Ответь на вопрос, — сквозь зубы прошипела я.

— Арина…

— Герман! — я хлопнула его по плечу, но едва ли мужу от этого стало больней.

— Мои люди уже активно работают. Я пытаюсь взять ситуацию под контроль, — быстро заговорил Герман, а меня не оставляло обжигающее ощущение, что он пытается хотя бы за те несколько секунд, что я предоставила ему, подготовить меня к неминуемой правде. — Вику украли, — на выдохе всё-таки проговорил Герман.

Я отпрянула от него, уперла ладони ему в грудь и заглянула в глаза.

— Как? Как украли? — в голове, словно в вихре закружились мысли.

— Вот так. Мне позвонили из больницы буквально час назад. Я примчался. Сейчас прибудет полиция.

Герман еще что-то говорил, но я снова перестала его слышать. Слёзы моментально обожгли глаза, я часто заморгала.

— Этого не может быть, — одними губами прошептала я.

— Мы не хотели тебе говорить, чтобы ты не волновалась.

— Не волновалась?! — меня передёрнуло. — Это шутка такая?! Где моя дочь?! Кто это сделал?! Почему допустили такое?! — я закричала как ненормальная, давясь слезами и всхлипами.

— Тише-тише, — Герман попытался обхватить меня руками, но я не далась.

Меня, будто кипятком окатили и создалось такое впечатление, словно вся Вселенная была против того, чтобы я чувствовала себя счастливой. Хотелось драть на себе волосы и проклинать за то, что я даже собственного ребенка уберечь не смогла.

— Прошу, успокойся, — Герман всё-таки заключил меня в кольцо своих рук, и кто-то внезапно вколол мне что-то в плечо.

Реальность почти сразу поплыла, но уже не от слёз, а от успокоительного, что быстро побежало по моим венам.

23.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу в палате. Снова видеть этот белоснежный потолок и стены светло-персикового цвета было просто невыносимо, тошно. Голова гудела, а в теле царила такая неприятная и отравляющая слабость, что создавалось впечатление, будто я вообще не живу, даже не существую. Во рту сухо и, кажется, губы сильно потрескались. Я приподнялась на локтях и увидела мать. Она сидела на стуле рядом с моей кроватью и, судя по всему, дремала.

— Мам? — тихо позвала я ее и голос мой прозвучал хрипловато, будто до этого мне пришлось выкурить целую пачку сигарет. Глупость какая-то! Я ведь никогда в жизни не курила.

— Солнышко, — сонно отозвалась мама, протерев глаза. — Ты уже проснулась?

— Мама, — мой голос сорвался. Я спрятала лицо в руках и заплакала.

— Не надо, моя хорошая. Всё обязательно образуется, — мать подсела ближе и обняла меня.

— За что мне это? — сквозь всхлипы спрашивала я саму себя. — Почему именно я?

— Пожалуйста, не плачь. Арина, девочка моя, — мама поцеловала меня в макушку и обняла еще крепче.

Это был первый раз, когда она проявила ко мне такую неприкрытую нежность и заботу. Я чувствовала себя странно и совершенно разбито. Меня сломали. Просто сломали пополам, как сухую ветку и бросили в костёр.

— Что происходит? Почему всё так ужасно? — я еще что-то говорила, но что именно, не помню.

— Арина, тебе вкололи успокоительное, — проговорила мама, заглянув в мои заплаканные глаза. — Сейчас уже вечер. Герман и полиция делают всё, чтобы узнать, кто украл нашу Вику. Известно только то, что пропала еще и медсестра. А раз так, то тот, кто всё это совершил знал, что наша девочка болеет. Может, они работали вместе с этой медсестрой, а, возможно, и ее тоже похитили.

— Кому понадобился мой ребенок? Это всего лишь ребенок! Он ведь никому ничего плохого не сделал! — я просто рыдала и захлёбывалась слезами, жмурясь от саднящей боли в горле.

— Не знаю, но, к несчастью, кому-то наша маленькая понадобилась, — мама нежно гладила меня по спине, пока я как слепой котенок тыкалась ей носом в плечо, ища тепло, поддержку, а самое главное — надежду. — Уверена, что кто-то просто хочет надавить на нас, хочет манипулировать нами. Но я уверена, что Герман всё это так просто не оставит и злоумышленник получит по заслугам.

Мне было адски плохо оттого, что я хотела помочь своему ребенку, но не знала, как, да и вряд ли сейчас от меня могло что-то зависеть.

Через некоторое время в палату зашёл Герман. Мне показалось, что за тот небольшой промежуток времени, который я провела в принудительном сне, он постарел лет на пять точно.

— Собирайся, ты немедленно возвращаешься домой, — сердитым тоном заявил муж. — Нечего здесь делать. Дома ты будешь в безопасности.

Я даже рта не успела открыть, как Герман уже ушел. Создалось ложное впечатление, будто бы он злится на меня.

— Ему очень тяжело, — тихо проговорила мама. — Ничего утешающего сказать тебе не может, вот и срывается.

Дом встретил меня угрюмым молчанием и колючей тишиной. Я чувствовала внутри себя пустоту. Мама решила остаться со мной, пока Герман и отец пытались хоть что-то сделать, как-нибудь повлиять на ситуацию. Если бы всё не было таким чудовищным, я непременно задалась вопросом, а почему мама внезапно стала так добра ко мне? Но сейчас всё это настолько неважно и ничтожно, что я просто принимала ее присутствие и поддержку.

Мы расположились в гостиной, чтобы быть поближе к домашнему телефону. Мама выложила на стол мой и свой мобильник. Всё казалось, что вот-вот и нам позвонят, чтобы сообщать хорошую новость. Но тишина в доме по-прежнему оставалась нерушимой. Я ощущала ее тяжесть каждой клеточкой своего тела, она будто неподъемным грузом лежала на мне и с каждой новой минутой сдавливала всё сильней.

Пальцы заламывались сами собой и сидеть просто без движения уже не получалось. Я кусала губы, пыталась нормально усесться, но ничего не получалось. Казалось, что сейчас мои натянутые нервы вот-вот порвутся как струны и я, либо умру, либо вообще перестану анализировать реальность.

Мама тоже нервничала и не могла найти место своим рукам, теребя край пледа, что лежал на диване, то перебирая стопку журналов по бизнесу, которую, видимо, Герман не убрал еще с того времени, когда меня отвезли в больницу.

— Мама, я так больше не могу, — возбужденно проговорила я, когда стрелка часов показала полночь. — Нужно что-то делать.

— Дочка, что мы сделаем? Мы просто должны набраться терпения и не терять надежду.

Я хотела возразить и вряд ли бы это получилось в вежливой форме, потому что меня уже трясло, потому что это бездействие сжигало меня изнутри, потому что речь идет о моем ребенке, черт побери! И сейчас я могла только догадываться, где она и всё ли с ней в порядке. Меня просто переполняло желание достать из-под земли того, кто это сделал и удушить собственными руками.