И что больше всего разозлило доктора и заставило поджать губы — это осознание: нелюдь очень чутко ощущал эмоции доктора. Этот ублюдок…эта тварь сидел на скамье, прислонившись к стене спиной и прикрывая ладонью живот. Ярославская посмотрела на его руки и заметила расползшееся бесформенное пятно крови на его футболке. Он наслаждается пониманием того, что больше не принадлежит доктору. Своеобразная мнимая свобода. Не в том смысле, в котором принято понимать это слово. А свобода непосредственно от неё.

Спиной она чувствовала присутствие Покровского, наверняка, сложившего на груди руки и неотрывно смотревшего на заключенного. Показывает, что Ярославская находится под его охраной. Странно…И, возможно, опрометчиво, но ощущая буквально кожей всю ненависть объекта, доктор совершенно его не боялась. Как не боится опытный дрессировщик молодого льва, выходя с ним на арену цирка. Испытывая при каждой встрече не страх, а желание попробовать ещё, понять, как далеко можно зайти в этот раз.

Рука в кармане сжала фотокарточки, которые Анжела захватила с собой из семейного альбома.

Нелюдь по-прежнему молчал, всё так же не отрывая взгляда от лица доктора и всё с той же омерзительной улыбкой превосходства.

Ярославская же продолжила тихим спокойным голосом начатый разговор, в котором предложила ему молчать о лаборатории и о своей жизни, а со своей стороны обещала скрыть факт убийства им в общей сложности десятков людей. Последние побоище она заверила выставить как пьяную попойку с последующей жестокой резнёй. Свободу она ему благоразумно не стала обещать, зная, что тот ей не поверит. Но нелюдь только издевательски ухмылялся на её предложения, всем своим видом демонстрируя нежелание идти на компромисс.

— Это твой единственный шанс остаться в живых. И это единственный выбор, который у тебя будет. Который я тебе дам.

— Впервые.

Учёная прищурилась.

— Впервые. И в последний раз. И ты разочаруешь меня, отказавшись воспользоваться этим правом выбора.

— Какая досада. Разочаровать саму Ярославскую.

Нелюдь склонил голову набок, усмехаясь потрескавшимися губами. Наглец. Дерзит, а сам кровью истекает. Наверняка, ведь рану перебинтовали. Но, видимо, она открылась, и теперь помещение заполнил запах его крови, сопровождавший каждую их встречу.

За спиной озлобленно выдохнул Захар, и Ярославская едва не зашипела на него, когда нелюдь резко посмотрел в его сторону и оскалился, сверкая белыми зубами. Разговор явно не клеился. Да и глупо было рассчитывать, что этот…когда-то она мысленно звала его волчонком, но сейчас перед ней стоял матёрый волк…и этот волк плевать хотел на предложение доктора пойти на сотрудничество и не рассказывать о лаборатории. А когда Анжела, разозлившись, вцепилась пальцами в сталь перед собой и прошептала твёрдым голосом, что отпустит, навсегда отпустит недоумка восвояси, если только он согласится на её условия, этот зверь засмеялся так громко, что показалось, сейчас к ним сбежится весь отдел. Громко и издевательски, правда, вот в глазах его тёмных так и не зажглось даже искры веселья. Наглядная демонстрация его веры в её слова.

И тогда доктор заговорила по-другому, желая стереть в порошок этого упёртого недоноска, сравнять с землёй всё то, ради чего он отказывался идти на компромисс. Она имела на это все права. Та, которая создала его, только она одна и имела право его уничтожить. Неожиданно сознание затопило спокойствие, размеренное, ледяное.

Взглядом указав Покровскому на стул, который тот пододвинул ей, она грациозно села и начала рассказ, внимательно следя за калейдоскопом эмоций, замелькавшим на лице нелюдя.

— Знаешь, в чём люди ошибаются чаще всего, нелюдь? В собственной значимости для других людей. Слабые и немощные в своём одиночестве, они придумали целую систему так называемых ценностей, которой маниакально придерживаются, чтобы не отвечать за свои поступки лично. Два взрослых, состоявшихся человека, две личности не просто соединяются для удовлетворения естественных, заложенных природой потребностей, но и для создания подобия животной стаи. Они боятся противостоять другим особям самостоятельно. Они слишком жалкие, чтобы отстаивать свои интересы один на один с подобными себе. Они начинают создавать иллюзии. Выводят каждую линию, закручивая их в кружева. Всё больше кружев, всё красивее, одно налагается на другое. И вот уже плотная ажурная ткань закрывает обзор, мешает видеть собственное ничтожество, придавая ту самую мнимую значимость в глазах общества и в своих глазах.


Нелюдь молчал, скрыв за опущенными веками потяжелевший взгляд.

— Они прикрывают свои никчёмность красивыми словами. Дружба. Семья. Любовь.

В голосе доктора прозвучала несвойственная ему улыбка.

— Они облагораживают этими названиями самые обычные, самые естественные, и поэтому наиболее честные, хоть и непригляндные свои потребности.

— И повинуясь какой из своих потребностей, уважаемая доктор Ярославская снизошла до такого, как я?

Вопрос нелюдя заставил замолчать Анжелу Артуровна. Тот вдруг резко распахнул глаза, по-прежнему горевшие ненавистью.

— Впрочем, мне куда интереснее, какой из этих потребностей должен уступить я и всё же согласиться прикрыть твою задницу, а, доктор? В то время, как мной движет одна-единственная — утянуть тебя за собой в могилу, в которую меня загнала ты.

Уголки губ Ярославской дрогнули.

— Я всё же говорила о людях. Ты не человек…Бес. Возможно, ты забыл об этом? — она позволила себе секунду смаковать ярость, разрушающей волной хлынувшую на неё сквозь стальные решетки, и продолжила, — Возможно, отношение всех этих людей вокруг тебя…вопросы, которые они задавали тебе, как человеку…возможно, всё это ввело тебя в заблуждение. Легло той самой кружевной вуалью на твои глаза, застилая ими правду, которую знаем мы оба. Ты не человек. И никогда им не будешь. Ты — объект. Ты — нелюдь. Ты — ничтожество, которое я изучала каждый день под микроскопом. Исследование, которому отдала столько своих сил. Ты…ты мой труд. Не более того. Как все те исследования, которыми я занималась параллельно. Не возомни о себе большего.

Бес так же едва улыбнулся одними уголками губ и закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя полное безразличие.

— Я говорила о своей дочери.

Такое короткое предложение, заставившее напрячься каждый мускул в теле ублюдка. Он всё ещё не смотрел на собеседницу, но теперь, она была уверена, впитывал каждое её слово кожей.

— Она придумала этот мир. Она создала эту иллюзию, облачив её в самые проникновенные слова. Ассоль, — Ярославская едва не подавилась, произнося имя дочери на манер своего мужа, так, как привык называть её подопытный, — скрупулёзно ткала каждый ажурный завиток, чтобы он получился красивым, интересным, завлекательным. Она создала прелестную, изумительную ткань. Для тебя.

Он стиснул зубы так сильно, что Ярославская услышала их скрежет, а затем его глаза медленно открылись и немигающе уставились на неё.

— Что значит "для меня"?

Доктор холодно рассмеялась.

— То и значит, нелюдь. Она создала иллюзию под названием "любовь" только для тебя. И создала её по моему поручению.

Он ухмыльнулся настолько жутко, что доктор услышала шаги позади себя — Покровский вплотную приблизился к её стулу.

— Можешь говорить, что угодно, я тебе не верю.

— Она читала тебе те книги, которые ей приносила я. Она научила тебя писать на бумаге, которую клала в её сумку я. Она считала с тобой на палочках, таких бледно-розовых, и смеялась, когда ты, впервые увидев их, принялся обнюхивать и сразу же засунул несколько штук в рот, попытавшись сжевать.

Теперь доктор смотрела, как заходили ходуном желваки на скулах у заключённого.

— Вы слушали те песни, которые я сочла способными повлиять на твое психоэмоциональное состояние. Затем моя дочь учила тебя танцевать, жалуясь мне каждый день, как ты оттаптываешь ей ноги. Это ведь именно ты порвал ремешок на её голубых сандалиях.

Доктор глубоко вдохнула в себя воздух, пропитавшейся вонью крови и пота нелюдя. Она определенно будет скучать по атмосфере боли, царившей между ними все эти годы.

— Это была своеобразная социализация объекта. Дрессировка. Как дрессируют пойманное в лесу животное, приучая его ездить на велосипеде или приносить в зубах тапочки. Никакой разницы. Метод кнута и пряника. Кнут ты получал от меня. Ну а пряником для тебя стала Ассоль.

— Убирайся.

Сказал тихо и хрипло, но с такой угрозой в голосе, что Ярославская невольно вздрогнула и тут же возненавидела себя за эту слабость, стараясь незаметно для оппонента собрать оставшиеся силы и спокойствие и продолжая рассказывать обо всём, что прочла в эти дни в дневнике дочери. Обо всём, что, как справедливо думал нелюдь, знать должны были только эти двое.

— И ты знаешь, моя дочь в чём-то даже превзошла меня. И если я знала всё досконально о твоём теле, то она изучала твою душу. Впрочем, ведь она не побрезговала и телом, так, нелюдь?

Бес медленно поднялся со скамьи и шагнул к доктору.

— Убирайся, я сказал.

— Я могу назвать по датам каждое ваше тайное свидание. Но это ведь тебе ни о чем не говорит? А тот факт, что я сама готовила их? Так же, как те самые книги и аудиокассеты с музыкой? Помнишь тот ваш раз после того, как тебя избили? Тогда мне даже пришлось уговаривать её прийти к тебе. Вид у тебя был, прямо скажем, так себе тогда.

— Выметайся.

Ещё один шаг навстречу, и доктор буквально спиной чувствует, как меняется, учащается дыхание её охранника.


— Ты знаешь, я часто думаю, что Ассоль намного сильнее меня. Потому что я была бы неспособна на такие жертвы. Даже во имя науки. Принять в себя недочеловека? Презренную тварь, подобную тебе? Знаешь, куда она бежала после ваших встреч? В ванную комнату, чтобы смыть с себя следы твоих грязных лап. А оттуда к тому, кто помог бы забыть об этом унижении.


Нелюдь вдруг снова усмехнулся.

— Я повторю свой вопрос, доктор. На что ты рассчитываешь, явившись сюда и старательно опуская в моих глазах свою дочь? Думаешь, я поверю хотя бы одному твоему лживому слову? Что может побудить мать так отзываться о собственном ребенке перед таким недочеловеком, как я? Перед полным ничтожеством? Если вы вместе претворяли в жизнь ТВОИ планы, то почему сюда ты пришла одна? Почему позади тебя стоит твой шкаф, а не дочь? У тебя ведь нет правдивых ответов ни на один мой вопрос, доктор? Тогда проваливай отсюда. И как можно дальше. Потому что я уже начал тянуть за собой тебя и твоих приспешников. И продолжу делать это со всем удовольствием, на которое способны звери, разрывающие надвое своих дрессировщиков.


Теперь нелюдь стоял уже вплотную к решетке камеры, впиваясь в неё длинными смуглыми пальцами. Прогоняя Ярославскую и в то же время, и она чувствовала это кожей, жадно ожидая ответа именно на свой последний вопрос.

— А после ванной комнаты она шла к тому мужчине, который помогал ей забыть твои прикосновения.

Верхняя губа ублюдка начала подрагивать, слегка обнажая зубы.

— Ты ведь верил её рассказам о жестокой матери, отправлявшей её к Бельским на неделю-другую? Ты упивался осознанием собственной значимости для нее. Тебе ведь было приятно до дрожи, что для неё приоритетом был твой грязный вонючий вольер, а не огромный особняк Бельского, превосходившего тебя во всём.

Глухой рык сорвался с оскаленных губ мужчины, и Ярославская невольно отпрянула назад всем корпусом.

— Он дарил ей украшения, а она говорила, что это от покойной бабушки. Я знаю всё это, нелюдь. Как знал и ты. Ты ведь чувствовал его запах на ней. Но продолжал озираться вокруг только через черную кружевную ширму. Но всему приходит конец.

Ярославская достала из кармана фотографии и бросила их на пол камеры, вставая со стула и отступая.

— Ознакомься с ними, нелюдь. На них Ассоль со своим женихом. Со своим настоящим женихом.

Нелюдь автоматически проследил взглядом за рассыпавшимися по полу фотографиями, но не стал рассматривать их при ней, тут же повернувшись к доктору. Ничего. Он обязательно будет изучать каждый запечатленный кадр. Ярославская очень тщательно подбирала их. Только те, на которых Витя обнимает Алю или танцует с ней. На одном даже умудрился поцеловать девушку, после чего получил затрещину. Но продолжения ведь нелюдь не увидит. Только то, что сочла нужным показать Анжела Артуровна. Только то, что выбьет почву из-под его ног. Должно выбить, если доктор не ошиблась и правильно изучила своего подопытного.

— Ты называл её своей религией. Посмотри, насколько лживой может быть вера.

И аккуратно протянуть между решеток прямо к его пальцам несколько листков бумаги. Страницы из дневника Али, на которых та, ещё будучи совсем девочкой прописывала каждый свой день, проведенный рядом с нелюдем. Лишённая общения с матерью и её внимания, дочь обращалась в своем дневнике именно к ней. Каждая запись как отдельное письмо. Некоторые — как полноценный отчёт с указанием времени посещения "мальчика" и подробным описанием совместных занятий. Своеобразная игра в учёного, которую когда-то в детстве вела Ассоль.