— Есть что-нибудь поесть?

Прекрасный вопрос поле двух суток отсутствия! Просто пять баллов. Дар речи еще толком не вернулся, но я его поторопила:

— А там уже все, не кормят?

Не самая удачная формулировка мысли, но уж как получилось.

— Где там? Вика, ты о чем вообще?

— Там, откуда ты пришел — уже лучше. Прогресс на лицо! — Смею напомнить, тебя не было двое суток, даже больше. А теперь тебя надо кормить? Не слишком ли это? А?

— Милая, не надо сцен! — голос отдает металлом, как у того робота, который всю ночь и полдня твердил мне, что Юра вне зоны доступа.

— Сцен? Ты шутишь что ли?

Мне было не до шуток, но я смеялась. Нервное, наверное…

— Даша тебе не позвонила?

— Даша?

— Даша, моя дочь.

— Даша, твоя дочь? — ну попка-дурак в чистом виде! — твоя дочь Даша сообщила мне, когда я дозвонилась, наконец, с миллионной попытки, что ты с ее мамой, а я тебе больше не нужна. Это, кстати, было около четырех часов вчерашнего дня. А ночью ты был недоступен. А теперь ты приходишь, и просишь есть. И не устраивать сцен.

Я абсолютно спокойна. Однако меня трясет, словно я голая вышла на мороз. Странно, когда я раз за разом набирала его номер, заранее выдумывая всякие ужасы (авария, пожар, метеорит, похищение террористами или инопланетянами для опытов), меня совершенно не трясло. А сейчас дрожь обуяла нереальная. Нечеловеческая просто.

Он обнимает меня, но меня все еще трясет. И я кажется, плачу. Он шепчет не что-то на ухо, но все как в тумане. Еще секунда, и я уже не чувствую ног, медленно стекаю на пол, а Юра подхватывает меня на руки. А дальше темно…

Я потеряла сознание всего на пару секунд, но Юра развел бурную деятельность. И вот уже ко мне приехала «скорая», мне вкололи успокоительное, дали понюхать нашатыря (противно), велели пить сладкий чай и хорошо спать.

Юра казался еще бледнее и щетинистее, чем когда зашел и потребовал еды. Он оправдывался, оправдывался, руки у него дрожали, и я всерьез обеспокоилась, как бы с ним теперь не случилось обморока. Очень нервный день.

— Я должен был догадаться, что она что-то подобное выкинет. Но мозг совершенно отключился. Она сама позвонила мне, сама! Дашка! И сообщила, что у ее матери язва открылась, и та в больнице. Ну конечно, я сразу поехал туда. Дашка же одна совершенно, бедная, плакала. Я так вымотался там, а телефон разрядился. Я Дашке его отдал, велел зарядить, и тебе позвонить. А она вот…

Вот… Вот именно! Воспользовалась моментом. Мелкая дрянь! А что он там двое суток в больнице делал? У постели дежурил, утку носил? У меня отец язвенник, что-то не припомню, чтобы мы с мамой по двое суток без перерыва сидели у него, когда он лежал в больнице.

— Я ночевал с Дашкой, она одна боится.

Ах ты, Боже мой! Боится она. Да я сама ее боюсь, а я взрослая тетка. Вся в свою мать — язвенницу. Я сама уже сейчас в язву превращусь, и поражу все, что в зоне досягаемости. Но это просто не возможно! С Дашей своей, кобылой шестнадцатилетней, сидеть мы можем, а мне позвонить — нееет! Во мне с новой силой закипало бешенство, и бороться с ним не было сил.

Впрочем, беситься сил тоже не осталось. Их не было вообще. Ни на что. Полный ноль!

Покурить разве что я еще в состоянии. Но только молча. После отъезда сокрой помощи, которая пытала меня моей биографией чуть ли не с рождения, я не сказала ни слова. Говорил один Юра. Я отвечала ему мысленно. Облачать мысли в слова не было ни сил, ни желания. Ни смысла.

— Я прошу тебя, прости. Не молчи, скажи хоть слово.

Его нервировал мое молчание. А меня нервировал он. Но я сдалась.

— Тебе не понравится то, что я скажу. Но Даша твоя дрянь. Жена — стерва. А ты мерзавец. Вы друг друга стоите. Не надо вам разводиться. Живите вместе!

Прорвало! Я даже не ожидала, что скажу это. Но на сердце стало удивительно светло, легко и спокойно. Я даже захотела есть. А ведь двое суток ни куска не могла проглотить. И я ушла на кухню. А Юра остался сидеть на месте с каменным лицом и в полном молчании. Теперь была его очередь потерять дар речи.

Он пришел ко мне только спустя полчаса. Все с тем же каменным лицом. Я пила чай с очередными трофейными конфетами от благодарных клиентов и курила в открытое окно. За окном цвела не то яблоня, не то сирень — я не сильна в ботанике. Но пахнет хорошо. Я была в полной гармонии с собой. Давно забытое чувство. Про Юру в тот момент я вообще забыла, и мыслями была где-то далеко. Видимо, прошла некую точку невозврата. И мне стало уже все равно. Совсем.

Мне да, но не Юре. Он сел напротив, и смотрел на меня, смотрел. Его взгляд нарушал мою гармонию, мое состояние душевного покоя. Словно требовал от меня снова каких-то чувств, эмоций, действия.

В этом молчании мы просидели довольно долго. Внутри меня опять сжалась та пружина, которая расслабилась после тех злых, жестоких слов, которые, положа руку на сердце, я не должна была говорить. Но я уже давно делаю то, чего не должна. И с Юрой, и до него тоже… Это вошло в привычку. Привычка — вторая натура. У меня натура злая и бессердечная. Вот так.

Наконец, Юра пронзил тишину тяжелым вздохом. И словами.

— Я люблю тебя, Вика. Очень люблю. Прости.

Встал, развернулся и вышел.

Я давно уже делаю то, чего не должна. Я должна была сидеть на месте, докурить свою сигарету и доесть свои конфеты. Он ушел бы навсегда, а я бы наслаждалась внутренним покоем и душевным равновесием.

Но мы не ищем легких путей! Я не должна была, но встала и пошла за ним. Догнала в прихожей у входной двери, обхватила его руками, прижалась к спине, и сказала:

— А я тебя. Останься.

К черту гармонию, к черту покой. К черту все! Продолжаем бой! Покой нам только снится.

Июнь

Конец кино

Я получила загранпаспорт. Красивый, новенький, ароматный. Пахнет то ли типографским клеем, то ли краской, то ли приключениями. Приключения ждали нас совсем скоро, в конце месяца. Мы с Марком впервые летели отдыхать в Турцию. Мой малыш, наконец, увидит море. Юра уже купил нам путевки, и мы были в предвкушении.

Юра жил на два дома. В нашем со мной, и в своем старом, с Дашей. Жена лечила язву в санатории. Марк был на даче с бабушками, моей и своей, прадедушкой, и приезжающим дедушкой. Я тоже приезжала каждую неделю — очень скучала по сыну.

Даша получила свою порцию воспитания, и даже извинилась передо мной за тот наш телефонный разговор. Сухо и скупо, но я представляла, чего ей стоило это извинение. Пытать девочку я не стала, и тут же сказала, что прощаю и не злюсь на нее. Юра был доволен. Он утверждал, что приучает дочь к мысли, что у него теперь другая семья, но она, Даша, для него всегда будет нужна, важна и любима. Что на эту тему думала сама Даша, я не знала, и не хотела этого знать. Уверена, мне не понравилось бы это.

Жена была на связи, не со мной, с Юрой, естественно. Все как раньше: отдавала распоряжения четко, хорошо поставленным голосом — слышно даже мне, в дали от микрофона. Распоряжения не подлежали обсуждению, и нуждались в немедленном выполнении. То, что Юра протянул двадцать лет рядом с этой женщиной, бесспорно, делало его героем в моих глазах. Я бы сдалась намного быстрее. Годика через полтора максимум. И это при условии неземной любви.

Все было как-то хорошо и спокойно. Та наша майская сцена, против моего ожидания каким-то образом не отдалила нас друг от друга, а наоборот, сблизила. Он стал через раз называть жену бывшей. А это не просто, по себе знаю. Я-то иногда называю бывшего мужем. Привычка. Юра раздражается. Хочет, чтобы мужем я называла его. Конечно, он и не догадывается, что про себя я до сих пор называю его любовником, или женатым любовником. Привычка сильнее головы. Хотя… По сути все так и есть. Он не разведен, на мне не женился. Все только в планах. По факту — женатый любовник. И не о чем спорить.

Я покупаю купальники, плавки для Марка, всякие надувные нарукавники и спасательные жилеты. Покупаю, и не могу остановиться. Юра смеется надо мной, называет пляжным маньяком. Ну и пусть я маньяк, мне все равно. Я просто очень хочу на море.

После этой трудной зимы и тяжелой весны, всех этих жутких испытаний меня на прочность и пыток любовью, женами, дочерями, я физически нуждалась в отдыхе. Но получить отпуск оказалось почти непосильной задачей. С боем выгрызла десять дней, и, получив на заявлении заветную подпись, твердо решила для себя, что сразу по возвращении займусь поиском новой работы. Хватит с меня этого сумасшедшего дома. Хочу работать как белый человек, а не как раб на галерах, за еду и без права на отдых.

Дни перед отпуском тянулись, как резиновые. Казалось, этот чудный день — последний рабочий перед отпуском, не наступит никогда. НО он все-таки пришел, и закончился. С такой скоростью с работы я не собиралась еще никогда.

У меня была еще масса дел! Забрать Марка от родителей, дособирать чемодан. Понервничать, поволноваться. Поспать. И, наконец, в три часа ночи стартовать в аэропорт.

Прошлую ночь Юра ночевал с дочкой, а я спала одна. Даже соскучилась немного. А впереди еще 9 дней разлуки. Но оно того стоит!

Поспать Юра мне не дал, а потом уже не было смысла. Мы просто лежали на кровати и болтали о ерунде. Так уже было когда-то, не помню, вроде совсем недавно.

Пробило полночь, и Юра поздравил меня с годовщиной. Мы вместе ровно полгода, а чего только не было, впору роман писать! За три года брака моя жизнь не была так насыщенна, как за эти шесть месяцев с Юрой.

Я анти-романтик. Скорее прагматик до мозга костей. Всей этой ерунды с плюшевыми сердечками и открытками на годовщины мне хватило в свое время. И я знаю цену всей этой мишуре — три копейки. После разрыва с бывшим мужем я выбросила огромный пакет этих открыток, подаренных за каждый месяц знакомства, зайчиков-кошечек и прочей ванильной мерзости. Теперь у меня ко всему подобному стойкое отвращение.

Поэтому Юре на полу-годовщину я подарила коньяк. Может, немного брутально, зато я знаю, что ему понравится. Если заскучает по мне, пока я буду отдыхать, будет, чем развлечься.

А я получила в подарок колечко. Наверное, можно считать его предложением руки и сердца. Во всяком случае, надето оно было на правую руку и на тот самый палец.

С новым колечком и с сонным ребенком мы едем в аэропорт. Малыш в машине окончательно просыпается, и с интересом следит за дорогой. А я спокойна и расслаблена. Мне давно не было так хорошо.

— Как только приземлитесь, разу позвони или напиши хотя бы. Слышишь, Вика?

Я слышу, и даю торжественное обещание немедленно доложить о мягкой посадке.

Дальше стойки регистрации Юру не пустят, он долго обнимает меня, снова просит писать и звонить при любой возможности. Я снова обещаю, но в мыслях я уже лечу. Наконец, мы прощаемся, и я с Марком под мышкой отправляюсь в стерильную зону.

Долгожданный отпуск официально начался!

Я в раю! Я поняла это, едва сошла с борта самолета. Все проблемы словно разом испарились! Остались где-то в сиреневой дали разводы, разрывы, разборки… А здесь только я, только Марк и только море.

Вот когда я поняла истинное значение слов «жить сегодняшним днем»! Как это — жить в полной гармонии с собой, и с окружающим миром, до меня дошло только на пляже, когда я наблюдала за Марком, возводящим вдоль кромки моря сороковой по счету песочный замок. В голове даже мелькнула шальная мысль: «а не остаться ли тут насовсем?». Но, увы, увы… это всего лишь мечта. Утопия!

Совсем скоро отпуск кончится, и все… снова в бой!

Одна эта мысль вгоняла меня в бескрайнюю тоску. Я думала, что буду скучать по Юре, что мне будет его не хватать. Ошиблась. Мне было без него хорошо! Прекрасно! Давно забытое ощущение огромных крыльев за спиной, которые выросли у меня после развода. Когда я собрала себя, наконец, по осколкам, кусочек за кусочком, и поняла — вот сейчас я действительно могу все! Все! Весь мир у моих ног! Вселенная принадлежит мне.

Здесь у меня, наконец, появилось время подумать, и стала размышлять… В какой момент Юра превратился из Вселенной в моих руках в какой-то всепоглощающий кошар? Быть может, я сама виновата? Как древний алхимик, который из любой ерунды делает золото, я из любого мужчины в своей жизни делаю проблему. В первую очередь, конечно же, себе!

Когда я расходилась с мужем, один человек сказал мне такую вещь: «любовь — не проблема. Любовь — решение». То есть, ты сам решаешь, какой должна быть твоя любовь, такой она и будет. Тогда всей силы смысла этих слов я не поняла. А сейчас, кажется, дошло.

Я жестоко ошиблась. Не в Юре. В себе. Я не способна играть в чувства. Я могу ими только жить. Пока все было в границах флирта — все было чудесно и радужно. Но это весьма условные границы. Кто может сказать, где кончается флирт, и начинаются чувства? Все это очень и очень зыбко. В какой-то момент я поскользнулась, и меня понесло… Наверное, есть женщины, способные держать чувства, свои, и чужие под полным и безоговорочным контролем. Я не из их числа. Пусть я сильная, волевая, вся такая героическая. Но я все-таки девочка… Мне физически необходимо быть любимой, быть нужной. Единственной. Эрзаца мне недостаточно. Не по зубам я выбрала себе игру. И проиграла.