— А почему здесь никого нет? — я осторожно подошла к самой кромке прозрачной воды.

— Этот берег мой, — ответил Герман. — Здесь рыбы немеряно, много браконьеров развелось из-за этого. Раньше сетками улов увозили. Теперь я взял под контроль ситуацию.

— Но река большая, браконьеры могут ловить и в другой точке.

— Могут, но это не означает, что им нужно всё позволять.

— Справедливо. А сам? Ты ведь здесь рыбачил.

— На удочку, — уточняет Герман. — Рыбины две-три, но никак не десятками и сотнями.

— Ну, может, браконьерам жить не на что, вот они и занимаются незаконным промыслом.

— Арин, в городе работы сколько пожелаешь. Только у меня в компании достаточно вакансий. Но там работать надо, систематически отчитываться перед начальством, налоги платить, в конце концов. А здесь ты сам себе хозяин. Сколько рыбы словил — всё твое. Так что, не стоит таких людей защищать.

Я ничего не ответила. Герман в этом вопросе разбирался куда лучше меня, поэтому наш спор — бессмыслен.

— Надо будет приехать сюда летом.

— Почему именно сюда? Мы можем поехать к морю, на какие-нибудь острова, где растут кокосы и всякие экзотические фрукты. Или, к примеру, культурно обогатиться и отправиться на экскурсии к пирамидам или еще куда-нибудь.

— Это всё замечательно, — я достала шоколадку, отломала себе кусочек и еще кусочек протянула Герману. — Но мне бы хотелось, чтобы наш ребенок сначала узнал обо всей прелести родной природы, а потом уже можно отправиться изучать экзотику.

— Мне нравятся твои мысли, — Герман съел шоколадку и подошел ближе, чтобы обнять.

Мы долго вот так просто стояли, любовались рекой и впечатляющими лесными холмами, что раскинулись на противоположном берегу. Наслаждаясь одной шоколадкой на двоих и теплом друг друга, мне никакие острова и пальмы не нужны были. Я люблю тишину, люблю умиротворение. Есть во всём этот что-то неподдельное и красивое.

Когда мы вернулись домой, Герман усадил меня на диван, включил телевизор, а сам ушел на кухню. Я хотела помочь, но муж отказался. Листая бездумно каналы, ничего путного найти никак не получалось. Глупые постановочные шоу, предсказуемые сериалы и реклама на любой вкус и цвет. Я уже хотела выключить телевизор, но случайно нашла спортивный канал. Шли гонки и вдруг мелькнуло знакомое лицо. Саша. Это был он.

В груди что-то ёкнуло, но не так сильно и не так неуправляемо, как это случалось прежде, когда я смотрела любое шоу, передачу, новости, связанные с гонками. Сейчас я понемногу начала понимать, почему мне нравился Саша и почему я себе так упорно вкладывала в голову, что люблю его. Ответ оказался банально прост, и я это осознала, после разговора с Германом.

Саша был единственным моим самостоятельным выбором. Мне никто его не навязал не приказал любить, общаться. Впервые за всю свою жизнь я сделала именно то, что хотела. Я хотела, а не кто-то желал это за меня. Поэтому я подсознательно так быстро и опрометчиво привязалась к Ломову. Дело здесь не в любви с первого взгляда или симпатии. Всё это я уже придумала себе позже. Просто он оказался объектом моих решений, моей первой самостоятельности. Конечно, такой мой выбор не увенчался ничем хорошим. Но если бы я действительно любила этого человека, то вряд ли отказала ему и давно уже уехала с ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Как странно всё-таки получается… Всё меняется, нет ничего стабильного и вечного. Сейчас я бы вообще отказалась что-либо иметь общего с Сашей. Да и вообще хорошо, что его нет в городе и он работает в другой стране. Всё же, что не делается, то к лучшему.

— Ужин скоро будет готов, — объявил Герман, выходя из кухни.

Я тут же выключила телевизор, но муж всё равно успел заметить, что именно шло. Глупо как-то получилось. Герман нахмурился, но всего лишь на секунду, затем его лицо снова прояснилось.

— Хорошо, — я отбросила пульт на диван и встала. — Идем, всё равно смотреть нечего, лучше тебе помогу.

Остаток наших выходных прошел замечательно. Я действительно отдохнула, да и Герман тоже. Впервые он не носился с телефоном и кипой различных бумаг, никого не отчитывал, не ругался. И он, и я просто наслаждались уходящей осенью, ароматным какао и одним теплым пледом на двоих, сидя на террасе, вслушиваясь в размеренный шум природы.

Герман рассказывал мне о своей жизни, подливая новую порцию еще совсем горячего какао и кутая мои ноги в страхе, что я могу непременно замёрзнуть. Я слушала своего мужа с огромным интересом, как если бы маленькому ребенку рассказывали жутко увлекательные сказки. Но они действительно были таковыми, даже если разговор касался просто работы.

Домой мы возвращались в поднесенном настроении. Я себя чувствовала на редкость великолепно и вдохновленно. Всё-таки замечательно, что Герман решил устроить такие простые, но уютные выходные. В самом закутке своих мыслей там, куда никто не сможет пробраться, я тайком искренне радовалась, что между мной и Германом всё начало налаживаться.

Но покой и безмятежность закончились ровно в тот момент, когда мы переступили порог дома. Горничная рассказала, что мне звонила Алина, а после нее и мама несколько раз. Что-то стряслось, но что именно никто не сказал. Я тут же, не теряя времени позвонила маме, испугавшись, что могло случиться что-то серьезное.

— Алина потеряла ребенка, — вот, что я услышала после череды мерных гудков.

— Как? — единственное, что получилось выдавить из себя.

Мама вкратце всё рассказала. Беременность сестры проходила трудновато, затем всё вроде бы стабилизировалось, но ненадолго. Вчера вечером случилась эта страшная трагедия. Такая новость стала для меня слишком огромным потрясением, ведь я и сама готовилась стать матерью.

После недолгого, но достаточно эмоционального разговора я не могла найти себе места. Герман был у себя в кабинете и вел деловой разговор по скайпу. Поэтому со своими мыслями я пыталась разобраться сама. Я настолько ушла в себя, что даже не заметила появления Германа на пороге нашей спальни.

— Что с тобой? — он присел рядом и опустил руки мне на плечи. — Ты напряжена.

— Алина ребенка потеряла, — тихо ответила я с такой интонацией, будто бы это случилось со мной.

— Она тебе позвонила? — после приличной паузы спросил Герман.

— Да, но я разговаривала с мамой.

— Понятно, — на выдохе ответил Герман и тон его голоса уже указал на его недовольство.

— Нужно ее навестить, — продолжила я.

— Нет, — резко отрезал Герман.

— Почему? — я повернулась и столкнулась с суровым взглядом темных глаз.

— О чем вообще думала твоя мать, оглашая тебе такие новости? — Герман поднялся на ноги и спрятал руки в карманах брюк. — У них там всё в порядке с головой? Ладно уж Алина, но мать… Какого черта она рассказывает такие вещи? Мне не надо, чтобы с тобой и нашим ребенком случилось что-то подобное. Тем более, когда речь зашла про выкидыш.

— Успокойся, пожалуйста. Почему ты так заводишься?

— Потому что ты вся бледная, на тебе лица нет. Вряд ли это ребенку пойдет на пользу. Ты не должна волноваться, не должна переживать. И почему это я тебе объясняю, а не твоя мать? — Герман отошел к окну.

— Да что ты к моей матери прицепился? Это я ей позвонила, чтобы узнать. Алине сейчас нелегко, и я хочу ее подержать.

— После того, что ты мне рассказала про свою жизнь, я пересмотрел некоторые взгляды на твоих родителей. Хотя я и так видел, что материальное положение для них превыше собственной дочери.

— Я с тобой поделилась не для того, чтобы ты меня этим упрекал. Своим поведением ты заставляешь меня нервничать гораздо больше, если что. Я всё равно бы узнала. Не от матери, так от Алины.

— Мать могла бы ничего не говорить, — упрямо продолжал гнуть свою линию Герман. — Тебе там делать нечего, я всё сказал.

— Зачем же ты рушишь то немногое, что между нами только-только начало появляться? — я впилась в широкую спину мужа хмурым взглядом.

— Я не рушу, а защищаю. Пока что тебе не следует ездить к Алине, чтобы лишний раз не нервничать. На этом препирания окончены.

6.

Хотелось мне того или нет, но я была вынуждена принять сторону своего мужа. Он был прав, говоря о том, что нервничать мне никак нельзя. Да я и сама это прекрасно понимала, ведь неважно какой срок — маленький или большой, негативные эмоции в принципе мне противопоказаны. Но пусть я и осталась дома, а тревога всё равно никуда не делась.

Я беспокоилась за Алину, ее душевное состояние. В конце концов, она не была мне чужим человеком, а то, что сестра потеряла ребенка, может понять лишь та женщина, которая сама является матерью или только готовится к этой нелёгкой роли. Я живо помнила тот день, когда Алина узнала о том, что беременна. Гриша был счастлив, она тоже. А теперь всё разрушилось и обернулось в противоположную сторону. Не знаю, смогла бы я справиться с такой утратой. Даже на секунду подумать об этом было до жути страшно и больно.

Разрывать ту тонкую ниточку, что только-только возникла между мной и Германом, я не хотела. Но не поддержать сестру, я никак не могла. Тот факт, что она мне звонила, наверняка в надежде получить от меня поддержку, заставлял меня чувствовать себя плохой родственницей. Для чего еще нужна семья, как не в самый трудный момент протянуть руку помощи? Если не родные люди это сделают, то кто тогда?

Герман, как обычно, рано утром уехал на работу. Я не собиралась за его спиной ехать к Алине, тем более, что вездесущий Алексей всё равно бы помешал этой крайне глупой затеи осуществиться. После завтрака я села за мольберт и попутно взяла с собой мобильник. Несколько минут телефонного разговора не навредят мне.

Собравшись с силами, я позвонила сестре. Она долго не отвечала, и я уже решила, что вряд ли это произойдет. Но в последний момент Алина всё-таки подняла трубку и тихим, лишенным всяких эмоций голосом произнесла:

— Привет.

— Здравствуй, солнце, — я взяла в свободную руку кисть, чтобы хоть чем-то занять себя. — Как ты? — осторожно спрашиваю, хотя сам вопрос звучит крайне убого. Как? Как? Ну, очевидно же, что Алине сейчас плохо.

— Ужасно, — она тяжело вздохнула и рвано всхлипнула.

— Мне очень жаль. Я бы очень сильно хотела тебя помочь, но не знаю, как.

— Пожалуйста, не нужно, — голос Алины сорвался, и она расплакалась. Уж очень мерзко и больно осознавать то, что ты бессильна перед горем родного человека.

— Прости-прости, — пролепетала я, сильней сжимая в руке телефон. — Я не должна была тебе всего этого говорить. Просто… Просто не знаю, как стоит себя правильно вести. Господи, что я несу?

— Всё хорошо, — чуть-чуть успокоившись, выдавила из себя сестра. — Правда. Я ценю то, что ты мне позвонила.

— Ты хотя бы дома?

— Да, уже да.

— Гриша с тобой?

— Конечно. Ни на шаг от меня теперь не отходит.

— Хорошо, это сейчас самое главное. Вам нужно поддерживать друг друга.

— Он у меня замечательный, — я слышала и чувствовала, что Алина находилась на грани. Она всегда была человеком стойким и то, что сейчас в такой ужасный момент ей удается хотя бы на пару минут взять себя в руки, уже говорит о многом.

— Если тебе потребуется хоть какая-нибудь помощь, обязательно звони мне, слышишь? Я и Герман всегда вам поможем, только не стесняйся и говори, хорошо?

— Конечно, спасибо, Арин. Спасибо за то, что позвонила. Мне нужно идти, позже созвонимся.

— Хорошо. Отдыхай, дорогая. Я люблю тебя.

Я не стала напирать на сестру, понимая, что ей сейчас совсем не до длинных и бестолковых разговоров. Главное, что мне удалось ей сказать, что она не одна и рядом с ней есть те люди, которые всегда готовы прийти на помощь.

Пусть наш разговор и не был долгим, но быстро и легко абстрагироваться от него у меня не получилось. Дело здесь было не в беременности, гормонах и скачках в настроении. Я сама по себе многие вещи и ситуации принимаю слишком близко к сердцу. Работать нормально не получалось из-за проблемы с Алиной. Понимаю, что перемалывать в мыслях одно и то же — не выход, только себе хуже сделаю, но переключить внимание на что-нибудь другое не получалось.

Я не хотела ничего говорить Герману по поводу своего звонка сестре, но неожиданно разболевшаяся голова всё испортила. Вроде бы ничего особенного в этом нет, но голова болела настолько сильно, что перед глазами начали мелькать и пульсировать белые пятна. О работе над картиной, конечно же, можно было смело забыть. Несмотря на все мои уговоры, горничная помогла мне лечь в кровать и немедленно позвонила Герману, а затем и доктору.